Двое из будущего. 1904 -… - Максим Валерьевич Казакевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господин Рыбалко, а правду говорят, будто Куропаткин собрал целый полк из ваших чаек и хочет ими бомбить японцев? Это правда или враки?
Я усмехнулся:
— Откуда же я знаю?
— А правду говорят, будто у него теперь есть такая радиостанция, которую он всегда возит с собой и через нее общается со своими генералами?
— А вы-то откуда это взяли?
— Так все говорят, что это так, — ответила пара, с надеждой заглядывая мне в глаза. И ожидали от меня ответа, так словно я знал все на свете. — Если это так, то, значит, не все так плохо как все говорили до этого про господина Куропаткина. Не совсем дела у нас пропащие. Так ведь? А еще говорят, будто бы у него в армии появилась какая-то особо большая чайка с десятью моторами. И будто бы она может взять с собою на небо двадцать пудов бомб. Вот мы и думаем, что если это правда, то не устоит японец перед ним и нас, значит, скоро освободят.
— Про чайку с десятью моторами это выдумки, — уверенно заявил я, и пожилая пара сделала свой вывод:
— Ага, значит все остальное правда. Что ж, весьма отрадно это слышать. Вы не представляете себе насколько нам здесь тяжело. Поскорее бы уже разбить этого японца…, — и сказав это, они ушли. И вскоре радостный слух о том, что у Куропаткина появился целый авиаполк бомбардировщиков расползся по крепости.
Январь, насколько я помнил из своей истории, станет переворотным месяцем, в котором случится Кровавое Воскресенье. И где-то в январе-феврале Куропаткин должен будет дать японцам бой под Мукденом и там, заняв оборонительную позицию, феерично обосраться. Точную дату я не помнил, но стойкое ощущение того, что колесо истории вот-вот сделает свой очередной поворот, имелось. И я с некой тревогой ожидал настоящих новостей. И мою тревожность заметили мои люди и так же замерли в ожидании плохого. Данил с Петром давно знали о моем «пророчестве» и потому так же нервничали и дергались. По вечерам иногда заводили разговоры о том, какой может быть жизнь без царя. Мусолили эту тему, обсасывали со всех сторон на протяжении нескольких дней, до тех пор, пока я жестко не хлопнул ладонью по столу и не сказал, возвысив голоса:
— О том, что царь отречется от престола и сбежит, не может быть никакой речи! Точка! Чтобы я об это больше не слышал.
— Ну, так революция же будет! — не унимались мои архары. — Как во Франции будет?! Или нет? Если как там, то Николаю бежать надо, пока его голова на плечах прочно сидит, а то скатится еще ненароком. Кому он тогда претензии свои предъявлять будет?
— Николай революцию жестко подавит и не будет никакой Франции. И гильотин для господ тоже не будет. Армия на штыках удержит царя на троне.
— Господи, это же сколько народу погибнет?
— Не знаю, но немало. По стране прокатятся повсеместные стачки и даже железная дорога встанет. А вы представляете что значит остановившаяся железная дорого во время войны? Вы представляете, что будут делать власти для того, чтобы доставить на фронт пополнение и боеприпасы? Царь, он может быть и слабовольный, но уж точно не дурак. Он в бараний рог свернет того, кто будет мешать ему в войне с Японией. Так что, все ваши домыслы о том, как бы хорошо жилось без царя сейчас просто бессмысленны. И потому я не желаю слышать об этом. Понятно?
— Понятно, Василь Иваныч, — протянули мои парни, но, зная мою натуру, не остановились на этом. Наоборот, углубились в тему, вытаскивая из меня те крохи знаний, что у меня имелись: — А долго это будет продолжаться?
— Что долго?
— Ну, революция эта? Стачки… Долго будет?
— Думаю года два страну будет лихорадить.
— И что, все эти два года Николай на штыках будет подавлять простых рабочих? Неужели ничего революция не даст? Помнится, вы говорили, что царь разрешит депутатов и думу.
Я отмахнулся:
— Честно, чем больше об этом думаю, тем больше прихожу ко мнению, что дума эта будет не более чем простая говорильня. Какой статус у нее будет? Я не знаю. Какие полномочия? Тоже не знаю. Но, как мне кажется, Николай сделает все возможное, чтобы не упустить из своих рук монополию на власть.
Парни замолкли и призадумались. Потом Данил спросил:
— Так что же, вся революция коту под хвост? Все смерти напрасны?
— Не совсем.
— А что же тогда будет полезного для народа?
— Цензуру отменят. Совсем. Говори что хочешь, ругай кого хочешь. И партии разрешат. Ляпота…
Парни переглянулись.
— Значит, теперь политические выплывут наружу? Не будут больше прятаться?
Я медленно кивнул.
— А вы, Василь Иваныч, что делать будете? Не пойдете, например, к эсерам?
— Боже упаси идти к эсерам. И к большевикам и меньшевикам тоже.
— К кадетам? К монархистам?
— Нет, парни, все мимо.
— То есть вы планирует без политики? Не хотите изменить страну к лучшему? Но как же так, Василь Иваныч, вы же столько говорили, что жизнь простых людей тяжела и надо ее менять. Неужто вы про это забыли?
— Нет, не забыл. Все так, все верно. Я за то, чтобы по всей стране был облегчен труд рабочего. Я за восьмичасовую смену на всей территории страны. И за профсоюзы я обеими руками. Но без стачек и без погромов.
— А как же тогда…?
— Я буду создавать собственную партию, — огорошил я их и парни вытаращили глаза. И даже Мурзин, который молча нас слушал и предпочитал не встревать за политику, взглянул удивленно.
— Это же сколько вам денег понадобится…
Да, деньги на поддержание партии потребуются немалые. И даже я, условныq миллионер, вместе с Мишкой не смог бы в одиночку ее потянуть. Поэтому нам просто необходимы будут нужны единомышленники в среде богатых людей. А богатые люди у нас в стране это либо промышленники и банкиры, либо графья да бароны с земельными участками и кое-какими мануфактурами. Но все они как один не смогут быть привлечены той идеей, что я задвину. Сокращение рабочих часов для них означало прямые убытки. А на это они пойти не смогут. И тут мне предстоит либо искать по-настоящему идейных в этой среде, либо искать спонсоров за границей, либо вводить партийные взносы. Хотя и все три способа можно было бы совместить.
— А вы уже придумали название своей партии?
— Нет, не придумал. И если честно, я
