Мышеловка - Александр Трапезников

— Старый ловелас, — хмыкнул Марков. — Тогда, конечно, это меняет дело. Теперь меня интересует другое: кто же похитил из могилы этот злополучный перстень?

— Тот, кто и убил деда, — сказал я.

— А какую ценность он представляет?

— Магическую.

— А может быть, ты сам и спер его сегодняшней ночью?

— Ну конечно. Как же ты сразу не сообразил?

В это время в комнату заглянул Сеня Барсуков. Выглядел он более бодро, чем в последние дни, когда постоянная хмурость не сходила с его лица. Я даже порадовался, что он возвращается в свой прежний образ добродушного увальня. А Сеня, увидев мою шевелюру, неприлично заржал.

— Поздравляю с совершеннолетием, — сказал он. — С чего это ты вдруг поседел?

— От тоски, что вижу твою харю каждый день, — огрызнулся я. — Мы тут чай собрались пить, присоединяйся.

— А чего-нибудь посущественнее не найдется?

— Припасы кончаются. Но и идти за карточками к Намцевичу не больно-то охота.

— Так надо разжиться где-нибудь хотя бы мукой, крупами…

— Все это есть у тетушки Краб. В неограниченном количестве. Придется потрясти старушку. Она встает рано, предлагаю пойти всем вместе.

Возражений не последовало, и мы вышли из дома, оставив наших женщин досматривать последние утренние сны. Я подметил одну особенность, свойственную Полынье: здесь и погода и настроение менялись довольно быстро. Сейчас вовсю светило ласковое солнце, обещая светлый и жаркий день, а ведь предрассветное небо было затянуто темными тучами и скопившийся в невидимых резервуарах дождь готов был хлынуть на землю. Ночью я испытал сильные потрясения, чуть не разбился насмерть, даже преждевременная седина тронула мои волосы, а теперь я беззаботно шел по улице вместе с друзьями, как в прежние времена, и мы весело болтали о пустяках и просто радовались свету, теплу, тому, что будет и новый день, и новая неизбежная удача в жизни, и новые испытания в ней. Здесь, в Полынье, смешное и трагическое, глубинное и легкое, мимолетное и вечное соседствовали. Из-за подобных перемен я порой начинал ощущать себя в некоем ирреальном мире, словно бы был выдернут из своей привычной жизни ради какого-то непонятного эксперимента. Проверки самого себя. Может быть, на прочность? Или человечность? Трудно сказать, поскольку события, к которым мы все прикоснулись, начинали только входить в свою заключительную фазу. И еще мне казалось, что Полынья является действительно огромным театром, где перемешались и актеры, и зрители, и даже сами создатели трагического спектакля, где мне отведена одна из главных ролей.

Дверь в дом тетушки Краб была заперта изнутри, и сколько я ни стучал, ответом мне была полная тишина. Я обошел вокруг дома, пытаясь заглянуть в окна, но они были занавешены шторами и затворены на шпингалеты. Я побарабанил и по стеклам, но и это не принесло никакого толку. Дом словно вымер.

— Что будем делать? — спросил Комочков.

— Не знаю. Не нравится мне все это, — ответил я и рассказал друзьям о ее ночных страхах.

— Может быть, ее удар хватил? — предположил Барсуков.

— Надо ломать дверь, — решительно произнес Марков. — Вадим прав, здесь дело нечистое.

— Зачем же сразу дверь? Лучше окно, — посоветовал Комочков. — Вон, разобьем форточку…

Марков посмотрел на фрамугу, потом подтащил к окну деревянный чурбан и встал на него.

— Покажу вам, как это делают воры-домушники, — сказал он. — Запоминайте, пригодится.

Мы еще не успели ничего сообразить, как Егор резко ударил локтем по форточке, вытащил осколки стекла, бросив их на землю, а затем, каким-то непостижимым образом, словно змея, вполз в узкое пространство и нырнул внутрь дома. Мы услышали только мягкий шлепок упавшего тела.

— Классно! — заметил Сеня. — Он и в замочную скважину пролезет. Ему надо премию выписать.

— Сейчас ему тетушка выпишет… ухватом, — сказал Комочков. — Чего это он там застрял?

Прошло минуты три напряженного ожидания. Наконец щелкнули шпингалеты, окно открылось, показалось лицо Маркова. Оно было очень серьезно.

— Коля, беги за милиционером, — мрачно произнес он. Потом посмотрел на меня и добавил: — Доктор уже не нужен…

Когда он открыл дверь, отодвинув внутреннюю задвижку, и мы с Сеней вошли в комнату, то нашим глазам предстала страшная картина. Тетушка Краб лежала на кровати, полураздетая, а горло ее было перерезано от одного уха до другого. Эта зияющая кровавая рана напоминала еще один огромный рот.

Я услышал, как Сеня Барсуков, издавая булькающие, утробные звуки, выбежал из комнаты. А сам я не мог оторвать взгляд от воскового лица тетушки Краб. Чудовищное зрелище словно парализовало меня. В голове крутились какие-то обрывки мыслей, я корил себя за то, что мне не удалось уговорить ее перебраться в мой дом. Тогда бы она осталась жива… Нет, неправда, сейчас она встанет… снова захлопочет вокруг меня, угощая своими пирожками… Или скажет что-нибудь смешное, а я начну подтрунивать над ней… О, Господи, ведь она стала мне почти родной!.. Что же это происходит? Тетушка Краб безмолвно лежала на своей кровати, успокоившись навсегда.

Я увидел, как Марков нагнулся и поднял что-то с пола — сверкнуло лезвие.

— Бритва «Золинген», — произнес он. — Вот с помощью этого… — Фразу он так и не окончил.

— Как же убийца мог выбраться из дома, если здесь все было закрыто? — спросил я, а голос мой показался мне чужим. — И дверь и окна… Неужели она сама… покончила с собой?

— Не исключено, — ответил Марков, расхаживая по комнате. — Но очень сомнительно. Чтобы нанести такую страшную рану, перерезав артерии, нужна недюжинная сноровка. Самоубийцы так не кончают. Чего проще — возьми веревку… или эссенцию. Кроме того… — Он подошел к трупу, потом оглянулся на меня. — Язык.

— Что «язык»? — не понял я.

— Отрезан. Ты смог бы сам с собой совершить такое?

Сейчас, услышав его слова, мне захотелось выбежать из комнаты вслед за Барсуковым. Все это было слишком ужасно, чтобы поверить. А Марков продолжал, хладнокровно роняя слова:

— Ты видел у нее когда-нибудь эту бритву?

— Нет, — ответил я. — Но знаю, кому она принадлежала.

— Деду?

— Да. Она знакома мне еще с детства. Наверное, тетушка хранила ее как память о нем.

— Лучше бы она выбросила ее на помойку. Но, значит, и убийца знал, где лежит бритва. Это сделал кто-то из ее близких, потому что она не стала особенно наряжаться, встречая гостя. И произошло это, скорее всего, ночью.

— Снова маньяк?

— Нет, Вадим. Тут орудует еще кто-то. Маньяк уже дважды оставлял свои опознавательные знаки. Сделал бы это и сейчас. Но как убийца смог выбраться из запертого дома? Ума не приложу.

— Может быть, через чердак?

— Пошли поглядим.

Мы забрались по шаткой лестнице на чердак и подошли к небольшому окошку, в котором не было стекла. Марков высунулся наружу.

— Прыгать отсюда довольно-таки высоко. Да и следов внизу не видно. Хотя… он мог воспользоваться приставной лестницей.

— У тетушки ее не было, — возразил я.

— Тогда он дьявольски ловок — одно могу сказать, — произнес Марков. — Просто акробат какой-то…

Мы спустились вниз, где уже находились Комочков и Громыхайлов. И вид у них был весьма болезненный.

Глава 11

Гранула стучит в дверь

— Мы все здесь умрем, все! — истерично кричала Ксения, мечась по залу, где мы все собрались. Прошло уже двенадцать часов после того, как мы обнаружили труп тетушки Краб. Теперь телом покойницы занимались ее близкие подруги и соседки, омывая, причитая и приготавливая в последний путь. К вечеру ее должны были перенести в церковь, где уже лежала зарубленная маньяком женщина, а на следующий день похоронить их рядом — в двух могилах. Ермольник и его парни из отряда самообороны взяли всю черновую работу на себя. Если так дело пойдет и дальше, подумал я, то им предстоит много потрудиться. Смерть стала посещать Полынью каждый день. Об этом же завывал и проповедник Монк, бродя со своей паствой по улицам поселка. Он врывался в дома, пугая жителей пришествием Гранулы, призывая к покаянию и очищающему огню. Разъезжали по улицам и охранники Намцевича с автоматами, но в происходящие события пока не вмешивались. Они словно бы выжидали чего-то. Возможно, всеобщей паники, которая вот-вот могла начаться. Вся Полынья была наэлектризована, и все считали, что эти убийства — дело рук маньяка, сына Зинаиды. Была даже предпринята попытка поджечь ее дом, и лишь тот же Ермольник сумел остановить беду, уговорив собравшихся поджигателей разойтись. Но если бы сейчас продавщица появилась где-либо, то обезумевшая толпа неминуемо растерзала бы ее. Поселковый староста Горемыжный также не показывал носа, а местный милиционер Громыхайлов был бессилен что-нибудь предпринять. Он бегал то в особняк к Намцевичу, то к нам, испрашивая советов, а после сделал самое простое в этой ситуации: махнул на все рукой, напился до бесчувствия и свалился во дворе собственного дома. А в церкви в это время началась панихида по усопшим, на которую никто из нас не пошел. Мне лично тяжело было видеть тетушку Краб в гробу, и я намеревался лишь завтра отправиться на похороны.