Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не задумываясь больше, Вадим расстегнул ремень. В эту же самую минуту из светящегося диска вырвались огненные струи и он помчался в высоту. Что было потом, Вадим уже не помнит…
* * *
Он приподнимает веки, расклеиваются ресницы. Сквозь листву просвечивают звезды.
Диск исчез.
Нельзя пошевелиться. Жгучая боль, будто на теле нет живого места. Острый сук как гвоздь впился в бок, плечо онемело. Надо спуститься на землю. Ничего не видя, Вадим инстинктом угадывает, куда поставить ногу. Наступает на нее — и в глазах кровавая пелена. Неужели сломал? Нога соскальзывает. Падая, он цепляется за сучья, обдирает руки о шершавый ствол. Чуть опомнившись, ощупывает лоб, рассеченную бровь, оглядывается. Горный склон. Трава будто покрыта инеем. Черные, уродливые тени деревьев.
Багрецов приподнимается и вскрикивает. На ногу наступить нельзя. Ждать до утра? Тоже нельзя. Надо предупредить, что там наверху Тимофей. Он подползает к кустарнику, выламывает палку, кривую, суковатую, и, опираясь на нее, пробует идти. Нога распухла, отяжелела, словно налилась свинцом.
Еле пересиливая боль, поминутно отдыхая, Вадим пересек поляну и добрался до лесной чащи. Но как найти там дорогу? Он предполагал, что идти надо вниз, по склону, в долину, где должны быть селения.
Послышалось злобное рычание. Багрецов оглянулся назад и оторопел. Возле куста метался зверь. Он припадал на задние лапы, кружился и что-то трепал в зубах. Холод в сердце. Неужели пантера? В Армении они встречаются иногда. А сам он где? Возможно, что и в Армении. Стоял в нерешительности, раздумывал. Добежать до дерева, попробовать вскарабкаться?.. Но ведь пантера его достанет. И как добежать?
Зверь насторожился. Стоит, не шелохнется… Выжидает?
Раздумывать некогда. Вадим бросился вперед, высоко поднял над головой суковатую палку и…
Страшный зверь, оказавшись тощим шакалом, с жалобным визгом метнулся в кусты.
Но что обрадовало Вадима — шакал оставил растрепанное чучело орла.
Оторвана крышка, торчат провода от взрывателя. Странно, что взрыва не произошло, и это, конечно, к лучшему.
Багрецов закинул чучело за спину и поковылял в лесную чащу. Трудно идти, кровь течет из рассеченной брови прямо в глаз. От. раны на боку рубашка мокреет и прилипает к телу.
Оставалась робкая надежда: может быть, «Унион» прилетел на место? Тогда не надо торопиться, а просто лечь на траву и ждать утра. Но как узнать? Вадим вспомнил о приемнике, что был у него в кармане, посмотрел на часы. Скоро будет метеопередача.
И вот опять тонкие стеклянные звуки. Какая высота — непонятно. Давление низкое. А вот и температура: больше сорока градусов мороза! Тимка погибнет. Скорее бежать, предупредить!
Он сунул приемник обратно в карман и, опираясь на палку, пошел напролом сквозь чащу. Нет, так он не дойдет. Боль не унималась. Вадим опустился на землю, сбросил пиджак, разорвал рубашку и непослушными, неумелыми руками стал перевязывать рану. Повязка съезжала, свертывалась жгутом. Но вот как будто бы ничего. Теперь самое трудное — встать на ноги. Нестерпимая, немыслимая боль. Наконец поднялся, остатками рубашки вытер лицо и пошел опять.
Сквозь черную узорчатую листву пробивается лунный свет. Лучи как прозрачные стеклянные трубки упираются в землю. При каждом шаге Вадиму чудится стеклянный хруст, будто острые осколки впиваются в тело, и он обливается кровью.
Добравшись до ближайшего дерева, он повисал на нем, отдыхал, боясь опуститься на землю — тогда уже не поднимешься.
Он слышал голос Риммы, она кого-то увещевала, подбадривала. Все это казалось слуховой галлюцинацией, хотя стоило лишь сунуть руку в карман, чтобы обнаружить невыключенный приемник.
Наступало утро. В просветах деревьев виднелись кусочки неба, бледно-лиловые, как жидкие чернильные кляксы. Скрылась луна, и лес потерял всякую таинственность.
Черные узловатые стволы бука и ореха вставали сплошной стеной. Багрецов уже не чувствовал под ногами пологого склона — наверное, потерял направление. Как же спуститься в долину? Он свернул вправо, где темнел высокий кустарник.
От потери крови, от голода кружилась голова. Споткнулся о выступающий корень, упал. Хотел подняться, скользил по траве руками, искал, за что бы уцепиться. Какая-то ягода попалась между пальцами, поднес к лицу, почувствовал запах кизила. Ягода сохранилась с прошлой осени. Еще нашел несколько и съел с жадностью.
Небо розовело, будто окрашенное кизиловым соком. Пора идти. Он поднялся и, наклонившись вперед, стал пробираться сквозь кустарник. Острые колючки впивались в тело, цепкие плети ежевики тянулись за ним, как зубастые змеи, обвивались вокруг ног, тащили назад.
Одежда разорвалась в клочья. Длинные иглы терновника подстерегали везде. «Тимка, а Тимка!..» — шептал он искусанными от боли губами, будто, повторяя имя друга, легче найти в себе мужество дойти до конца. И кажется ему, что из далеких межзвездных пространств слышится голос: «Скорее, Вадим, скорее! Здесь холод и черное небо. Я не вижу земли».
Вадим рванулся вперед, нога повисла в воздухе, и он покатился по крутому склону.
Глава двадцать первая
О больших делах и маленьких спекулянтах, о попытках управлять «Унионом» без всякой техники и о человеке, который пожелал бы остаться неизвестным.
Набатников понимал, что Медоварову здесь делать нечего. Но разве ему можно запретить проверить собственноручно поставленные печати и пломбы в некоторых отсеках «Униона», тем более что кое-какие приборы отказывали по самым неизвестным причинам. Кто в этом виноват? Дерябин или сотрудники НИИАП? Ясно, что Толь Толич должен убедиться лично, иначе будет писать во все инстанции — снимаю, мол, с себя ответственность за любые аварии, кои могли произойти в «Унионе».
Для Медоварова и его сотрудников «Унион» был обыкновенной экспериментальной лабораторией, и вполне понятно, что о возможности ее использования для исследования космоса на больших высотах никто из них не предполагал. Даже сам Набатников не мог быть уверен, что в ближайшем будущем разрешат экспериментальный полет за пределы ионосферы.
А если так, то по разным соображениям «Унион» оставался конструкцией незасекреченной, тем более что первый ее вариант был достаточно известен в научно-технических кругах. Тогда этот летающий диск чаще всего использовался для испытаний двигателей, аппаратуры радиоуправления, связи, телевидения и метеоприборов. Комплексная лаборатория, и больше ничего.
Не будь этого обстоятельства, да разве к «Униону» подпустили бы близко деятелей вроде Медоварова или его практически беспомощных сотрудников? Впрочем, как мы помним, задача, поставленная перед НИИАП,
