Генералиссимус князь Суворов - Александр Петрушевский

Добравшись до Саратова, Суворов узнал, что неутомимый и храбрый Михельсон, который как тень следовал всюду за Пугачевым и неоднократно его разбивал, снова нанес ему тяжелое поражение. Усилив тут свой отряд, Суворов поспешил к Царицыну, но множество лошадей было забрано Пугачевым, в них оказался недостаток, и Суворов принужден был продолжать путь водою. Разбитый Михельсоном, Пугачев ускользнул; переправившись кое-как за Волгу с небольшим числом оставшихся ему верными, он скрылся в обширной степи.

Михельсон сокрушил на этот раз силу Пугачева окончательно и вырвал у Суворова славу победы... Горько было славолюбивому Суворову получить это известие, но досада не заглушила в нем чувства справедливости. Замечая едко, что большая часть наших начальников отдыхала на красносплетенных реляциях, Суворов прибавляет, что если бы все они были таковы, как Михельсон, то пугачевский мятеж давно бы рассыпался как метеор 8.

Поспешное прибытие Суворова в Царицын обратило на себя внимание Государыни, которая и объявила свое удовольствие графу Панину 1. Но Суворов все-таки в сущности опоздал; Пугачев успел уйти от него вперед на четверо суток и теперь мудрено было за ним угнаться. Однако Суворова не остановило это соображение; он назначил в свой отряд 2 эскадрона кавалерии, 2 сотни казаков, пользуясь добытыми лошадьми Михельсона посадил на-конь 300 пехотинцев, захватил 2 легкие пушки и, употребив на все это в Царицыне не больше суток, переправился через Волгу. Вероятно для разведок о мятежниках он двинулся сначала вверх по реке, подошел к одному большому селу, которое держалось пугачевской стороны, забрал тут 50 волов и затем видя, что кругом тихо, повернул в степь.

Эта обширная степь, протянувшаяся на несколько сотен верст, безлюдная, безлесная, бесприютная, представляла собою мертвую пустыню, где грозила гибель и без неприятельского оружия. Хлеба у Суворова было очень мало; он приказал убить, посолить и засушить на огне часть забранного рогатого скота и ломти этого мяса употреблять людям вместо хлеба, как то делал в последнюю кампанию Семилетней войны. Обеспеченный таким образом на некоторое время, отряд Суворова углубился в степь. Днем держали путь по солнцу, ночью но звездам; дорог не было, шли по следам; двигались так быстро, как было только возможно, не обращая внимания ни на какие атмосферические перемены, ибо укрыться от них было все равно негде. В разных местах Суворов нагнал и присоединил к себе несколько отрядов, вышедших раньше него из Царицьна; 12 сентября пришел он к реке Малому Узеню, разделил здесь свой отряд на четыре части и пошел к Большому Узеню по разным направлениям. Скоро наткнулись на пугачевский след; узнали, что Пугачев был тут утром, что люди его, видя за собой неотступную погоню, потеряли веру в успех своего дела, взбунтовались, связали Пугачева и повезли в Яицк, дабы выдачею предводителя спасти собственную голову. И действительно Пугачев был арестован, как после оказалось, именно в это время, в каких-нибудь 50 верстах от Суворова.

Опять так горячо желаемая честь — захватить Пугачева — ускользала от Суворова. Спустя много лет он не мог хладнокровно вспомнить про это обстоятельство и писал: «чего же ради они его прежде не связали? По что не отдали мне? Потому что я был им неприятель, и весь разумный свет скажет, что в Уральске Уральцы имели больше приятелей, как и на форпостах оного» 3. Это правда, что у мятежников были в Яицке и других тамошних местах приятели, но подобное косвенное обвинение отнюдь не могло относиться к яицкому коменданту полковнику Симонову, который во все время мятежа честно и энергически исполнял свой долг.

Собрав свои партии, Суворов по следам беглецов направился к Яицку, доводя скорость марша до предела последней возможности. Надежда все еще не оставляла его. Однако путь лежал длинный и не обошлось без новых препятствий. Так, во время ночного марша, передовые наткнулись на Киргизов или Калмыков, с которыми и произошел небольшой бой, с убитыми и ранеными в результате. После того, для ускорения марша, Суворов отобрал из отряда доброконных людей и с ними отправился вперед. Но и это не помогло; когда он прибыл 16 числа в Яицк, Пугачев был уже выдан Симонову.

Как ни быстро совершил Суворов свой поход (в 9 суток сделано 600 верст), но он наверно не стал бы отдыхать и мешкать в Яицке, если бы мог выступить в обратный путь тотчас же; это оказалось однако невозможным и потребовалось больше двух дней на приготовления. Сколотили нечто подобное большой клетке на 4 колесах; сформировали и снарядили конвой из 3 рот пехоты ни 200 казаков, при двух пушках; собрали небольшой гурт порционного скота, так как Симонов не мог уделить провианта больше, как на двое суток.

Когда все было готово, Суворов тронулся в путь и все время лично наблюдал за сохранностью Пугачева. Шли опять степью и опять не без происшествий. Кочевники постоянно тревожили отряд своими нападениями и одного из состоявших при Суворове убили, а другого ранили. На дневке, в деревне на р. Иргизе, произошел пожар поблизости пугачевского помещения, наделавший много переполоху и беспокойства, Езда в клетке очень не нравилась Пугачеву, и чтобы заставить его быть спокойнее, принуждены были и его, и его 12-летнего сына посадить каждого в особую крестьянскую телегу и привязать к ней веревками, а для лучшего присмотра за ними ночью зажигали факелы. Таким образом прибыли 1 октября в Симбирск, и Суворов сдал Пугачева Панину.

Октября 3 Панин доносил Государыне, что «неутомимость и труды Суворова выше сил человеческих. По степи с худейшею пищею рядовых солдат, в погоду ненастнейшую, без дров и без зимнего платья, с командами майорскими, а не генеральскими, гонялся до последней крайности 2». Вслед затем Панин уволил Суворова по его просьбе на короткое время в Москву, для свидания с женой. Вполне оценяя энергическую службу Суворова, Екатерина писала Панину: «отпуск его к Москве, на короткое время, к магниту, его притягающему, я почитаю малою отрадою после толиких трудов» 1. Строго говоря, Суворов почти ничего не сделал; Пугачев попал бы в руки властей и без его участия; своим энергическим преследованием Суворов только ускорил развязку на несколько дней. Сама Екатерина как-то сказала, что Пугачев своею поимкою обязан Суворову столько же, сколько её комнатной собачке, Томасу. Но к подробному анализу толпа не прибегает; имя Суворова все-таки было связано с поимкой страшного злодея и в результате поднялось еще на одну ступень известности. Он уже начал возбуждать зависть; приведенные шутливые слова Екатерины служат тому удостоверением, ибо они вызваны беспокойными толками завистников, которых надо было успокоить.