На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен

– Вы хотите это обсудить?

На лице мужчины отражается удивление. Он переводит взгляд с Тревора на меня и опять на Тревора. Его губа дергается. Вдалеке раздается вой сирены. Услышав его, он хмурит брови, выпрямляет руку над головой, зажмуривает глаза и отбрасывает голову назад. На меня накатывает волна страха. Вот и все. Сейчас он нажмет на кнопку. Мне кажется, что воздух вокруг сгущается, пока я жду взрыва. Когда находишься вблизи взрывного устройства, убивает не огонь и не острая начинка, хотя они могут это сделать. Убивает давление. Из-за быстрого расширения и сжатия воздуха, сопровождающих детонацию, внутренние органы разрываются. Я думаю о том, что позднее на костях смертника найдут частицы моих мягких тканей. Части наших тел станут неразличимыми и неделимыми. Я представляю, как крошечные частицы меня попадут в лабораторию, где их пометят и положат в пакет, который позднее окажется в моем гробу. Пожалуйста, пусть все случится быстро.

Я смотрю на Тревора и не понимаю, почему он так спокоен.

Он смотрит на руку мужчины.

– Я не думаю, что у вас бомба. Я прав?

Плечи мужчины опускаются. Тревор протягивает руку, и, прежде чем мужчина успевает помешать ему, хватается за красный провод, выходящий из дна рюкзака. Провод вытягивается без какого-либо сопротивления. Тревор отпускает его, и тот повисает. На оборванном конце виднеются медные проволоки. Он ни к чему не присоединен. Я выдыхаю (я даже не подозревала, что задерживала дыхание) и качаю головой.

Мужчина тупо смотрит на нас. Его рот пережевывает слова, которые никак не выходят. Тревор нагибается и расстегивает рюкзак – оттуда выпадает сложенная пара носков. Он засовывает руку внутрь и достает кучу одежды. У меня обмякают ноги, когда я вижу, как вещи падают на землю. Мне хочется смеяться, кричать, ударить этого мужчину по лицу. Это лишь очередной душевнобольной, который получает лечение вне специализированного учреждения. Когда сирены становятся ближе, облегчение, которое я ощущаю, отступает, и я понимаю, что действовать нужно безотлагательно.

– Опустите руки, – говорю я, высматривая на дороге вооруженную группу быстрого реагирования. – Если вас увидят в такой позе, то застрелят.

Тревор смеется:

– Именно этого он и хочет. Суицид руками полиции. Трус несчастный.

Мужчина продолжает смотреть в пустоту, а я испытываю прилив гнева. Это все из-за того, что ему не хватило духу все сделать самому. Я внимательно его разглядываю. Худое тело, влажные глаза. Пятна на футболке, дрожащие от напряжения руки. Его взгляд перемещается на меня, и вдруг этот человек кажется мне ребенком. Он не в себе. Он умоляет о помощи. Я тоже была в таком положении. Хватаю рацию, когда вооруженная группа быстрого реагирования показывается в дальнем конце улицы. Нажимаю на кнопку, но, когда начинаю говорить, раздается сигнал ошибки. Черт. Рация все еще в безопасном режиме, и я не могу связаться с диспетчером. Времени нет. Я слышу рев двигателя – вооруженная группа быстрого реагирования уже близко. Делаю шаг вперед и обеими руками хватаюсь за лямки рюкзака.

– Тревор, нам нужно снять это с него, – говорю я.

Я начинаю тянуть за лямки, но мужчина опускает руки и хватается за них. Он, задыхаясь, начинает что-то невнятно бормотать. Мы набрасываемся на него, и все оказываемся на земле. Мужчина лежит на спине, а мы с Тревором стаскиваем лямки с его плеч каждый со своей стороны. Я хватаю красный провод, вытягиваю его из кулака мужчины и откидываю назад. В тот момент, когда автомобиль вооруженной группы быстрого реагирования останавливается на обочине, мне наконец удается стянуть рюкзак. Я тут же переворачиваю его вверх дном, вываливая больше одежды на тротуар. Я держу подозреваемого за одну руку, а Тревор за другую, чтобы тот лежал на земле с вытянутыми руками и не мог подняться. Я замираю, когда за спиной хлопают четыре двери, и раздается шум голосов.

Офицеры кричат:

– Вооруженная полиция!

Дула четырех пистолетов направляются прямо на подозреваемого. И хотя эти пистолеты на моей стороне, их присутствие за спиной не может не отрезвлять.

– Взрывное устройство не обнаружено! – кричу я. – Бомбы нет! Подозреваемый под контролем.

Пистолеты слегка опускаются, и я смотрю на офицера, который стоит ближе всех ко мне.

– Хорошая работа, – кивает он в нашем направлении.

Огонек гордости вспыхивает у меня внутри. Я чувствую, что Тревор рядом со мной расслабляется, и я слегка откидываюсь назад, не выпуская при этом руку мужчины. Я уже чувствую, как мои голени сводит судорога. Я улыбаюсь Керис, чье лицо снова порозовело. Мы все испытываем облегчение, понимая, что катастрофы не произойдет. Все, кроме прижатого к земле мужчины, чье тело сотрясается от беззвучных рыданий. Его молящие глаза устремлены на небо.

После того как задержанного увозят на автозаке в изолятор, мы несколько минут разговариваем с вооруженным офицером. Я стараюсь не смотреть на пистолеты. Несмотря на семь лет в полиции, рядом с вооруженными полицейскими я продолжаю вести себя как школьница. В их наряде из четырех человек есть одна женщина, и мне очень хочется поговорить с ней, не производя впечатления фанатки. Я подхожу к ней как можно более непринужденно и решаю говорить прямо.

– Как вам работается в вооруженной группе быстрого реагирования? – спрашиваю я, кивая в сторону ее пистолета.

– Мне очень нравится, – отвечает она с улыбкой.

Я по-идиотски улыбаюсь, пока она не задает мне вопрос:

– Вас это интересует? Женщины нам всегда нужны.

Я раздуваю щеки так, словно никогда об этом не задумывалась.

– Да… Может быть.

Она протягивает мне свою визитку.

– Я с удовольствием поговорю с вами, если вас это интересует. У нас есть система наставничества, поэтому, если вы что-то захотите узнать, просто позвоните мне.

Затем она получает вызов по рации, и все четверо запрыгивают в машину, чтобы направиться на следующее задание. Я стою на обочине и сжимаю в руке ее визитку, словно девочка-подросток, только что получившая автограф Джастина Бибера.

* * *

Его зовут Давид. В раннем возрасте у него диагностировали шизофрению, и он к тому же страдает наркозависимостью. В подростковом возрасте он почти все время находился в психиатрических лечебницах, но его выставили оттуда по достижении восемнадцати лет. Большую часть взрослой жизни он пытался туда вернуться.

Шизофрения поддается лечению, но это не относится к людям, которые предпочитают наркотики лекарствам. Но разве можно его винить? Будь я на его месте, я тоже хотела бы сбежать от реальности. Рядом с ним нет человека, который напоминал бы ему о приеме таблеток и приглядывал