Красный властелин - Сергей Шкенев

— Товарищ сотник, вы к нам представителем Генерального Штаба?

Баренц резко обернулся, и единственное, что смог произнести, было восклицание:

— Твою мать! — но секундой позже справился с удивлением. — С кем имею честь разговаривать?

Седой старший сотник вскинул руку в приветствии:

— Командир особой пластунской группы Моисей Галушка!

Надо же, столько лет работали вместе, но не подозревал, что у начальника разведки и контрразведки такое смешное имя. Раньше всё по должности называл.

— И за каким кагулом…

— Потом, — подмигнул фальшивый пластун. — Все вопросы потом.

Время поговорить нашлось только через три дня, когда дождавшиеся попутного ветра шары взмыли в воздух. А что за мужской разговор без ракии? И кто сказал, что её нельзя пить на высоте в четыре версты? Очень даже можно, просто никто не пробовал. И потому приятно чувствовать себя первопроходцем и экспериментатором — тем более изобретатели предусмотрели откидной столик с углублениями под бутылки и в плетёном из лозы сундучке нашлись стаканчики и пара деревянных тарелок. Минимальные удобства обеспечены, а уж нужные запасы любой уважающий себя пластун способен пронести через все проверки хоть на тот свет. Иначе какой же он пластун?

Рудольф Баренц аккуратно развернул льняную салфетку, в которую опытный ординарец перед самым отлётом положил заранее порезанное сало, и вопросительно посмотрел на собеседника:

— Давай, Моня, колись.

Старший сотник, ещё недавно носивший в петлицах звезду величиной чуть ли не в суповую тарелку, заводить разговор не торопился. Разлил по половине стакана, вдохнул запах выдержанной лет двадцать ракии.

— За новое знакомство, Рудольф? Узнаём друг друга заново?

В корзине только они двое — командирский шар специально сделан меньшей грузоподъёмности, чтобы никто и ничего не смог отвлечь начальство от мыслей о высоком. Как и употреблять кое-что крепче воды за здоровье Владыки, не забывая о собственном.

Выпили. Баренц положил на хлеб тонкий, почти прозрачный ломтик сала, но закусывать не стал. Не в роденийских привычках перебивать послевкусие от первого глотка ракии. Потом можно, но только после третьей. И после ответов.

— Владыка знает, что ты здесь, Моисей?

— Догадывается, — хмыкнул начальник роденийской разведки. — Но если бы не смылся, то меня бы уже расстреляли.

— За что? — ломтик сала упал на дно корзины, но Рудольф этого уже не заметил. Руки вдруг сами собой потянулись к огнеплюйке на поясе.

— За предательство, — Моисей всё так же невозмутимо наполнил стаканы.

— Оно было?

— Я слил пиктийцам место и дату десанта.

— Да ты…

— Угу. Но подробности Холмского контрудара — уже не моя работа. А про пещеру сообщил, уж извини.

— Зачем?

— Мечта, Руди, исключительно мечта! Я всегда хотел переиграть Эрдалера, и сейчас, когда он сам идёт в ловушку…

— Ты идиот.

— Согласен, идиот. А ещё покойник, как и ты. Ведь в жизни с осуществлённой мечтой теряется смысл. Зачем она вообще нужна, если мечтать больше не о чем?

— А Владыка?

— Он обойдётся без нас, Руди. К счастью, есть кем заменить.

— Имеешь в виду профессора?

— Кого же ещё? Незаменимых людей не бывает, так что если уходить, так уходить с честью!

— Она у тебя осталась после гибели десанта?

— Потери оправданны. Ты уже не успеешь этого понять, но поймут потомки. Если смогут простить.

Человек у камина мысленно потянулся к тому, кто сейчас остро необходим. К тому, на кого можно взвалить хотя бы половину тяжкой ноши.

— Еремей?

— Что-то случилось? — профессор откликнулся сразу.

— Случилось всё и сразу. Ты нужен здесь.

— Завтра.

— Это срочно.

— Я же сказал — завтра.

— Дело не терпит.

— Оно всегда не терпит. И дай мне собраться с духом.

— Перед смертью не надышишься. Это образно, если что.

— А я попробую.

— Тебя часто о чём-то просит Владыка?

— Я и сам был Владыкой, пока кое-кто меня не вышвырнул. Завтра.

ГЛАВА 23

— Покажите язык.

— Бе-е-е… — Михась скорчил смешную, как ему показалось, рожу.

— Замечательно, — седая женщина со значками в виде обвивающих чашу змей на петлицах улыбнулась невинной шутке Кочика. — Думаю, что восемь или десять очистительных клизм окончательно поправят ваше здоровье.

Бывший лётчик от испуга икнул, дёрнул рукой и сшиб стоявшие у кровати костыли. Он вообще не любил лечебницы, а некоторые процедуры всё больше и больше укрепляли его в этом мнении. Вот скажите, каким образом по высунутому языку можно определить правильность срастания костей в переломанных ногах? Неужели странные конструкции из спиц и обручей как-то влияют на его цвет и влажность? Вот ракия влияет, да… Но вроде бы вчера употребили в меру, без этого, как Еремей говорит… без фанатизма. И закусывали хорошо — Вольдемар постарался.

Медведик, как наименее пострадавший (сквозную дыру в кишках заштопали ещё в полковой лечебнице), тоже не любил лечиться и скрашивал госпитальную скуку самовольными отлучками. Нет, не подумайте ничего дурного, у него в столице жена и трое детей! Как не навестить семью несмотря на все запреты? А на обратном пути, естественно, заглянуть в кабачок на углу Зелёного проспекта и улицы Пантелеймона Целителя. Отставной десятник, что там заведует, для раненых товарищей делает солидную скидку. Понимающий человек.

Тем временем седая лекарка продолжала исследовать Михася. Зачем-то заглянула в глаза, оттянув поочерёдно нижние веки, заставила посмотреть на молоточек, потыкала пальцем в живот, ещё раз заставила высунуть язык…

— Жить будете.

— Спасибо!

— Не стоит благодарности, — усталое лицо на краткий миг осветилось слабой улыбкой. — Это случится совсем не скоро.

— А когда? — с надеждой спросил Михась, которому до смерти надоели железные капканы на ногах.

— Всему своё время. Отдыхайте пока.

Кочик откинулся на подушки. В глубине души он боялся этой женщины с застывшими во взгляде колючими льдинками. По госпиталю ходили слухи, будто Матильда Жайворонок может не только вернуть человека к жизни, но и высказать в лицо собственные мысли о нём, причём не смотрит ни на звание, ни на должность. Поговаривают, что она самого Начальника Генерального Штаба однажды гоняла по забитым ранеными коридорам, а парочку проворовавшихся каптенармусов лично расстреляла из наградной огнеплюйки. Серьёзная женщина! И что Матвей в ней нашёл? Нет же, наплевал на все предупреждения и засыпает комплиментами…

Самое странное — профессор Баргузин действия Барабаша полностью одобряет и поддерживает. Более того, он вчера вечером заставил Вольдемара, как единственного ходячего, принести цветы из госпитального парка. Тот и принёс, маскируя в букетах бутылки с ракией. Они все, наверное, посходили сума.

— А вы как себя чувствуете? — Матильда осторожно положила ладонь на лоб Матвея, проверяя температуру. Ртутные тепломеры определяли её точнее, но почему-то всегда хотелось дотронуться до…

Отдёрнула руку, боясь признаться самой себе, что простое прикосновение отдаётся щемящей болью в сердце. Нельзя признаваться… нельзя. Злая судьба ревнива и вот уже который год наносит удары, забирая любимых людей одного за другим. С потерей мужа, погибшего на границе с каганатом, смирилась… или просто за прошедшие с того момента пятнадцать лет притерпелась. А в прошлом году война унесла сразу и сына, и внучку. Нет, больше такого не случится, потому что терять уже нечего.

— Это вам, товарищ младший воевода! — чуть слышный шорох, и из-под кровати будто сам собой вылетел букет роз, неведомым чудом сохранивший на лепестках капельки утренней росы.

От обращения к Матильде по званию Барабаша отговаривали все, и он согласился… чтобы в решительную минуту позабыть обо всём.

— Спасибо, — Матильда вдохнула давным-давно позабытый запах. — Спасибо, Матвей.

И она уже не замечала ничего. Не видела, как профессор подхватил костыли, сунул кулак под нос Михасю Кочику, заставляя того укрыться одеялом с головой, и, поддерживаемый Медведиком, вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Сложно смотреть на мир, когда в глазах стоят слёзы, а в ушах звучит музыка, слышная только двоим.

— На прогулку, товарищи? — человек в форменной накидке без знаков различия махнул рукой, и ещё один, точно такой же боец с добрым лицом прирождённого головореза, подкатил кресло на колёсиках. — Карета подана, товарищ профессор!

За прошедший месяц Еремей привык к ненавязчивой опеке, состоявшей из постоянного вооружённого караула у дверей палаты, сопровождения на расстоянии даже на прогулках в госпитальном парке, и не протестовал против этого. Нужно, — значит, нужно… У людей работа такая, не хуже прочих, и жаловаться бесполезно, да и некому. Уже некому — невидимый собеседник на вопрос об охране выразился грубо и просил не обращать на них внимания, даже если те захотят лично проводить охраняемый объект до толчка.