Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон

И вот, между прочим, одна мелкая деталь: уходя, я заметил табличку с именами владельцев шахты и выяснил, что одним из тех, кто извлекал наибольшую выгоду из всего этого пота и мучительного труда в угольном горизонте, был наш старый друг У. Дж. Ч. Скотт-Бентинк, пятый герцог Портленд; и мне не в первый раз пришло в голову какой удивительно, умилительно маленький мирок — Британия.

В том-то, видите ли, ее слава, что она умудряется быть одновременно интимной, малоформатной и в то же время чуть ли не лопается от событий и интересных мест. Я постоянно исполнен восхищения — вот вы бродите по городку вроде Оксфорда и на протяжении нескольких минут проходите дом Кристофера Рена, здание, где Галлей открыл свою комету, дорожку, по которой Роджер Баннистер впервые пробежал милю менее чем за четыре минуты, и лужайку, где гулял Льюис Кэрролл; или стоите на Сноу-Хилл в Виндзоре и одним взглядом охватываете Виндзорский замок, игровые площадки Итона, кладбище, где Грей писал свои элегии, и место, где впервые давали представление «Виндзорских насмешниц». Есть ли еще место на Земле, где на столь скромном пространстве собрано больше подобных достопримечательностей?

Я вернулся в Пегсвсуд, купаясь в лучах восхищения, и сел на поезд до Ньюкасла, где нашел отель и провел вечер в состоянии безмятежного восторга, гуляя допоздна по гулким улицам, с любовью и почтением разглядывая статуи и дома, и закончил день с одной мыслишкой, с которой теперь оставляю и вас. Вот она.

Как это возможно, в этой дивной стране, где на каждом шагу встречаешь памятники гения и предприимчивости, где испытаны и исчерпаны все пределы человеческих возможностей, где свершались многие из величайших достижений промышленности, коммерции и искусства, — как это возможно, что, когда я вернулся в отель и включил телевизор, опять крутили «Кэгни и Лэйси»?

Глава двадцать пятая

И вот я приехал в Эдинбург. Есть ли где-нибудь более прекрасный и заманчивый город, чтобы сойти в нем с поезда в морозный темный ноябрьский вечерок? Выбраться из тесного подземного нутра вокзала Уэверли и очутиться в самом сердце такого славного города — это настоящее счастье. Я много лет не бывал в Эдинбурге и забыл, как он пленителен. Каждый памятник архитектуры был освещен золотыми лучами прожекторов — и замок, и банк Шотландии на горе, и отель «Балморал», и мемориал Скотта внизу, — и освещение придавало им некое призрачное величие. Город был полон суеты конца рабочего дня. Автобусы проносились по Принсез-стрит, конторские работники и продавцы спешили по тротуарам, торопясь домой к своему хаггису и супу кокки-лики и к своим волынкам или чем там развлекаются шотландцы после захода солнца.

Я заказал номер в отеле «Каледония» — безрассудный и экстравагантный поступок, но здание просто потрясающее и очень эдинбургское, и мне хотелось хоть на одну ночь принадлежать ему, поэтому я двинулся по Принсез-стрит мимо готической ракеты мемориала Скотта, приходя в неожиданный восторг от слияния с торопливой толпой и от зрелища замка на скалистом холме, силуэтом очертившегося на фоне бледного вечернего неба.

В Эдинбурге на удивление остро, куда сильнее, чем в Уэльсе, ощущаешь себя в другой стране. Не по-английски высокие и тонкие здания, другие деньги и даже свет неуловимо иной, северный. Витрины всех книжных магазинов полны книгами о Шотландии и шотландских авторов. И, конечно, другие голоса. Я чувствовал, что Англия осталась далеко позади, вдруг натыкался на что-то знакомое и с изумлением думал: «О, смотрите-ка, и здесь «Маркс и Спенсер»», как если бы увидел его в Рейкьявике или Ставангере, где ничего подобного не ожидаешь. Очень свежее чувство.

Я поселился в «Каледонии», бросил вещи в номере и тотчас вернулся на улицы. Меня тянуло под открытое небо, ко всем приманкам Эдинбурга. Я влез по крутому холму к замку, но вход был закрыт на ночь, и я удовлетворился тем, что прошелся вниз по Королевской миле, почти вымершей в этот час и очень красивой суровой шотландской красотой. Я заглядывал в витрины многочисленных туристских лавочек, размышляя, как много всего Шотландия подарила миру — килты, волынки, шотландские береты, жестянки овсяного печенья, ярко-желтые джемперы с узором из больших ромбов (излюбленный наряд Ронни Корбетта), милейшие гипсовые слепки Грейфрайарз Бобби{Р. Корбетг — шотландский актер-комик. Грейфрайарз Бобби — скай-терьер, 14 лет стороживший могилу своего умершего хозяина. В 1873 году в Эдинбурге ему был поставлен памятник.}, мешочки с хаггисом, — и как мало людей вне Шотландии во всем этом нуждаются.

Позвольте мне сразу же заявить напрямик, что я питаю величайшую любовь и восхищение к Шотландии и ее умному, веселому народу. Известно ли вам, что среди шотландцев больше студентов на душу населения, чем в любой другой европейской нации? А список взращенных Шотландией знаменитостей совершенно непропорционален ее скромным размерам: Стивенсон, Уатт, Лайелл, Листер, Бернс, Скотт, Конан Дойл, Дж. М. Барри, Адам Смит, Александр Грэм Белл, Томас Телфорд, лорд Кельвин, Джон Лоджик Бэйрд, Чарльз Ренни Макинтош и Иэн Маккаскилл — лишь немногие. Среди многого другого мы обязаны шотландцам виски, плащами, резиновыми сапогами, велосипедными педалями, телефоном, гудроном, пеницилином и пониманием принципа действия конопли — подумайте, как несносна была бы жизнь без всего этого. Так что, спасибо тебе, Шотландия, и не расстраивайся, что нынче тебе никак не выиграть кубок мира по футболу.

Спустившись по Королевской миле, я снова оказался у входа во дворец Холируд и пробрался к центру по темноватым переулкам. В конечном счете меня занесло в необычный паб на площади Сент-Эндрю под названием «Черепица» — вполне подходящим, потому что весь он, от пола до потолка, был выложен узорной выпуклой викторианской плиткой. Впечатление создавалось, будто выпиваешь в туалете принца Альберта, — не так уж плохо, как выяснилось. Во всяком случае, что-то в пабе, как видно, меня зацепило, потому что я не по уму перебрал пива и, выйдя, обнаружил, что почти все рестораны уже закрылись. Пришлось доковылять до своего отеля, подмигнуть ночному портье и улечься в постель.

Утром я проснулся страшно голодным, бодрым и с небывало ясной головой. Я подал себя ко входу в ресторан «Каледонии». Человек в черном костюме спросил, угодно ли мне позавтракать.

— Угодно ли Ферту-Форта?{Намек на название залива Ферт-оф-Форт, на котором стоит Эдинбург.} — игриво спросил я в ответ и пихнул его в бок.

Меня проводили к столику. Я был таким голодным, что отверг меню и попросил тащить все, что есть, потом блаженно развалился и стал праздно разглядывать меню, в котором обнаружил цену полного горячего завтрака: 14.50. Я поймал проходящего официанта.

— Простите, — сказал я, — но здесь сказано, что завтрак стоит 14.50.

— Совершенно верно, сэр.

Я ощутил, как похмелье стучится в ворота черепа.

— Вы хотите сказать, — спросил я, — что в дополнение к кругленькой сумме, которую я выложил за номер, я должен еще заплатить 14.50 за яичницу и овсяное печенье?

Он признал, что все более или менее так и обстоит. Я отменил заказ и попросил взамен чашку кофе. Ну, честное слово!

То ли это утреннее облачко на моей безмятежности подпортило мне настроение, то ли дождик, закапавший на улице, только Эдинбург при свете дня показался не так хорош, как накануне. Люди на тротуарах прятались под зонтами, и машины проносились по лужам с неприятным раздражающим звуком. Джордж-стрит, центральная магистраль нового города, предоставляла несомненно отличный, хоть и мокрый вид на свои памятники и торжественные площади, но избыток георгианских зданий был осквернен нелепыми современным фасадами. Прямо за углом от моего отеля располагалась контора какого-то поставщика продуктов, со сплошной стеклянной витриной, налепленной на фасад восемнадцатого столетия, — настоящее преступление, а на этой и окрестных улицах оно повторялось не раз.

Я побродил, подыскивая место, где бы поесть, и оказался на Принсез-стрит. Она тоже будто переменилась за ночь. Вчера, когда по ней спешили домой усталые работники, она казалась живой и заманчивой, даже будоражащей, а теперь, в тусклом дневном свете, выглядела просто безрадостной и серой. Я прошелся по ней, высматривая кафе или бистро, но за исключением нескольких откровенно низкопотребных забегаловок, где еду просто наваливали на прилавки, вскрывая жестянки с консервами, Принсез-стрит могла предложить лишь обычный набор сетевых заведений и магазинов: «Бутс», «Литтлвуд», «Вирджин рекордс», «Маркс и Спенсер», «Бургер-кинг» и «Макдональдс». Чего, на мой взгляд, не хватает центру Эдинбурга — освященных временем и заслуживших любовь горожан кофеен в венецианском стиле, благородных чайных, таких мест, где на подставках лежат пачки газет, стоят пальмы в горшках и, пожалуй, полная маленькая леди играет на пианино.