Паприка (Papurika) - Ясутака Цуцуи

Все эти невероятные события не выходили за пределы трех-четырех префектур вокруг столицы, из чего Ацуко сделала вывод, что сам Сэйдзиро Инуи – своеобразный центральный передатчик – находится в Токио. «Однако,- размышляет она,- ненависть его способна преодолевать пространство и время». Куда бы они с Косаку Токидой ни подались, эта ненависть будет преследовать их в кошмарных снах. Приближался день церемонии вручения Нобелевской премии.

Сны, которые видела по ночам Ацуко, продолжали пестреть кошмарами, но постепенно смягчались. В них мелькали короткие обрывки в духе Инуи – без особого намека на агрессивность: содомия, в которой он погряз, культ антихриста были всего лишь отголосками прошлого. Ацуко не знала, спит ли Инуи днем и поэтому по ночам не видит снов? Или он не в силах вырваться из сна под воздействием мини-коллектора? Возможно, замдиректора продолжает спать, слабея час от часу? Или, наоборот, копит силы для решающего удара?

В отсутствие Инуи в ее сны просачивались сновидения Токиды, Носэ, Конакавы, Симы и даже Осаная. Каждый из этих мужчин по-своему любил Ацуко, и их сны мягко, словно вуаль, окутывали ее, защищая от снов Инуи. Временами она позволяла себе минуты наслаждения, разделяя ложе с Косаку и Осанаем, порой она оказывалась между Носэ и Конакавой, принимая ласки обоих. Сны окружавших ее мужчин довлели над Ацуко. Иногда она переставала понимать, куда подевался ее собственный сон, но, разумеется, льнула к снам поклонников по своей воле. Не то чтобы она жаждала неги – просто во сне эти ощущения были ярче и острее, чем наяву. Бывало, и Ацуко, и мужчины не замечали грани между явью и сном, и, открывая глаза, Ацуко оказывалась в объятиях кого-то из них, однако нередко партнеров было двое.

Встречаясь с ней днем, мужчины отводили глаза, стыдливо вспоминая события прошлой ночи. Сгорала от стыда и сама Ацуко, однако все ее ухажеры вели себя по-джентльменски и не касались этой темы в разговорах.

Настал день отъезда Ацуко и Токиды в Швецию, но к половине одиннадцатого утра в аэропорт Нарита освещать это событие не приехал никто, кроме Мацуканэ и двух-трех телебригад. Остальные испугались нового появления чудовищ и отказались от этой затеи. А если у тех, кто все же приехал, все обойдется, они бы сочли, что в пылу интервью те не разозлили Инуи только случайно. По просьбе Ацуко ограничили число провожающих: приехали только два сотрудника шведского посольства, три-четыре чиновника из управления культуры и с ними – Торатаро Сима. Из института не было никого. Охрану обеспечивали старший суперинтендант Кикумура и инспектор Убэ. Проводы получились унылыми и незамысловатыми – интервью давали, стоя в общем зале.

– Наконец-то… вы отправляетесь на церемонию вручения Нобелевской премии,- обратилась к Ацуко репортерша, а у самой душа ушла в пятки – девушка жуть как боялась нечисти.- Пожалуйста, в двух словах о вашем настроении в эти минуты?

– Да. Мы отправляемся. Если в двух словах – наконец-то эта церемония вручения Нобелевской премии,- промолвила Ацуко, начиная клевать носом.- Будто бы сон. Сон. Нет. Сон – сейчас.

– Ну-у-у… это да. – Журналистка вдруг понурила голову и стала коровой, но от такой тяжести тут же пришла в себя. Лишь коровья слюна, свисая с губ, напоминает о секундном перевоплощении.- Простите. Весь завтрак – только тарелка жидкой рисовой каши,- сказала она, сглатывая.

– Удачной поездки! – Мацуканэ едва не прослезился в порыве чувств.- Знайте, я тоже вас люблю. Люблю искренне и от всей души. Смотрите, еще немного – и треснут брюки…

– Мацуканэ-сан! – воскликнула Ацуко, страстно целуя его.

– Все эти странные события…- озираясь, обратился к Токиде телеведущий и поежился от собственных слов,- все то, что может случиться на самой церемонии… и если не сменить во что бы то ни стало дом на сцену…

– Пожалуй, вы правы. И все странности – оттого, что это сон,- пробормотал Токида.- Пробираясь… пробираясь сквозь сон в поисках реальности. Можно подумать, будто это и есть реальность. И – скорее, скорее в Стокгольм.

После фотосессии Ацуко и Косаку в сопровождении единственного оператора с камерой направились к воротам предполетного досмотра, и тут случилось вот что: воцарился кромешный темно-пурпурный мрак, прервалось объявление посадки, а из динамиков донесся вкрадчивый низкий голос Сэйдзиро Инуи. Его слова пробивались сквозь хохот и несли в себе тайный смысл.

– Стоящим лагерем в долине Вавилона полчищам ада объявляют войну легионы из Иерусалима, ведомые верховным главнокомандующим Иисусом Христом.

Никто из редких пассажиров в зале не обратил внимания на эту фразу из устава духовных экзерсисов иезуитской миссии, проповедовавшей образование в духе спартанцев. Фразу, без сомнения равнозначную объявлению войны Ацуко и Токиде. Этого было достаточно, чтобы провожающих прошибло холодным потом, и они поспешно разошлись.

Лайнер «Джамбо Джет» «Скандинавских авиалиний» вылетел из Нариты в четверть двенадцатого. Полет продлится около одиннадцати часов, но из-за разницы во времени самолет приземлится в Стокгольме в третьем часу дня. Ацуко села у окна в первом классе. Рядом устроился Токида. О них – почетных гостях страны – знали все стюардессы этого рейса.

Часа через два после взлета самолет начало потряхивать. Приготовившись к худшему, Ацуко обернулась и окинула взглядом салон. Так и есть! С заднего сиденья исподлобья, не отводя беспокойного взгляда, за ней и Токидой наблюдал главный суперинтендант Тосими Конакава. Ацуко поняла, что он решил охранять их во время вручения Нобелевской премии и тайком, чтобы не будоражить Инуи, сел в самолет. Ацуко горько усмехнулась от мысли, что в последнее время лихорадило не управление полиции, а самое что ни есть сердце Конакавы, который очень переживал за возложенную на него миссию.

Однако ситуация складывалась нешуточная: Сэйдзиро Инуи явно намеревался повергнуть все в хаос, выбрав традиционную церемонию вручения Нобелевской премии местом решающей битвы ада и рая.

25

С устланной цветами и уставленной микрофонами трибуны профессор медицины Карл Кранц представлял собравшимся лауреатов в области физиологии и медицины. Перед сценой в первом ряду партера восседал король Швеции. Сами лауреаты и члены комитета в парадных одеждах расселись на сцене. Заполнившие просторный церемониальный зал двести с лишним присутствующих хранили торжественное молчание. Церемония началась в пять пополудни и длилась уже больше часа. Казалось, ничто не предвещало неприятностей. Но Ацуко чувствовала, как в зале едва заметно колеблется воздух – точно от электрического заряда.

Он здесь. Сомнений быть не может. Но если испугаться, это подстегнет ее собственный страх, и он материализуется. Хотя Ацуко была готова махнуть рукой на все – какая разница, если рано или поздно церемония превратится в хаос. Беда только в том, что здесь, в далекой Швеции, остерегаются повторения японских инцидентов лишь несколько человек, включая лауреатов из Японии. Подавляющая масса присутствующих либо не слышали о беспорядках в чужой стране на Дальнем Востоке, либо знают, но абсолютно не придают значения и считают эти истории дурацкими слухами.

– Мне показалось, вместо лица короля на мгновение возникла физиономия замдиректора,- шепотом сказал Токида сидевшей рядом Ацуко.

– Не бойся,- прошептала ему в ответ Ацуко.- Это он просто берет на испуг.

Ацуко с Токидой не Понимали по-шведски, как, впрочем, и Сэйдзиро Инуи. Иначе он вряд ли стерпел бы дифирамбы в адрес Ацуко и Косаку. Закончив приветствие на родном языке, профессор Карл Кранц перешел на английский и с легкой натугой в голосе принялся кратко излагать причины для присуждения премии. Ацуко напряглась. Сразу после этой части церемонии им предстояло спуститься по лестнице к королю, чтобы получить из его рук диплом, золотую медаль и конверт с чеком.

– Принимая во внимание заслуги по созданию психотерапевтической установки для лечения психозов и достигнутый огромный успех от ее применения, стокгольмский Фонд Нобеля выбрал вас лауреатом нынешнего года по физиологии и медицине, о чем здесь… уже несметное число мрачных романтиков продолжают пропитываться кровью на этом кровавом алтаре. Именно в крови заключается сила искупления греха, жизнь – не что иное, как кровь, и этой жизнью, этой кровью необходимо искупить загробную жизнь.

Ацуко сжала руку Косаку:

– Началось.

Голос профессора Карла Кранца дребезжал, а тело начало быстро деформироваться.

– Черт, хочет испортить нам церемонию,- простонал Косаку.

– А-ха-ха-ха-ха-ха-ха…- сумасшедше смеется профессор Карл Кранц и превращается в перепачканного кровью грифона. И вот уже грифон, высунувшись из-за стола, кричит Ацуко: – Женщина! Я принесу твою кровь на алтарь. Ты – источник первородного греха и бесчестия, вместилище бед и срама.