Легенда о «Ночном дозоре» - Наталья Александрова

– Так-таки и ничего?

– Бессвязные слова – «нужно собрать всех, кто остался… как можно скорее…» В общем, я уезжаю! – выпалил Старыгин.

– Куда? – На этот раз ему удалось ее удивить.

– Домой! Мне здесь больше нечего делать! – отрубил он. – Может быть, с моим отъездом закончатся все смерти. Все равно я понятия не имею, что теперь делать здесь, в Италии.

– Но как ты можешь все бросить? – вскричала она. – Ведь от тебя так много зависит.

– Откуда ты знаешь? – закричал он в ответ. – Откуда ты знаешь, что я им нужен?!

– Догадаться нетрудно, – процедила она. – Если бы ты не был нужен той силе, что противостоит двойникам стрелков, тебя бы давно убили.

Старыгин, осознав эту мысль, надолго замолчал. Действительно, его вполне мог убить Лойза в подземельях Клементинума либо утопить в Чертовке. И сегодня он мог погибнуть под лесами.

– Это Лойза убил того человека в монастыре! – сказал Старыгин. – Я видел его возле нашей гостиницы.

– Не может быть! – не поверила Катаржина. – Лойза остался в Праге!

– Они следят за нами, им известен каждый мой шаг!

– Тебе нужно выпить, – твердо сказала Катаржина. – Иначе не успокоишься.

– Никуда не пойду! – тут же решительно заявил Старыгин. – Сил никаких нет!

– Я пойду спрошу у портье, может быть, хоть пиво у них в автомате есть! – Она исчезла.

Старыгин рассеянным взглядом скользнул по экрану компьютера и тут же оживился. Что такое? Письмо было написано по-английски, подпись – Борис. Старыгин взглянул на адрес – ну да, письмо от Коврайского, богатого русского коллекционера, которого они посещали в Карловых Варах. Разумеется, нехорошо читать чужие письма, но тут такое важное сообщение… И опять-таки, Катаржина бы не оставила личное письмо на экране…

Коврайский обращался к ней официально – доктор Абст – и сообщал удивительные вещи.

«Мне стало известно, – писал он, – что отыскались те две картины, что похитили у меня несколько месяцев назад вместе с той, что так интересовала вашего коллегу. Обе работы голландских художников второй половины XIX века, Густав Ван Сванельт – «Старый амбар» и Яан Саардикстра – «Пейзаж с мельницей». Картины не то чтобы отыскались, но всплыли совершенно случайно в одной частной российской коллекции. Владелица приобрела их как работы русского художника второй половины девятнадцатого века Евлампия Творогова. Кажется, в России по этому поводу разгорелся нешуточный скандал, что меня, в сущности, не слишком удивляет.

Скажу откровенно, меня больше волнует судьба третьей картины – Херман Ван Свеневельд, «Прощание Гектора и Андромахи», о которой пока никаких известий. Я ценил ее гораздо больше. Но и те две картины все же хотелось бы получить назад. Я со своей стороны приму необходимые меры, а вы поставьте в известность вашего друга, возможно, это облегчит ему поиски».

Старыгин отмахнулся от беспокойной мысли, что Коврайский вычислил его настоящие намерения так же легко, как и пани Катаржина в свое время. Сейчас нужно было думать не об этом, нужно срочно звонить в Россию Крестовоздвиженскому, он на этих старых голландцах собаку съел.

Так, сейчас одиннадцать часов, в Петербурге час ночи, но ничего, у старика бессонница, ложится поздно.

– Иван Филаретович! – крикнул Старыгин, едва дождавшись, когда там, в далеком Петербурге, снимут трубку. – Что у вас там за афера с голландцами, вы в курсе?

– Дмитрий Алексеевич! – закудахтал старик. – Куда ж вы пропали? Ни слуху ни духу, мы уж места себе не находим!

– После, Иван Филаретович, после! – нетерпеливо отмахнулся Старыгин. – Вы лучше про свое расскажите!

– Так что рассказывать? Был я у одной дамы… по другому делу… статуэтку просила оценить. Вы ведь, голубчик, знаете, подрабатываю я понемногу, отчего не помочь людям, если глаза еще смотрят и голова не все забывает?

– Да знаю я, знаю!

– Ну, вот там я и увидел те две картины. Хозяйка их за произведения Евлампия Творогова изволила приобрести. Он, видите ли, сейчас очень в цене вырос! Уж и не знаю, чем это объяснить – патриотизм, что ли, у новых русских проснулся или как, но только скупают исключительно произведения русских художников девятнадцатого века. Шишкин и Айвазовский – эти, конечно, вне конкуренции, этих они по школьным учебникам запомнили, оттого и берут. Но на всех ведь Шишкина не хватит, да и цены поднялись до заоблачных высот, не каждый новый русский такое потянет! Тогда в ход идут художники того же времени, но второго, а то и третьего ряда, которых раньше-то только специалисты знали! Киселев, допустим, или вот тот же Творогов… Всех перешерстили! Тогда одна дама, антиквар, с позволения сказать, придумала, как горю помочь. Покупает на маленьких аукционах или у частных коллекционеров картины датских художников или финских. Что-нибудь нейтральное – лес там, речка, полянки… И преспокойно ставит подпись того же Киселева! Или Творогова! Пейзаж-то северный – тут елочки и там елочки! А Творогов ведь был пенсионером Академии художеств, манера у него западная!

– Да по правде сказать, и манеры-то никакой особенной нету! – вклинился Старыгин. – Но ведь полотна непременно должны были пройти экспертизу?

– А как же! – радостно согласился Иван Филаретович. – Без этого никак нельзя! Да ведь вы же знаете, что мы, Эрмитаж, можем экспертизу проводить, только если нам картину на продажу принесут или в дар, а со всем остальным – в Русский музей. Или в Третьяковку. Ну, нашелся эксперт в Русском, все сделал правильно. Холст девятнадцатого века – однозначно, рама, краски – все того времени. И подпись засвидетельствовал. А манера – сами говорите, особенной манеры у Творогова нету, все больше подражание. Ну, он и дал заключение – подлинники Евлампия Творогова. И висели бы они у моей знакомой дамы в библиотеке, если бы я к ней не пришел и не увидел. И ведь что, шельмецы, проделали! «Старый амбар» – он и есть амбар – деревья, снопы, телега стоит, а на «Пейзаже с мельницей» мельница-то голландская! Ну никак ее с русской не перепутаешь! Так они ее записали! Причем так нагло, халтурно, торопились видно, очень! Или совесть потеряли совсем!

– Да кто этим занимается? – вскричал Старыгин, услышав, как стучат по лестнице каблуки Катаржины. – Фамилия у этой антикварной дамы есть?

– Некая Выпетовская, – сообщил старик. – Года три назад она в Петербурге объявилась. Приехала откуда-то из провинции, с присущей всем провинциалам энергией. И вот, пожалуйста, такое громкое дело, по неофициальным данным – на миллионы!

– Иван Филаретович, дорогой, – забормотал Старыгин в трубку, – ведь картины-то эти украдены были тут, в Чехии у одного русского вместе с ван Свеневельтом, который под «Ночным дозором» поддельным!