Рыцарь нашего времени - Татьяна Веденская

Лиза еще пока не ушла, но Дима уже этого хотел. Лиза стала для него обузой. Нет, кто-то все-таки его сглазил. Уж не Гришка ли Ершов? А что? С него станется! Впрочем, даже Дима с его способностью к самовнушению не мог поверить, что Гришка бы стал делать что-то подобное. Гришка снова жил и работал в их упругой, цепкой телевизионной среде, влезал в новые проекты, вел переговоры и выбивал бабки. Все это не касалось крупных федеральных каналов, Гришка крутился в кабельном телевидении и дециметровках, но тем не менее он явно выправился. Старая история с аварией забылась, и теперь Гришка выглядел огурцом, посвежел и помолодел отчего-то. Поговаривали, что у Гришки скоро будет ребенок, что его девушка беременна, но все это было похоже больше на фантастику. Скорее астероид упадет, чем Гришка станет папашей. И все же… он периодически появлялся в «Стакане», сидел в кафе на «полвторого», улыбался всем, кроме Кары, мимо которого проходил, делая вид, что не знает его вовсе. Он бы точно не стал колдовать и гадать. Нет, скорее на это был способен сам Кара, против своей воли снова чувствующий приливы склизкой, холодной зависти. Хотел бы он сам так же, как Гришка. Черт!

Она лежала рядом и спала безмятежным сном ребенка, уставшего от долгих игр и впечатлений прошедшего дня. На ней была только моя футболка, которую она приноровилась использовать вместо ночной рубашки — из чистой вредности, я полагаю, так как знала, как я негодую, когда кто-то таскает мою одежду. Думаю, ей очень нравится, когда я негодую. Она стоит и смеется мне в лицо, а потом говорит, что ее все равно сейчас нельзя расстраивать, так что мне бы лучше пойти в магазин и купить для нее ананас. И соленые огурцы. И очередной пакет соевого мяса, которое я готовлю для нее в невероятных количествах. Сумасшедшая и вздорная девица отказывается есть мясо или хотя бы пить молоко даже сейчас. Сумасшедшая девица ждет ребенка — моего ребенка — и отказывается питаться правильно, сколько ее ни убеждай и ни стыди.

К сожалению, анализы и обследования пока что на ее стороне, все идет правильно и хорошо. Тьфу, тьфу.

Иногда, когда она спит вот так, как сейчас, я смотрю на нее, на ее прекрасное тело, такое молодое и упругое, и пытаюсь представить, что там, внутри нее, там за пупком, за тонкой гибкой талией, живет человек. Совершенно новый, такой, какого никогда раньше не было на этой планете, и он что-то чувствует уже, он уже живет, хотя весь его мир — только теплая, тугая темнота.

Мы ездили с Иринкой делать УЗИ, и выяснилось, что теперь можно получить совершенно фантастически ясную картинку. Даже не картинку — фильм, настоящее «3D», практически подглядеть в странную ультразвуковую замочную скважину за тем, как там поживает человек будущего, отгороженный от реального мира тонкими тканями Иринкиного тела. Он еще не рожден, а мы уже знакомы, и, как сказал врач, этот человек уже многое знает. Он знает, как бьется Ирино сердце, различает вкусы, умеет шевелить пальцами. Он уже помнит наши голоса — мой и Иринкин. Боюсь, что еще он помнит (такое не забудешь) голоса мамы, Светки и Дарьи. Особенно Светки. Ее голоса даже я в детстве боялся. Когда Света громогласно требует у Ирины отчета о самочувствии, ребенок прячется и сидит в своей каморке как мышка. Ни звука, ни движения. Зато при звуках моего голоса он радостно стучит ножкой в Иришкин живот, мы обмениваемся с ним сигналами, как узники соседних камер, такая секретная азбука Морзе. Ребенок.

Это не просто ребенок — это она. Девочка. Про машинки придется забыть. Ну и ладно. Девочка! Дочка! Ирина не хотела узнавать пол ребенка до рождения, но я настолько сильно волновался, что просто «достал» ее. Я спрашивал ее, не передумала ли она, чуть ли не каждый день, а когда она, смеясь, отвечала, что я ее спрашиваю так часто, что она не успевает в туалет сходить из-за этого, я отстал от нее, но принялся читать какие-то дурацкие сайты, где пол ребенка можно вычислить по приметам, по тому, что ест беременная женщина, как она себя ведет, на каком боку спит и есть ли у нее отек ног.

— Ершов, чего тебе надо? — с подозрением смотрела на меня Иришка, когда я разглядывал ее ноги. — Ты меня пугаешь.

— Ты как думаешь, у тебя живот шарообразный или больше похож на конус? — вопрошал я с загадочным видом.

— Нет, ты ненормальный. Это-то тебе зачем понадобилось? У меня и живота-то пока нет!

— А ноги не болят? А чего больше хочется — сала или пряников? — не отставал я.

— Сала?

— Ну… сала из сои, — поправился я. Иринка расхохоталась и согласилась пойти на крайнюю меру. Так я узнал, что у меня через несколько месяцев будет дочь. У меня будет семья. Это было странно, но уже не пугало. В каком-то смысле я даже начал радоваться этому. У меня, как и у всех других людей, есть семья. Ведь, как ни крути, семья у меня уже есть. Я и Ирина.

Я лежал и смотрел на нее, как она спит в моей футболке, заляпанной чем-то спереди (вероятнее всего, вишневым вареньем) и немилосердно измятой сзади. Футболка убита, однозначно, а ведь в свое время я отвалил за нее триста баксов. Почему же это не приводит меня в истерику? Так же как и тот факт, что Иринка разбила мою самую любимую кружку, которую я привез из Амстердама и на которой было написано «Fucking home is killing prostitution, keep hookers employed, they need to eat too»[3]. Этой кружке в будущем году было бы десять лет, и ни у кого из моих знакомых не было такой. Уникальная в своем роде вещь была куплена мной в амстердамском квартале красных фонарей, где я. Впрочем, сейчас не об этом.

Ирина делала все, что хотела, и я все прощал, забывал и смотрел на все сквозь пальцы. Иногда в буквальном смысле, когда она учила меня лепить из глины, я смотрел на нее сквозь свои растопыренные грязные ладони и смеялся тому, какие страшные, антихудожественные чертики у меня получались.

— Этот стиль называется «наивный реализм», — говорила Ирина, держа в руках изготовленного мной керамического медведя, больше похожего на продукт жизнедеятельности человека в натуральном виде и размере, запечатленный в глине.

— Наивный идиотизм, — отвечал я. — Я безнадежен.

— Ты безнадежен, потому что тебе не хочется ничего делать руками.

— Почему же? Я люблю многое делать руками… с тобой. И не только руками. Могу показать прямо сейчас! — ухмыльнулся я, а Ирина в ответ зарделась. Наша сексуальная жизнь была, как бы это поточнее выразиться, как полет в зоне турбулентности. Интересно, захватывающе и непредсказуемо. Опасно, но увлекательно, одним словом. Ирина могла смотреть на меня доверчивыми глазами и отдавать себя в мои руки, а могла вскочить и в негодовании убежать, оставляя меня в одиночестве гадать, что именно я сделал не так. Она была слишком молода и неопытна, она придавала значение каким-то нелепым вещам, обозначала границы там, где их не должно быть. И хотя я был вполне опытным пилотом, любое неверное движение могло привести к вынужденной остановке или вообще к катастрофе. Не знаю, как эта дикая и пугливая девушка умудрилась столько лет встречаться со взрослым женатым мужчиной, а главное, не понимаю, что он с ней делал все это время. Впрочем, возможно, с ним она была другой. Женщины сильно меняются, когда влюблены в мужчину. Не думаю, что она влюблена в меня. Но мне достаточно, что она со мной. Что мы вместе.