Последний свидетель - Саймон Толкиен

И вот вскоре он уже говорил с Томасом.

— Что тебе надо, папа? — Голос Тома звучал устало, но он назвал его «папой», уже какой-то прогресс.

— Мне надо поговорить с тобой. Спросить кое о чем.

— О чем?

— О Роузи.

На том конце линии повисло молчание, на секунду Питеру даже показалось, что их разъединили.

— Томас, ты меня слышишь?

— Да, слышу.

— Я не могу долго говорить. Где встретимся?

— Не знаю.

Снова молчание, и тут Питер услышал шаги Греты, она спускалась по лестнице.

— Времени нет. Жду тебя в Челси, на ступеньках у Таун-Холла. В шесть тридцать.

— Где это?

— Да тут, неподалеку от дома. За углом.

Едва успел Питер положить трубку, как в гостиную вошла Грета.

— Кто звонил?

— Да, так, один человек из министерства.

— И что же он делает за углом неподалеку от дома?

— Речь идет о палате общин. Встречаемся гам на следующей неделе.

Ложь с легкостью слетела с уст Питера, он даже сам не ожидал подобного. Ответ, похоже, удовлетворил Грету. Она приняла от него бокал и поцеловала в губы. Это мимолетное прикосновение вдруг пробудило в нем желание.

Она догадалась об этом по его взгляду, улыбнулась и слегка отстранилась. Она по-прежнему обладала над ним особой чувственной властью.

— Нет, не сейчас, дорогой. Иначе я не смогу сконцентрироваться. Кроме того, на мне платье, в котором я завтра буду давать показания. Решила примерить. Что скажешь, как тебе?

— Думаю, оно само совершенство, — ничуть не покривив душой, ответил Питер. Черное платье безупречного покроя и длины. Подчеркивает тонкую талию и высокую грудь, но вырез скромный. Никогда прежде Грета не казалось ему такой красивой.

Время тянулось мучительно медленно. Мысли у Питера путались, но он старался не выдавать своего волнения, уткнулся в бумаги, разложенные на диване. Но что-то в его поведении явно насторожило Грету. Возможно, то, что он слишком часто поглядывал на часы, стоявшие на каминной доске. Несколько раз она спрашивала его, что не так, несколько раз подумывала отменить встречу с Майлзом Ламбертом.

В половине шестого в дверь позвонили, Грета взяла сумочку с бумагами и направилась к двери. На улице ее ждала машина. На ступеньках она вдруг остановилась, взяла мужа за руку.

— Я ведь могу положиться на тебя, да, Питер? — спросила она.

— Да. Да, конечно, можешь, — ответил он, стараясь не смотреть ей в глаза.

ГЛАВА 23

После отъезда Греты Питер нервно расхаживал по комнате, каждую минуту поглядывая на часы. Он пребывал в смятении. То ему казалось, что Грета не имеет ничего общего с убийцей, то вдруг снова одолевали сомнения, и он вспоминал ее слова, подслушанные год тому назад.

Ровно в 6.25 он вышел из дома и направился в сторону Таун-Холла. Томас сидел на ступеньках, на самом верху. На нем был тот же костюм, что и в суде: темно-синий блейзер с золотыми пуговицами, светло-коричневые брюки и бледно-голубая оксфордская рубашка. Разница лишь в одном: черные мокасины, такие блестящие и отполированные в суде, были теперь испачканы в пыли и даже поцарапаны на носках, точно Томас яростно пинал ими обочину тротуара. Внезапно Питер испытал прилив жалости к сыну: тот должен был сам решать, в чем пойти в суд. Родителей, чтобы посоветовать, у него не было. Мать умерла, а отец полностью отстранился от участия в его жизни. На смену жалости пришло чувство вины, но нервы у Питера были слишком истрепаны, чтоб дать сейчас волю чувствам.

Томас поднялся и начал медленно спускаться по ступенькам навстречу отцу. Глаза их встретились, но в следующую же секунду Питер отвернулся. Пребывая в состоянии крайнего возбуждения, он не предполагал, насколько болезненной может оказаться встреча с сыном. Встреча предполагала примирение, но ведь на самом деле не за этим он попросил Томаса прийти. Ему нужны были ответы на вопросы, мучившие его на протяжении последних нескольких часов, и он не мог расплатиться за эти ответы добрыми словами, это уж слишком походило бы на предательство. И вот он решил не тратить времени на сантименты и безотлагательно перейти к вопросам.

— Что этот Роузи говорил о Грете? — сдавленным от волнения голосом спросил он.

— Сказал, что она объяснила ему, как открывается тайник. Все это есть в моих показаниях. Разве ты не читал? — Томас отступил на шаг и сердито смотрел на отца.

— Нет, не читал, — ответил Питер. — Мне надо знать об этом из первых уст. От тебя.

— С чего бы это? — В голосе Томаса слышался вызов. И еще плохо сдерживаемое раздражение. Он притащился сюда чуть ли не через весь город по настоятельной просьбе отца. Пришлось даже ехать на метро, второй раз в жизни, а отец не поздоровался с ним. Последний раз они по-настоящему общались лишь в день маминых похорон, и вот теперь у отца даже не нашлось для него нужных слов, кроме вопроса о Роузи. Томасу до смерти надоели вопросы. Весь день приходилось отвечать, он достаточно наслушался их в суде.

— Я спрашиваю тебя об этом потому, что там больше никого не было. Ты единственный, кто встречался с этим Роузи.

— Не считая твой жены, — бросил Томас.

— Ладно, хорошо, не стану с тобой спорить. Просто мне надо знать несколько вещей.

— Каких еще вещей?

— Что еще он говорил о Грете?

— Да ничего больше.

— Ты уверен, что имя его Роузи?

— Ну, так Лонни его называл.

— А может, не Роузи, а Роуз? Может, ты не расслышал?

— Да все я расслышал. И все это было, было, я не вру! Меня уже тошнит от людей, уверяющих, что этого не было! Тошнит от тех, кто мне не верит. Ну, взять, к примеру, тебя. Ты же мне не веришь.

Только сейчас до Питера дошло, насколько изменился его сын с их последней встречи в прошлом году на похоронах. В голосе не осталось и следа от тех ноток отчаяния, что звучали во время их разговора в маленьком домике в Вудбридже, на смену им пришла холодная твердая уверенность.

— Я уже не знаю, Томас, кому и чему можно верить. Поэтому и попросил тебя ответить на несколько вопросов. — Питер тут же понял, что только что предал тем самым Грету. И ощутил глубочайшее отвращение к себе и одновременно — гнев в адрес сына.

Однако Томасу, похоже, было плевать на ощущения и чувства отца. Он уже жалел, что пришел на эту встречу. Увидев отца, он лишь в очередной раз убедился, как мало отец любит его. Нет, не стоило ему приходить.

— Ладно, я пошел, — буркнул Томас. — Лучше б вообще не приходил.

И он, быстро сбежав по ступенькам, зашагал по улице. Питер догнал его, опустил руку на плечо сына.

— Погоди. Еще один вопрос. Всего один, честное слово. Скажи, Роузи — это имя или фамилия?

— Да откуда мне знать? — огрызнулся Томас. — Так называл его тот, второй. И вообще, какое это имеет значение?

Злоба, звеневшая в голосе сына, привела Питера в бешенство. Ему захотелось оттолкнуть сына, даже ударить его, как тогда, в Вудбридже, но он жаждал получить ответ на свой вопрос, а потому сдержался. Ни с кем, кроме Томаса, он не мог поговорить о той подслушанной им ночью беседе. Ему просто необходимо знать, существует ли тут связь.

— Знаешь, в ночь после похорон твоей мамы я случайно услышал, как Грета говорит с кем-то по телефону, — медленно начал он. — Но услышать удалось лишь самый конец разговора. Она говорила этому человеку: «Не называй меня так. Я уже не твоя Грета Роуз. Больше нет». А потом я спросил ее, что все это означает, и она ответила, что раньше ее звали Роуз, что это ее второе имя.

— И сегодня ты впервые услышал о Роузи и начал думать, что…

— Я сам не пойму, о чем подумал.

— Ты стал думать о Роузи и Грете. Тебе захотелось узнать… — Тут Томас осекся. Отцу не обязательно договаривать до конца. Он и так понимает, о чем идет речь. Если связь удастся доказать, он, Томас, может выиграть процесс.

— Ты смотрел в ее вещах? — спросил Томас.

— Зачем?

— Ну как зачем? Узнать, действительно ли ее звали раньше Грета Роуз. Может, у нее сохранился старый паспорт или свидетельство о рождении, что-то в этом роде.

— Наверное, надо было посмотреть, — сказал Питер, но в голосе его звучало сомнение. Говорить с Томасом за спиной Греты — это, безусловно, предательство. Но рыться в ее вещах и бумагах — это еще хуже. Гораздо хуже.

— Где она сейчас? — спросил Томас.

— На встрече с адвокатом.

— Придумывают новое вранье, — буркнул Томас.

— Нет, просматривают и анализируют ее показания, — сердито ответил Питер. Он разрывался между преданностью Грете, отчего все больше злился на сына, и сомнениями в ее невиновности, которые просто не выходили из головы.

— Когда должна вернуться? — спросил Томас.

— Ну, точно не знаю. Где-то после восьми.

— Тогда время у нас еще есть. Пошли посмотрим. И они направились к дому. С каждым шагом волнение Питера возрастало.