Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин

Выглядели оба плохо, зато были живыми.

Вылетевшая из кабинета Людмила Петровна завертелась и заохала, опрокидывая всё и всех. Выползший следом иностранец присел на стул, пьяненько улыбаясь. Новикова, взыграв действительно синим глазом, вскочила и принялась командовать, ругаться и немножко допрашивать. А Еремеев, выглянув в окно, увидел всполохи подлетающих к воротам синеглазок, подумал, да и пошел обратно в КБ, к СПАЗу и народу. Здесь ему делать было нечего.

И никто на третьем этаже в ближайший час не вспомнил ни про мужика в форме охранника, ни про Гульшат с Захаровым, ни про фээсбешников.

Глава 4

Чулманск. Леонид Соболев, Марат Маликов

– А если они умерли? – спросила Неушева плаксиво.

Простреленный хлыщ зло хахакнул и тут же замолчал, шевеля выпендрежными подошвами – больно стало. А Соболев рассудительно объяснил Неушевой и себе:

– Да живы, что вы, в самом деле. У того пульс, я же слушал, а Юрий Петрович – ну, сейчас мы его…

На того Неушевой было плевать, а вот за Захарова она переживала, как за родного. Теребила его, водрузила голову себе на колени и разве что искусственное дыхание делать не пыталась.

Под окнами шумело и клокотало – к выбывшим бойцам подоспела помощь. Которая бывает необходимой и несвоевременной. Соболев потрогал шею каэра, решил, что чем позже тот придет в себя, тем лучше. Осторожно, накинув шарф, поднял пистолет и подсунул его под спину любимому коллеге – так, чтобы контакта не было, но чтобы контрик, оклемавшись, даже перепугаться потере табельного оружия не успел. И пошел к Захарову.

Захаров выглядел и впрямь не очень хорошо. Лицо у него было серым и осунувшимся, а дыхание дробным, как разговор в бричке.

Соболев не без труда опустился на корточки – все-таки хлыщ что-то ему не порвал, так отбил, – вгляделся в лицо Захарова, судорожно вспоминая правила реанимации вырубленных пенсионеров. Ничего определенного не вспоминалось.

– Так. А давайте-ка мы сейчас водички ему дадим, – сказал он, чтобы сказать что-нибудь, и уверенно подхватил Захарова за затылок, неожиданно горячий под мяконькой сединой. – Девушка, вы из чайника нацедите, пожалуйста. А, света нет. Ну тогда зачерпнуть…

– Стоп-стоп-стоп, – сказали сзади, и Соболев вздрогнул.

Рядом, тесня его, опустился на колени мужик в черной форме. Он отвел руки Соболева, подсунул ладонь под седину, не глядя отодвинул Неушеву, которая с готовностью отползла на пяточках, и начал что-то делать с Захаровым. Соболев несколько секунд оторопело пытался понять, что творится, по шевелению обтянутой черным сукном спины, с трудом поднялся. И сумел разобрать, что мужик, проворно перевернув пенсионера на живот, оттянул ему веко, губу, подержал руку на шее, и вдруг сильно потер Захарову уши – счищая, как кожуру с арахиса.

Неушева ойкнула, а Соболев дернулся спасать старика. Но старик зашипел сквозь зубы и повел руками. Мужик одобрительно буркнул и сделал что-то возле головы Захарова – ладно не возле ушей. Отвел ладони в стороны, и Захаров сел, точно прихваченный к ладоням лесками.

– Юрий Петрович! – взвизгнула Неушева, бросаясь на дедушку и без малого ломая ему шею неуклюжим объятием. Мужик поспешно отодвинулся, встал и, отряхивая штанины, неровно отошел в сторону. Запах парфюмерного салона остался.

Захарова относительно прочно сидел на полу, озираясь с потрясенным видом, которому сильно способствовало щебетанье Неушевой. Как содержание, так и плотная пронизывающая форма. На словах «А этот гад вас ударил и за мной погнался с ножом» хлыщ на столе снова зашевелился и невнятно, но смачно выступил в столешницу. Соболев опять ощутил пару тяжких вязких комков в районе печени и посоветовал:

– Ты молчи, мужчина, а то сейчас второго разбудим.

– А второй кто? – полюбопытствовал оживитель старичков, разглядывая каэра, как интересную корягу.

Соболев почесал бровь, зыркнул на присутствующих и спросил:

– А вы-то кто, товарищ спаситель?

Мужик словно обрадовался:

– Да охрана, видите же. Меня тут послали обход провести, узнать, все ли в порядке. Ну и заодно, Гульшат Сабирзяновна, вам просили передать…

– А мы знакомы, да? – спросила Неушева, старательно вглядываясь в охранника, который так и не выходил из затемненного угла.

– Ну, вас-то кто не знает, – сказал охранник серьезно. – В приемную от соседей ваших звонили, из дома то есть вашего. Сказали, к вам в дверь котенок ломится, орет, не дается никому.

– Ой, – протянула Неушева. – Так это соседский, наверное. Он ко мне уже… Ой, замерзнет ведь. А Гавриловым звонили?

Охранник пожал плечами и снова склонился над контриком.

– Юрий Петрович, вы как? – спросила Неушева, разбрасывая беспокойные взгляды. – Мне, оказывается домой… А, ну вы слышали. Или все-таки собрание надо провести?

Соболев прыснул. Захаров сказал:

– Собрание, Гульшат Сабирзяновна, боюсь, переносится, э-э, на некоторый срок. Молодой человек, на заводе что творится? Живые есть?

– Вскрытие покажет, – ответил охранник, и Неушева опять закрутила головой. Но неведомый котенок был для нее важнее любого вскрытия. Дите ведь совсем, боже мой, подумал Соболев, – оттого и храбрая такая. Будь постарше, впрямь под вскрытие угодила бы.

Захаров довольно бойко поднялся, проигнорировав протянутые с двух сторон руки, и вопросительно посмотрел на Соболева. Соболев изобразил губами: «Вечером». Захаров чуть кивнул и сказал:

– Давайте-ка я вас провожу, Гульшат Сабирзяновна. Защитник из меня, как показывает практика, никакой, но уболтать охрану или милицию – виноват, полицию, – буде они попадутся на пути, я, надеюсь, сумею.

Неушева покивала, снова рассыпалась в благодарностях, подхватила богатую шубу и нетерпеливо зацокала каблучком у порога. Захаров церемонно пожал руку Соболеву и охраннику. которому что-то вполголоса сказал, – тот так же вполголоса ответил, – протяжно посмотрел на хлыща, перекинул пальто через руку и вышел, пропустив Неушеву. Через секунду она сунула голову в дверь, прозвенела: «Спасибо большое, до свидания!» – и уцокала прочь.

Соболев с облегчением сполз на ближайший стул и спросил:

– Менты допрос где ведут, в приемной?

– Ну, пока намереваются, но, думаю, остановят выбор именно на приемной, – ответил охранник, выйдя наконец из темного угла. – Простите, у вас часом ручки с бумажкой не будет?

Соболев, подивившись несколько вычурному строю фраз, подумал, кивнул, пошарил по карманам, выдрал двойной листок из блокнота и протянул охраннику вместе с одним из карандашей, которые вечно таскал с собой. В первой командировке случайно получилось, а потом стало традицией. Охранник кивнул в ответ, сел на стул, чуть отставив ногу, буркнул что-то типа «Сейчас» и быстро зачиркал по листочку. Стих потребовалось записать или философское умозаключение вселенского масштаба. Не снимая перчаток, которые успел зачем-то натянуть. Недаром говорят, что охранная работа по интеллектуальной нагрузке уступает разве что депутатской. Кроссворды увеличивают словарный запас, постоянные размышления углубляют познание себя и мира, наблюдение за всем на свете выращивает логические навыки и чуткость к гармонии, а требования гигиены засталвяют писать в перчатках. Даже лицо охранника, которое Соболев наконец рассмотрел, светилось живостью, умом и загаром. Или солнышком, залившим зал сквозь просторные окна. Чего-то меня в архивную стилистику бросило, надо печенку проверить, подумал Соболев с неудовольствием и спросил:

– А что, в приемной телефоны работают?

– Прошу прощения? – изысканно осведомился охранник, добивая второй листочек. Скоропись у него даже в перчатках была завидная.

– Ну, вы сказали, что Гульшат Сабирзяновне соседи позвонили – а я так понял, тут вся электрика накрылась, в том числе телефония.

Охранник лихо добил страничку, поднял голову, пожал плечами и объяснил, осторожно закидывая ногу на ногу:

– Дело в том, что они раньше успели позвонить. А сейчас, по всей видимости, дозвониться уже не могут.

– Бедный кот, – сказал Соболев.

И тут дырявый хлыщ приподнял голову, пометался глазами по охраннику и рявкнул:

– Таксофон!

– Чего? – настороженно уточнил Соболев, готовый к тому, что хлыщ отвлечет их внимание да и бросится с очередным припасенным ятаганом наперевес.

Охранник, не исключено, испугался того же. Он встал, убирая писчие принадлежности в карман, и смерил хлыща длинным взглядом.

– Фраи-то по почте?.. – непонятно начал хлыщ.

Охранник шагнул к нему и коротко, но сильно ударил кулаком под ухо.

Хлыщ мотнул головой и со стуком уронил ее на стол.

Соболев тоже вскочил, не понимая.

– Сам ты таксофон, – сказал охранник с презрением, потирая костяшки. – Еще обзывается, гаденыш.