Товарищ Анна - Антонина Коптяева

18

Красные до черноты, лежали на солнцепёке тяжёлые кисти брусники. От этих тёмных кистей-шишек лбище горы казалось кудрявым.

Анна смотрела на ягоды, раздавленные сапогами тех, кто шёл впереди, осторожно ступала по скользким листочкам, негромко говорила Чулкову:

— Сколько добра зря пропадает! Перебросьте-ка сюда на недельку человек сорок с лесозаготовок! Дайте им норму... ведра два-три.

— Три — много, Анна Сергеевна.

— На такой-то ягоде! Вооружите их совками — больше дадут. Ссыпать можно... в ящики. Зимой вывезем с обратным порожняком. — Анна помолчала, потом сказала доверчиво: — Я, когда была девчонкой, любила ягоды собирать. Меня «кабарожкой» звали на зимовьях. Знаете, коза такая есть — кабарга... Легко я по горам ходила.

Чулков стал рассказывать о своём, но Анна уже не слушала его. Она увидела себя девочкой-подростком. Платок всегда съезжал почему-то с её головы, гладко причёсанной в косу. Андрей любил дёргать её за эту косу Ох, и натрепала же она его однажды за такую грубую шутку! А потом они помирились... Он жил тогда у них только летам, пока в приисковом посёлке не открылась своя средняя школа. Каждую весну, вытянувшийся за время ученья, он вваливался к ним в барак с котомкой. В котомке были потрёпанные учебники — подарок Анне, которая одолевала их в течение года до следующей встречи, — пара белья, застиранного неловкими юношескими руками, да старое одеяло. Появление друга всякий раз казалось влюблённой девочке неожиданно прекрасным.

Анне вспомнилось далёкое осеннее утро. Деревья тонули в слоистой пелене тумана. Расплывчато рыжел над ними огнистый куст солнца, а настоящие кусты, у самой тропинки, мокрые от оседавшей мги, пламенели ярко, свежо, холодно. Мать Анны первая сняла с плеч берестяный короб, обтянутый оленьей шкурой. Они отдыхали: мать, Андрей и Анна. Они ели холодную варёную картошку с огурцами и чёрным хлебом...

Брусника была такая крупная, горы — такие синие. Деревянные пальцы совков покраснели от ягодного сока. Вольный ветер шёл по горам на юго-запад, к Байкалу, он разгонял туман, склонял траву в распадках, играл платком на плечах Анны. Они взбежали вместе с ветром на высокие скалы, Андрей и Анна.

Далеко впереди шумел Байкал, голубо-седой, мощный, дышащий пьяным разгулом.

Анна никогда не видела столько воды. Они посмотрели на шумящее море, друг на друга и поцеловались. Впервые он погладил её тяжёлую косу, Андрей.

Анна взглянула на него. Он шёл совсем близко от неё, но в его прямой спине, в уверенной походке чувствовалось отчуждение и равнодушие. Теперь и в радости он отдалялся от неё.

Анна повернулась к Чулкову, снова заговорила, стараясь отогнать тяжкие мысли:

— Мы ссыпали бруснику в кадки на зимовьях. Это в Баргузинской тайге. Кадки ведер на сорок. Зимой на санях вывозили их. Бывало, выбежишь в кладовку, стукнешь по бочке — ягода несмятая так и покатится, зашумит. Я любила принести её к чаю и облить мёрзлую мёдом... Вы любите с мёдом?

— Люблю, — сказал Чулков. — У нас на Лене тоже этак: осенью целыми артелями ездили по бруснику, с бочками, с ящиками.

Чулков сразу заметил нелады между Анной и Андреем и сам намеренно говорил много, чтобы «не бередить».

19

Около одной канавы Чулков остановился, заложил пальцы рук за узенький ремешок, лукаво подморгнул Андрею.

«Вот мы какие, знай, мол, наших!» — говорило всё его лицо.

Андрей понимающе кивнул и первым вошёл в канаву. Сухо-каменистая, просторная, с устьями шурфов, темневшими на дне её, тянулась она по горе. Именно здесь, в этой простой, свободно открытой канаве, находилось то, что объединило всех пришедших одинаковым волнением. По грубо сделанной лесенке они спустились в шурф. Оруденелая, точно ржавая кварцевая жила, прорвавшая древние граниты, была теперь вскрыта на глубину. В кварце светло блестело густо вкрапленное золото. Местами кварц пророс золотом, как жиром, прямо залился им. Рука человека разрушила породы, и в свежеразломанных кусках руды золото желтело особенно ярко, блестящее, холодное, шероховатое, с крючковатыми краями изломов. Такого золота ни Ветлугин, ни Анна, ни сами разведчики никогда не видели.

— Вот вроде этого было на Королонских приисках по Витиму, — заговорил Чулков, первым нарушая сосредоточенное молчание.

Притихший после всех радостных волнений, он почти с благоговением смотрел на «хитрую» жилу, которая так долго ускользала от него и его товарищей.

— Это ещё у старых промышленников, — продолжал он свои воспоминания. — Только там кварц был уже разрушен, выветрился, рассыпался в песок, и золото можно было просто выбирать. Самородки тараканами в щелях сидели... в скале. Старатели, когда хищничали, крючком их выгребали. Без всякого шума уносили шапками. Богатое золото было, слов нет, а до этого и тому далеко!

— Эх, что бы найти этакую жилу пораньше! — бормотал Ветлугин, рассматривая кусок руды.

Даже радость по поводу открытия не приглушила в нём неприязни и зависти к Андрею.

— Что бы вам денег-то давать нам побольше? — улыбаясь, укорил Андрей.

Как счастлив был бы он теперь, если бы над ним не тяготело предстоящее объяснение с Анной.

— Впору ведь было с подписным листом итти! — продолжал он насмешливо. — А теперь, небось, постараетесь как можно скорее выжить нас отсюда.

— Безусловно, — сказал Ветлугин, снова обозлённый этим нескрываемым торжеством. — Я рад душевно за свои денежки: не зря мы их вколачивали в эту подлую гору.

— Может, на завод развернёмся, — мечтал вслух Уваров, одобрительно блестя на Андрея своими карими, добрыми сейчас глазами: он был благодарен ему за его оправданное деловое упорство. — Как ты думаешь, Анна Сергеевна?

— Теперь можно думать, — сказала Анна. — Золото есть.

— Теперь-то уж оно есть, бессомненно, — подтвердил прямо-таки разнеженный Чулков. — Теперь-то оно от нас никуда не уйдёт. Теперь уже будем гнать да гнать и в глубину и по простиранию. Прослеживать будем. Жила что надо. Ровная, как апельсин!

— Вот уж придумал, — сказала Анна. — Апельсин же круглый...

— А пёс его знает, какой он есть. Слышал я, говорят такое.

Чулков лукавил: он отлично знал, что такое апельсин, но он любил прикинуться закоренелым таёжником, а кроме того, ему хотелось развеселить Анну. Несколько оживлённая богатым открытием, она сразу стала моложе да теперь ещё и смеялась, — значит, всё было как надо: и жила, и золото, и сами они все — хорошие люди.

— Лет через десяток вырастут здесь и апельсины, а яблоки — наверняка, — полушутя сказала ему Анна, когда они вышли из канавы. — Вот взять такой распадок на южном склоне, застеклить его сверху вроде ангара...

— Дорого обойдётся, — с сочувственной улыбкой возразил Ветлугин.

— Дорого? А что нам дорого? Люди у нас есть, золото есть, отчего же садам не быть?

— При здешних снегах никакое застекление не выдержит, а без теплиц ничего не выйдет, — сказал Уваров, с сожалением глянув на суровые хребты вокруг.

Ему тоже хотелось совершить что-нибудь особенно хорошее, радостное и значительное для всех.

— А вот у меня есть один... без всякой теплицы зимой ягодками пользуется, — сказал Чулков и, свернув с дорожки, приподнял корину, упавшую с сухостойного дерева. — Вчера я ещё заприметил, как он хлопочет....

На земле лежала кучками отборная крупная брусника, отдельно — стланниковые орехи и лесные колоски.

— Бурундук? — спросила Анна.

— Он самый, — подтвердил Чулков. — Утром это он вытаскал из норы. Немножко проветрит, просушит и обратно стаскает. Мудрый зверь! Много ли зараз за щеку возьмёт, а глядите, натаскал сколько!

— Я его ограблю немножко... для Маринки.

— Берите, берите! — обрадованно заговорил Чулков. — Орехов у него много. Я уж второй раз его высматриваю. А дочке интересно будет. Бурундук, мол, поклон послал с орехами.

20

Малоприметная дорожка, выбитая конскими копытами среди мхов и камней, вилась то по глухому лесу, то между скал, нагромождённых на открытых склонах. Далеко впереди ехал Андрей, потом Ветлугин, только Анна и Уваров ехали вместе, и всех их, двигавшихся гуськом, стало видно, когда они поднялись на голые просторы нагорья.

«Впору было с подписным листом итти», — припомнила Анна невесёлую шутку Андрея, отыскав взглядом чёрную точку, маячившую на краю каменистой пустыни. Очертаний знакомой фигуры она не различила. Неужели это Андрей один там, впереди?

В это время Хунхуз споткнулся, громко звякнув подковой. Анна натянула поводья. Она держалась в седле непринуждённо, как и три месяца назад, и, казалось, не было оснований тревожиться за неё в пути, но Уваров вдруг спрыгнул со своего коня и, забегая ей вперед, крикнул: