Разрушенные (ЛП) - Пэппер Винтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нравится это? — она дышала на нижнюю часть моего живота. — Ты наслаждаешься, как мой язык облизывает тебя, доставляя тебе удовольствие? — она продолжала целовать основание головки, не прекращая поглаживать.
Я застонал, дрожа от смеси ярости и райского наслаждения.
— Да. Черт, да. Не останавливайся.
Она мягко рассмеялась и снова опустилась. Ее рука скользила вверх и вниз, смазанная слюной, одаряя меня запредельными ощущениями. Костер разгорался глубоко в моих яйцах.
Я вздрогнул, когда Зел обхватила меня, массируя чувствительную плоть. Я не мог следить за ее ртом, ее пальцами и ее прикосновением.
Мой мозг пытался вернуться в режим Призрака. Мои мышцы вздрогнули от приказов — это никогда не будет возможным полностью игнорировать.
Затем Зел заглотила мою длину глубже и замурлыкала. Вибрации обрушились на мой условный рефлекс, смели мои мысли, и я деградировал до простого существа. Мужчина в первый раз получающий удовольствие. Животное с единственным намерением кончить в горло этой прекрасной нимфы.
Кровать звякнула и покачнулась, когда я боролся с тем, что удерживало меня. Я хотел касаться ее, запустить пальцы в ее волосы и вбиваться в ее рот. Я хотел дать ей все.
Но манжеты и ремень держали меня в плену, оставляя меня полностью на милость Зел.
Ее рот всосал сильнее, разжигая все больше и больше огня у меня в паху. Мой позвоночник покалывало от потребности, мои глаза закрылись.
Зел была волшебной. Она была ведьмой. Я хотел кончать всегда.
Последнее что приближало момент уничтожения — это были ее шелковистые волосы, каскадом ниспадающие на мое бедро. Щекочущее чувство усиливало мое осознание ее горячего, скользкого рта, и ее язык кружил сильнее, отправляя меня мчаться к краю быстрее.
У меня не было выбора, кроме того, чтобы отпустить.
Я практически забыл, кем я был и все несчастья своей жизни, и обрушил все стены вокруг своей души.
Я кончал как гребаный садовый шланг.
Струя за струей, я кончал в ее хватке. Она упивалась каждым толчком, сглотнув каждую каплю. Никакое количество прозы или литературы не могло описать интенсивность, величие моего освобождения.
Это изменило меня. Это дало мне теплоту в первый раз. Это дало мне чертову надежду.
Я открыл глаза, когда она высунула язык, очищая меня от остатков самого интенсивного оргазма в моей жизни. Она взяла часть меня себе. Она завершила связь, которую я чувствовал с тех пор, как заметил ее.
Никто не заставлял меня чувствовать себя так, как заставила Зел. Никто не держал меня заложником как Зел.
За десять минут она с успехом сделала то, что я пытался сделать десять лет.
Она вернула меня к жизни.
У жизни есть способ вводить ни о чем не подозревающих жертв в ложное чувство безопасности. Предоставляя ответы на проблемы, что кажутся слишком сложными, чтобы решать. Даря любовь, чтобы бороться с одиночеством. Посылая добрые слова в моменты сомнений.
Но это те моменты, что делают тебя слабым, и то, когда твоя жизнь ударяет по тебе сильнее.
Из-за своей наивности я думала, что нашла способ помочь Фоксу. Что я сделала невозможное и добилась прогресса с таким психически сломленным мужчиной. Я думала, что нашла исцеление для Клары, благодаря деньгам Фокса. Я думала о таких счастливых, обнадеживающих вещах.
Но, так же как и во всем.
Я ошибалась.
Прошла неделя поле нашей борьбы и несчастного случая, когда Фокс пытался задушить меня. После того как я увидела его голые ноги и накладывала швы на рану, которую нанесла, я надеялась, что он покончит со своей проблемой одежды и наготы.
Но я больше ни разу не увидела его ног снова или груди, или рук. Я поймала себя за наблюдением за ним, отслеживанием его мышц под его черной рубашкой, желая, чтобы я могла потрогать и попробовать.
Чем больше он оставался неуловимым, тем больше мой разум сходил с ума от желания узнать, что же он прячет. Что, если он так сильно изуродован под одеждой, что я расплачусь, скорбя о маленьком мальчике, которому было не на кого положиться, ни в дружбе, ни в любви? Что, если он прячет что-то более зловещее?
Утром после нашей борьбы — после того как я разрушила его на части своим ртом — все изменилось между нами. Он принял мою необходимость возвращаться домой вечерами. И мы безмолвно согласились начать с нуля.
Мы никогда не обсуждали соглашение — нам было это не нужно. Поскольку я была заинтересована — соглашение было аннулировано. То, что случилось, дало нам что-то больше, чем просто кусок бумаги. Фокс все еще будет платить мне, и я все еще буду принимать это ради моей дочери, но мы продвинулись дальше, чем просто обмен одного товара на другой.
Мы стали друзьями.
Через несколько дней после инцидента, я пыталась сменить бинт, чтобы проверить как там наложенные швы, но он категорически отказал мне и двигался так, как будто не был ранен. Он был мастером скрывать боль.
Каким бы странным это не казалось, мы понимали друг друга, и время двигалось вперед. Фокс знал, что я не приму насилия, и я знала, что он не потерпит прикосновений.
Это был целый новый мир полный желаний и страхов.
В течение дня я оставалась с Фоксом. Мы исследовали его дом или ходили гулять в полудикий сад вокруг его собственности. Он показал мне, как помочь с бумажной работой в «Обсидиане», и большую часть дня я сидела рядом с ним за его столом, заполняя квитанции, отправляя ежемесячные счета за членство, и предлагала варианты того, как увеличить продуктивность.
Вместо того чтобы быть собственником компании и просить не лезть ни в свое дело, Фокс слушал внимательно, кивая во время советов и мягко отвечая на вопросы о легальной стороне клуба.
Наши умы нашли основу, закладывая фундамент для перевернутой с ног на голову дружбы, что кипела химией и потребностью, но не переходила ни во что большее.
Фокс открыл мне свою жизнь — каждый аспект своего бизнеса, каждый счет и пароль на своем компьютере, — но никогда не позволял мне прикасаться к себе или спрашивать о своем прошлом.
Его улыбки были с оттенком тени, в смехе отражалось одиночество. Мое сердце кричало ему, чтобы он осознал подарок, который я хотела дать ему. Я хотела исцелить его. Я хотела принести ему истинное счастье.
Но это не казалось возможным.
Я ловила его, когда он наблюдал за мной, когда я склонялась над его книгами или молча шла рядом с ним. Его дымчатые глаза были чертовски выразительными, что слова были не нужны.