Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич

Центр отреагировал на донесение Махмата не только быстро, но и слишком уж бурно. Запросы, уточнения, распоряжения поступали одно за другим, словно Махмат был тут, в Афганистане, всемогущ, знал все замыслы афганского и советского командования, мог противостоять этим замыслам. Абдул Махмат подозревал, что Центр специально демонстрирует свою активность, чтобы руководителей в Пешаваре не обвинили в бездеятельности. Но кто мог обвинить? Лишь тот, кто платит, кто поставляет оружие!

Махмат не знал, что его сообщение вызвало переполох в одном из руководящих ведомств большой заокеанской страны. Именно в этом ведомстве родился замысел акции, которую вот уже несколько месяцев последовательно осуществляли моджахедины в Загорной провинции. Акция эта должна была получить широкое политическое звучание. Вскоре туда, в труднодоступную провинцию, намечено было переправить группу журналистов из различных, в том числе из неприсоединившихся, стран. Пусть своими глазами увидят, до какого разорения, до какой нищеты довела афганских крестьян революция. Заброшенные поля, опустевшие жилища, истощенные голодом люди. Пусть журналисты расскажут об этом читателям всего мира, опубликуют фотоснимки, запустят телевизионные репортажи. Более того, в строгой тайне готовилась инсценировка, которая убедила бы журналистов, что для уничтожения посевов применялись советские ядохимикаты, отравляющие вещества. И уже подбиралась за океаном группа журналистов, все чаще, словно бы случайно, прорывались на печатные страницы потрясающие сообщения о голоде, о массовой гибели афганских крестьян. Но это были пока пристрелочные выпады. Главная сенсация — впереди. Оставалось лишь раздуть до предела начавшуюся кампанию. И вот теперь столь удачно развивавшаяся акция — под угрозой срыва!

Из тех немалых средств, которые Соединенные Штаты бросили для разжигания войны в Афганистане, распорядители кровавых кредитов не пожалели бы по крайней мере несколько миллионов, чтобы сорвать доставку зерна голодающим крестьянам. Вот и летели из-за океана гневные требования в руководящий центр моджахединов, а оттуда шли радиограммы в отряд Сулеймана, к Абдулу Махмату. В самой длинной из радиограмм сказано было так: русские везут в Загорную провинцию нашу гибель. Если крестьяне получат рис, потом ни один моджахедин не появится в тех краях, влияние борцов за веру будет полностью подорвано и сокрушено…

Что еще мог предпринять Махмат? Он нес в этой обстановке самую тяжелую ношу. Он был исполнителем указаний, а это хуже всего. Он был готов к угрозам из Центра, к открытому бою с противником, даже к бою, не обещавшему удачи. Ко многому был готов, но только не к тому, что произошло. Русская колонна не появилась…

В то утро, когда, по расчетам Махмата, должны были подойти советские грузовики с рисом, в кишлаки предгорья с громкой музыкой, привлекавшей людей, прибыл боевой агитационный отряд. Сначала наблюдатели моджахединов приняли его за ожидаемую колонну. Три десятка боевых, специальных и грузовых машин растянулись вдоль шоссе более чем на километр. Но недоразумение вскоре выяснилось. Агитационный отряд продвигался от кишлака к кишлаку, проводя собрания жителей, занимаясь своими делами, а советской колонны все не было.

Пролетел день, наступила ночь, на дороге прекратилось движение. И тут Махмат пал духом, почувствовав себя обманутым. Что могло случиться? Ошиблись осведомители, которых он считал надежными: приняли рейд БАО за рейс по спасению голодающих? Или это специальная дезинформация, рассчитанная на то, чтобы раскрыть агентуру моджахединов? Или слишком плоха погода на Дальнем перевале и снежные заносы заставили русских отказаться от своего намерения?

Как бы там ни было, если колонна не появится, отвечать будет прежде всего он, Абдул Мехмат. За ненадежную работу агентов, за ложную тревогу, за то, что мины разрушат шоссе на Ближнем перевале: этой дорогой чаще пользуются сами моджахедины, чем афганские или советские войска. И еще хуже: его могут заподозрить в обмане, в предательстве, и уж тогда не сносить головы. Руководители в Пешаваре беспощадны к отступникам, а руки у них длинные. Уж он-то знает…

Прежде всего — не расслабляться, выяснить обстановку. Рано, рано ухмыляется молодом Сулейман, потомок презренных рабов хазарейцев! Плохо он знает, на что способен Абдул Махмат. Эта усмешка дорого обойдется ему, едва оперившемуся и слишком самоуверенному командиру. Сейчас Махмат приоткроет перед ним западню.

— Гебе известно, кого заранее предупреждают о прохождении военных колонн?

— Об этом знают начальники дорожных постов, контрольно-пропускных пунктов. Помощники начальников.

— Вот здесь — один из крупных постов, — ткнул пальцем в карту Махмат.

— Я не хотел бы идти туда, — понял его Сулейман.

— Ты боишься? — насмешливо прищурился Махмат. — Боишься неверных?

— Там неподалеку кишлак, в котором я жил. Меня могут узнать.

— Кто? Люди Гульбеддина[8] прошлись в тех местах железной метлой. Они сожгли даже мечеть, чего могли бы и не делать.

— Мечеть сгорела сама, — возразил Сулейман, озираясь: даже упоминать грозное имя безжалостного начальника, не вознося хвалу, боялись моджахедины. — Мечеть сгорела, а жители остались. Немного, но есть.

— Мы постараемся сделать все быстро. Между казармой и постом есть постройка, в которой отдыхает капитан с двумя-тремя сарбазами. Попробуем захватить его. Я бывал там и знаю, как подобраться к дому. Есть ложбина с северной стороны. Я сам поведу вас! — Махмат испытующе смотрел на молодого командира.

— Когда?

— Готовь людей, выступаем перед сумерками. Я сказал все.

— Мои люди готовы, — самоуверенно ответил Сулейман, и по его тону Махмат понял: этот щенок не знает, что постом командует его старший брат Фарид Гафур.

Кроме необходимости добыть точные сведения о положении на дороге, о колонне русских грузовиков, Махмата подстегивало еще и странное мстительное чувство: хотелось столкнуть в смертельной схватке двух хазарейцев, поднявшихся с презренных низов. Оба они — его враги, хотя различие между ними значительное. Капитан Фарид Гафур — враг открытый. Но трудно сказать, кто опасней — этот капитан или его алчный, хитрый братец, скрывающийся под именем Сулейман. У напитана четкие принципы, и за одно это его можно уважать. А Сулейман — этот на все пойдет ради наживы. Еще одно подтверждение тому, что против революции сражаются не столько люди, сколько деньги. Большие заграничные деньги. Сам Махмат давно убрался бы подальше от опасности, если б ему не платили. А уж такие, как Сулейман, — тем более. Он берет афгани или доллары за каждый выстрел. Обидно, что в случае победы моджахединов Сулейман потребует себе почета. Придется делиться не только деньгами, но и властью с ним и ему подобными.

Абдул Махмат прекрасно понимал: борьба идет не на жизнь, а на смерть. В такой борьбе каждый союзник хорош. Но о Гульбеддине и его людях думал всегда с недовольством и осуждением. Садист он. Образованный, решительный, упрямый в достижении цели садист с внешностью фанатика. Большая черная борода, надменное лицо, лихорадочно блестящие глаза, какие бывают лишь у людей, с повышенной возбудимостью. В его глазах явственно отражались и радость, и насмешливость, и сладострастие, но чаще всего — ненависть. Дикая ненависть, пугающая даже приближенных Гульбеддина.

Махмат давно знал этого теперешнего «вождя», еще когда тот занимался на инженерном факультете Кабульского университета. Однако это не такое знакомство, которым можно гордиться. Об этом лучше умалчивать. Тем более что Гульбеддин, поступив в военное училище, «прославился» половыми извращениями. Скандал был настолько громкий и грязный, что его не могли замять в военном ведомстве, как ни старались родственники Гульбеддина — богатые землевладельцы. На сей раз даже деньги оказались бессильны. Редчайший случай — представителя влиятельного клана выгнали с военной службы.

Озлобленный Гульбеддин порвал со своими прежними дружками, исчез за границей. Долгое время провел в Соединенных Штатах. А вернувшись, не очень-то и скрывал, связи с американской разведкой. Решился даже на политическое убийство, за что оказался в тюрьме. Но ненадолго. Еще до Апрельской революции Гульбеддин перебрался в Пакистан и сколотил в Пешаваре большую банду головорезов для «особых действий» на территории Афганистана. Самым настоящим мародером он был: уже тогда его люди грабили и убивали за деньги.