Отказаться от благодати (СИ) - Ангел Ксения

– Осуждаешь? – усмехнулась я. – Он погиб за нас.

– Он погиб за нее, – безразлично поправил Влад. – Так предсказывал Барт, еще когда пришел ко мне впервые.

– Вождь сольвейгов? – удивилась я. – Тот, который погиб? Хочешь сказать, все это время ты… знал?!

– Не все. Но даже если бы знал, поступил бы так же. Эрик сам пришел ко мне незадолго до появления Хаука и предложил план. Он решил, что их брак – ошибка, и хотел избавить Полину от обязательств. Ты же в курсе про «только смерть разлучит нас».

– Прекрати!

– Он думал, что таким образом даст ей шанс вернуться ко мне. Я мог бы отговорить его, – продолжал Влад, не обращая внимания на то, что мне больше не хотелось слушать. Зачем, если я и так все поняла? Жестокий план. Бесчеловечный. Но действенный, как и все его планы. – Мог бы сказать, что он придурок, если не видит очевидных вещей. Еще там, у андвари, я понял, что все кончено. Полина сделала выбор, я смирился, остальное – в прошлом.

– Почему же не сказал? – Я поняла, что плачу. Слезы крупные, горячие, стекали по щекам на пальто. Пряди волос, обрамляющие лицо, намокли и прилипли к коже.

– Потому что тогда она бы погибла. Стоял выбор: он или она. Для меня очевидный выбор.

– Хочешь, чтобы я думала, что ты – чудовище?

Шепот оцарапал горло, ядовитый, дурманящий. Слова, слова… Их так много – жестоких, острых. Они ранят, выжигают на коже узоры, которые не убрать. Они останутся шрамами, вечным напоминанием о вчерашнем дне.

– Ты всегда это знала, – усмехнулся он. – И все равно была рядом. Ты – единственная, кто всегда был. И мне жаль, что тебе больно из-за меня.

Всегда. Всю жизнь мне было больно из-за него. Только не сегодня. Сегодня на боль не осталось сил. Не осталось их и на сочувствие, потому я не заглянула к Элен, которая плакала со вчерашнего дня. Я вошла к себе в спальню и, как была, не раздеваясь и в обуви, влезла на кровать.

Кровать была холодной, от слез щипало щеки, но я не пошевелилась, чтобы стереть их. Сами высохнут. Однажды…

Скрипнула дверь, впуская свет из коридора, а с ним и Богдана. Надо же, я ведь совершенно забыла и о нем, и об остальных охотниках, ясновидцах, сольвейгах и прочем балагане. Куда делись все эти люди? Мирослав, помнится, сказал, что увозит альва. А остальные? Впрочем, атли наверняка остались дома, а с ними и хегни – Влад переманит к себе людей Филиппа. Все равно тот был никудышным вождем.

– Ты как? – Рука Богдана прошлась по моим волосам, от нее исходило приятное тепло, и к теплу хотелось тянуться. В принципе, это единственное, чего мне хотелось в тот момент. Я повернулась к нему и выдавила из себя слабую улыбку.

– Терпимо.

– Я вот тут… пришел попрощаться, – промямлил он и кивнул куда-то себе под ноги. Я проследила за его взглядом и увидела сумку. Спортивную. Черную.

Ну вот и все, значит… Вот и все. Эрика нет, война закончилась, я – правительница, а Богдан сейчас уйдет навсегда. Я же знала, что так будет, отчего тогда так дышать тяжело? И плакать хочется снова – плохая привычка, не стоит ее развивать.

– Уходишь, – констатировала я и отвернулась.

– Хаук мертв, мы победили. Не думаю, что мне стоит задерживаться здесь.

– Понимаю. Скатертью дорога.

– Эй, блондиночка, ты чего? – Его ладонь коснулась щеки, но я сбросила ее. Бросает, так пусть катится! Видеть не хочу!

– Меня зовут Даша! – огрызнулась я. – Попрощался? Теперь уходи.

– Ты опять на меня злишься, – совершенно спокойно сказал он. Присел рядом, несмотря на протесты притянул к себе и крепко обнял. Подышал в волосы, а затем поцеловал в затылок. – Почему?

– У меня брат погиб, все к черту летит, а ты… ты…

– Тише…

Он целовал меня – в лоб, в щеки, в губы, а я плакала. Цеплялась за него, впиваясь ногтями в куртку, боялась, что, если отпущу, он исчезнет. Схватит сумку и выбежит из комнаты прочь, а я останусь одна. В целом мире – только я и никого больше. И одиночество однажды задавит меня, расплющит, превратит в бесчувственную оболочку, в набор костей и мяса без мыслей и стремлений, без переживаний, тревог и боли. Между мной и этим пластом оставался лишь Богдан, и я изо всех сил старалась его удержать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Я же не навсегда, глупая, – шептал он мне в губы, и я глотала эти слова, как лекарство. – Я ж обалдуй, а ты вон какая – сильная, красивая, смелая девчонка. Рулишь теперь тут всем, карьеру построила. А у меня и нет-то ничего, что бы я мог тебе дать, понимаешь? Когда Мишель был жив, я как-то тянулся, а потом все прахом пошло. И дела, и жизнь, и вообще. Я даже в кино тебя сводить не могу, не то, что жизнь построить. Вот стану на ноги, тогда и…

– Останься, – попросила я, уткнувшись носом ему в шею. – Ты нужен мне. Здесь и сейчас нужен. Ты, а не какие-то там кино, жизнь или деньги. Эрик оставил столько – за всю жизнь не потратить, да и за пару жизней, думаю, тоже. Нам хватит. Останься!

Он вздохнул.

– Хорошо, останусь. Сегодня и сколько попросишь, но деньги твои мне не нужны. Сам заработаю и женщину свою обеспечу, поняла?

– Поняла, – сдалась я. Нашла его губы – горячие, мягкие, отзывчивые. Страх отступил, холод тоже, я спряталась от них в объятиях Богдана.

В ту ночь мне не снились кошмары.

Глава 19. Предложение

Вернуться домой было приятно. Перелеты всегда меня немного утомляли, а в этот раз за двое суток я в общей сложности спала всего ничего. Пережила несколько часов утомительных переговоров, питалась в основном фастфудом и коротала время в низкосортной гостинице, где пришлось мыться в холодной воде.

А еще Антон…

О нем я старалась не думать, как и о последнем разговоре. После него осталось гнетущее чувство ущербности. И взгляд, от которого захотелось утереться, измазал кожу. Все же хорошо, что Антон остался во Владивостоке, чем дальше мы друг от друга, тем лучше. Прошел год, а становилось только хуже. Остальные молчали и делали вид, что все нормально, даже Роберт – хотя от него я в первую очередь ожидала осуждения – относился к Богдану уважительно.

Антона же бесило все. Визиты охотника – сначала редкие, нерегулярные, а затем вошедшие в привычку, приводили его в ярость, тихую, но ощутимую, и от ярости этой я уставала. Она выматывала похлеще бессонных ночей и сложных переговоров, заставляла разрываться между желаниями и долгом, потому я с радостью села в самолет, оставляя Антона за много километров от дома. Безо всяких зазрений совести.

В гостиной я набрала короткое смс: «Дома». Мы с Богданом редко созванивались, он придерживался мнения, что голос должен прилагаться исключительно к реальным встречам, которые у нас обычно заканчивались бурно, в кровати, и затягивались на много часов. О воспоминаниях о последней ночи в груди разливалось странное тепло, объяснения которому я не находила.

Я не любила его. Знала, что связь эта, осуждаемая и в чем-то порочная, не продлится долго. И будущего вроде как нет. Никакого. Совсем. Но отказать себе в этой слабости не могла.

Ответ ограничился одной строчкой: «Сегодня в восемь».

Дома пахло сдобой. Кофе, корицей и чем-то неуловимо родным, близким, отчего на глаза наворачивались слезы умиления. И воспоминания возвращались, толкались носами в массивную дверь, нерешительно перешагивали порог и разбредались по дому.

Первое время мне казалось, я слышу голос Эрика в коридорах. Я вскидывалась, порывалась проверять, но потом вспоминала тот день, когда он погиб. Посеревшая кожа, глаза закрытые, вязь морщинок на лбу. Умиротворение на лице. Я надеялась, что там, где он сейчас, Эрик счастлив.

Алан повторял его черты, и когда маленькие ручонки искренне обнимали меня за шею, я чувствовала присутствие брата. Оттого, наверное, мне было легче, чем ей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Полина не сдавалась. Весь последний год моталась по миру в поисках способов вернуть мужа. Влад мотался с ней. Как опытный кочегар, поддерживал тление ее надежды. Пока однажды она не вернулась домой измененной. Притихла и подолгу сидела на чердаке, среди пыльных картин и затянутых паутиной стен, водила пальцами по шершавой поверхности полотен и думала о чем-то своем. Сказала лишь, что поиски окончены, и Эрика не вернуть. Он ушел навсегда.