Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях - Ян Барщевский

Однако за внешней схожестью скрывается глубокое внутреннее отличие. «Шляхтич Завáльня» является не просто сборником святочных рассказов, шляхетских гавенд и народных сказок, написанных для развлечения скучающей, пресыщенной повседневной обыденностью публики. Эта книга, если можно так выразиться, не сумма отдельных составляющих её повествований, а их интеграл — из разрозненной мозаики постепенно складывается целостная картина жизни края. Читатель видит все слои общества: крепостных крестьян и городских купцов, небогатых шляхтичей и крупных магнатов, униатских попов и монахов-иезуитов, убогих нищих и гордых чиновников, бродячих цыган и евреев-корчмарей. Их жизнь, их нужды и чаяния показаны ярко и достоверно, хотя и с вполне предсказуемой точки зрения — вся книга буквально пронизана ощущением социальной и культурной катастрофы, постигшей полонизированную католическую верхушку белорусского общества, мучительной ностальгией по уходящей эпохе, острой тревогой за будущее и болью за судьбу близких по духу людей. Такие персонажи книги, как Оттон, Северин, Страждущий Дух и Сын Бури, по-видимому, навеяны воспоминаниями о тех друзьях юности писателя, которые находились в ссылке, эмиграции либо скрывались под чужими именами, ведь многие белорусские шляхтичи участвовали в Отечественной войне на стороне французов или в восстании 1830–1831 годов, а после поражения были вынуждены оставить родные дома. Хотя Барщевский и состоял в дружеских отношениях с консерваторами и активными сторонниками российских властей, как например граф Генрик Жевуский, противоположная сторона также была ему небезразлична. С особым почтением писатель отзывается о своих учителях — иезуитах, им он посвящает благоговейное стихотворение во вступительной главе к третьему тому книги.

Первопричиной всех бед Родины писателя выступает воплощённый в теле чернокнижника Гугона дьявол, который совращает панов, пробуждает в них алчность и гордыню, убеждает отступать от обычаев предков и склоняет к безверию. Через господские грехи страдают и простые люди — бесстыдно обираемые своими хозяевами, они впадают в нищету, многие вынуждены выполнять безбожные панские приказы, а кое-кто из них и сам охотно начинает творить зло своим ближним.

Единственной защитницей людей от козней дьявола является небесная покровительница Беларуси — Богородица, которая предстаёт в книге Барщевского в образе плачки — прекрасной женщины в скорбном уборе, которую люди видят в заброшенных церквях и на забытых могилах по всей Беларуси. Стоит человеку в минуту опасности обратиться к ней за помощью, и нечистый тут же вынужден отступить, как это происходит, например, в первой из сказок цикла, когда Агапка изгоняет змея-искусителя, произнеся имя Богоматери Сиротинской. Горе лишь в том, что люди забывают веру в Бога и, даже когда встречают Пречистую лицом к лицу, не способны распознать, кто стоит перед ними. Недалёкие парни принимают её за привидение, которое указывает на зарытый в земле клад, а спесивые паны брезгливо отворачиваются, думая, что это нищая сирота, просящая подаяния. И лишь немногие — те, что немало повидали в жизни, сохранили веру и обычаи предков, остались чисты душой — понимают, кто она такая.

На протяжении всей книги чернокнижник ведёт с плачкой упорную борьбу за человеческие души, но узнать об этом противостоянии люди могут лишь по косвенным признакам. Судя по тому, что жизнь народа год от года становится всё горше, перевес часто оказывается на стороне нечистого. От отчаяния автора и его персонажей удерживает только вера в Бога и надежда на то, что Он всё переменит к лучшему — именно в этом заключается центральная мысль произведения, и наиболее явно она выражается в стихотворном триптихе «В печали», «Надежда» и «Бог», помещённом во вступительной главе четвёртого тома.

Такая пассивная позиция и регионалистическая ориентация Барщевского отвечали чаяниям речьпосполитских кругов в гораздо меньшей степени, нежели, например, валленродизм и литвинизм Мицкевича. Вероятно, поэтому «Шляхтич Завáльня» так и не занял существенного места в польской литературе — в течение полутора веков он не был переиздан ни разу. С другой стороны, язык, на котором он был написан, оказался преградой для русской интеллигенции, а ведь она могла бы воспринять это произведение с интересом не меньшим, чем повести Гоголя или рассказы Загоскина. Известно, что перевод отдельных повествований книги на русский язык был задуман Львом Александровичем Кавелиным, в 1846 году он даже опубликовал вводную главу «Очерк Северной Белоруссии» в газете «Иллюстрация», но по каким-то причинам проект этот остался нереализованным. Таким образом, читательской аудиторией Барщевского стал сравнительно узкий круг представителей дворянства Беларуси, родившихся в белорусской среде, но получивших воспитание в польском католическом окружении и с трудом понимавших «хлопский» язык. Владимир Короткевич в своём романе «Каласы пад сярпом тваiм» сказал об этом так: «Было шкада, што ён піша па-польску, устаўляючы ў кнігу беларускія дыялогі. У сваёй мове ён мог бы стаць вялікім. У чужой — толькі вышэй за сярэдняга». Поэтому неудивительно, что книгу Барщевского ожидало долгое забвение, и знали о ней лишь литературоведы.

О «Шляхтиче Завáльне» вспомнили в 1916 году: Ян Станкевич перевёл на белорусский язык несколько глав и опубликовал их в виленской газете «Гоман». Год спустя две из них вышли отдельными книжечками. Чуть позднее Данила Василевский в одной из своих статей[263] поставил вопрос о необходимости подготовки и издания белорусского перевода всех сочинений Барщевского, однако в постреволюционном литературоведении начало преобладать мнение о реакционном характере творчества писателя. Например, Максим Горецкий отмечал, что Барщевсий, дескать, «да сялянскага пытання адносiўся безыдэйна, не так, як таго вымагалi ад яго сапраўдныя заданнi народнага пiсьменнiка».[264] По этой ли причине или ввиду личности переводчика, но обе брошюры, выпущенные Станкевичем, согласно печально известному приказу Главлита БССР № 33 от 3 июня 1937 года в числе прочих книг вредного содержания подлежали изъятию из библиотек и учебных заведений республики.[265]

Следующий всплеск интереса к книге возник только полвека спустя, заново открыл её для белорусских читателей Владимир Короткевич. В 1964 году он писал Янке Брылю: «Цi не час рэабiлiтаваць Яна Баршчэўскага? Дзiвосны пiсьменнiк, стылiст, Беларусь пяшчотна любiць, дыялогi — па-беларуску, стыль, побыт, фантазiя, народны характар — усе чыста беларускiя. А што, калi мы перагаворым з Броўкам ды „Шляхцiца Завальню“ перакладзем, араматным такiм, дабротным старым стылем. Бо ў вершы „Рабункi мужыкоў“ — ну нiчога рэакцыйнага няма. А кнiгу нiхто дастаць не можа, каб упэўнiцца: бiблiяграфiчная рэдкасць. Каб ты ведаў, якi сiмпатычны чалавек, патрыёт, талент, дэмакрат! Падумай, да рэвалюцыi ганялi за дэмакратызм, пасля — за ўяўную рэакцыйнасць. А гэта проста беларускi Гогаль… А як рассунуцца межы лiтаратуры!.. Янка, давай зробiм. Я i iлюстрацыi зраблю, бо нiхто з нашых мастакоў побыту, i гарнiтураў, i духу эпохi не разумее. Мы з табой людзi грэшныя, бо ад жыцця. Але шмат нам грахоў даруецца, калi вернём забыты цень. Несправядлiва забыты. Падумай над гэтым. Згадзiся. Напiшы. Баязлiвасць толькi наша трымае такога чалавека ў забыццi…».[266] В 1971 году сказки «Пра чакнакнiжнiка i зьмяю, што вывелася з яйка, знесенага пеўнем» в переводе М. Горецкого и «Белая сарока» в переводе В. Рагойши были включены в хрестоматию «Беларуская лiтаратура XIX ст.», а в 1977 году в сборнике «Пачынальнiкi» были представлены три вводные главы («Колькi слоў ад аўтара», «Нарыс Паўночнай Беларусi», «Шляхцiц Завáльня») в переводе Г. В. Киселёва. В 1981 году за перевод книги взялся Владимир Мархель, но свой труд так и не закончил. Полный же белорусский перевод «Шляхтича Завáльни», выполненный Н. В. Хаустовичем, был опубликован лишь в 1990 году. В это издание также вошли переводы повестей Барщевского «Драўляны Дзядок i кабета Iнсекта» и «Душа не ў сваiм целе». Сборник был переиздан в 1996 и 2005 годах. А в 1998 году в серии «Беларускi кнiгазбор» вышел том «Ян Баршчэўскi. Выбраныя творы», куда, помимо упомянутых произведений, вошли также переводы пьесы «Жыццё сiраты», стихов и писем писателя, выполненные Р. Бородулиным, К. Цвиркой, В. Мархелем, В. Дубовкой и Н. Хаустовичем. В 2003 году был напечатан сборник стихов Барщевского «Лiсты да Юлii» в переводе А. Конопельки, а в 2004 году — сборник писем в переводе В. Тараневского.

Благодаря этим публикациям, в настоящее время в Беларуси произведения Барщевского дошли до широких кругов читателей, «Шляхтича Завáльню» проходят в школах, в 1991 году в Гомельском областном драматическом театре по мотивам книги была поставлена пьеса Сергея Ковалёва «Звар’яцелы Альберт», в 1993 году по одной из сказок книги — «Огненные духи» — в Витебском кукольном театре «Лялька» был поставлен спектакль «Загубленная душа, или наказание грешника» (режиссёр — Олег Жюгжда, художник-постановщик — Алесь Сидоров), в 1994 году на киностудии «Беларусьфильм» была снята картина «Шляхтич Завáльня, или Беларусь в фантастических рассказах» (режиссёр — Виктор Туров, в ролях — Влaдимиp Гocтюхин, Бopиc Heвзopoв, Дoнaтac Бaниoниc и др.), а с 2003 года в Минском театре им. Я. Купалы идёт моноспектакль «Беларусь у фантастычных апавяданнях» (режиссёр — Владимир Савицкий, в роли Завáльни — Геннадий Овсянников). О самом Барщевском снят документальный фильм «Летуценнiк» (авторы сценария Фёдор и Егор Коневы, режиссёр Михаил Якжен); на Родине писателя в деревне Мураги в 1997 году на средства профессора Мечислава Яцкевича установлен памятник.