Однажды в платяном шкафу - Патти Каллахан

Хор закончил петь. Подрик улыбнулся и кивнул, как бы говоря: «У тебя получится». Или, по крайней мере, так я это для себя интерпретировала.

Я была напугана. Мысли путались и беспорядочно бились в моей голове, как стая диких птиц. Я думала о Джордже и том, как в то рождественское утро, с надеждой глядя на платяной шкаф, он сделал последний вдох. Думала и о мистере Льюисе и Уорни, о нашем с Подриком поцелуе и о том, как уютно в Килнсе. О падающем снеге и о том, что придет весна, которую Джордж не увидит. Маленькие ягнята будут ходить по молодой траве, крокусы пробьются из-под тающего снега – такая весна придет для нас, но не для моего брата. У Джорджа будет другая весна, увидеть и представить которую я пока что не в силах.

И я думала о том, что наше тело никогда не находится в одной конкретной точке и в наших фантазиях мы можем находиться в нескольких местах сразу. Мы были и здесь, и в то же время там; моя физическая оболочка, мое тело, одетое в черное платье, находилось в церкви, но сердцем я была с Джорджем.

Я встала за кафедру и перевела дух. Все ждали.

Мне нужно прочитать то, что я написала прошлым вечером.

Когда моя речь закончилась, силы окончательно покинули меня. Я чувствовала себя опустошенной. Как будто в тумане, я вернулась на свое место на скамье. Мама с папой обняли меня и прижали к себе. Так мы и сидели до конца службы, и все звуки и молитвы пролетали мимо меня. Я не слышала ничего.

Часом позже, когда мы с целой толпой знакомых стояли в теплом притворе, ко мне большими шагами подошел Подрик. На лице его была печальная улыбка.

– Мэгс, – сказал он. Мне очень нравилось, как он произносит мое имя, особенно в такие трудные времена. – Это была прекрасная речь. Ты прекрасно все сказала.

– Некоторые слова принадлежат тебе, – ответила я. – Те, что ты сказал мне на Рождество.

– Теперь они принадлежат нам.

Он шагнул еще ближе, как вдруг к нам подошел дядя Брайан и заключил меня в объятия. Он обхватил меня так крепко, что мне даже пришлось его слегка ущипнуть.

– Я буду скучать по нему все время, Мэгс. Всю. Свою. Жизнь.

– Мне тоже будет очень его не хватать.

– Этот мальчишка, он был особенным. Совсем не для нашего мира, – Дядюшка Брайан поцеловал меня в лоб. – И речь, которую ты произнесла, тоже была особенной. Кто ее написал?

Я подняла брови и почувствовала тяжесть опухших век.

– Ее написали мы с Подриком.

– Вот как… – дядюшка сделал шаг назад. – Только посмотрите. Писатель до мозга костей, – он еще раз чмокнул меня в лоб и отправился к другим родственникам.

Подрик был вынужден отступить на пару шагов. Я потянулась к нему. Он подошел ближе, мы взялись за руки, наши пальцы переплелись. Сейчас это был единственный доступный мне способ сказать ему, что я люблю его.

Но он уже и так все знал. По нему было видно.

К нам подошли Уорни и мистер Льюис. Так странно видеть их двоих вне дома или поместья, и даже не в стенах колледжа. Как будто они перестали быть частью какой-то истории и теперь появились в реальном мире. Но я не думала об этом – я отпустила руку Подрика и бросилась обнимать обоих братьев сразу.

Они прижали меня к себе, и пару секунд я стояла так, совершенно пораженная происходящим. За каких-то несколько недель я узнала этих двоих лучше, чем всех членов своей семьи. В самом моем сердце что-то изменилось благодаря им, они каким-то неведомым образом изменили мою жизнь, ни разу не сказав мне, что мне нужно делать или во что верить.

И они облегчили Джорджу путь в новый мир.

– Я очень вам благодарна. Вам обоим. Спасибо. Вы подарили моему брату прекрасные последние дни.

– Нет, Мэгс, – произнес мистер Льюис, – это ты подарила своему брату эти дни. Свет твоего сердца озаряет наш мир, подобно звезде.

В разговор вмешался Подрик.

– Он прав, так оно и есть.

Двери церкви отворились, и люди высыпали наружу. Мы вчетвером последовали примеру остальных и, выйдя на улицу, ступили на траву, которая под ногами смешивалась с грязью.

– Мы хотели познакомиться с Джорджем. Мне очень жаль, что этого так и не случилось, – Уорни закашлялся, и в его голосе была слышна печаль и скорбь.

– Он и так знал вас по вашим историям. Думаю, этого вполне достаточно, – успокоила я их.

Я отвела взгляд от братьев, которых уже успела полюбить. Я смотрела на небо, на звезды, которых не было видно из-за солнечного света и которые являлись нам только по ночам. Я смотрела туда, где теперь мог быть мой брат.

– А мне вы помогли понять, что вся магия нашего существования заключается не в нашей способности его объяснить, но в самой его тайне. И теперь… теперь, я думаю, этого даже более чем достаточно.

Подрик сжал мою ладонь. Мистер Льюис вдруг произнес:

– Я услышал тебя. Я услышал.

И теперь из моих воспоминаний меня вытянула другая рука – маленькая ручка моего внука. Я снова в своей библиотеке, со своим мужем и юным Джорджем.

Подрик замечает мой отстраненный взгляд спрашивает:

– Любимая, с тобой все в порядке?

Джордж ерзает у меня на коленях.

– Да, все отлично.

Я смотрю на последние страницы книги и читаю последние строчки, слова, которые я произнесла тогда во время службы в церкви, прощаясь со своим братом.

[[начало истории]]

История этого мальчика была короткой, но полной такой отваги, которая не снилась даже рыцарям в сияющих доспехах, такой смелости, какая встречается только у героев, идущих на край света, чтобы спасти любимую, и приключений не менее захватывающих, чем путешествие к центру земли.

И в свой самый последний день, после всех сказок и похождений, всех рисунков и историй, этот мальчик понял кое-что и передал всем нам, взрослым и видящим гораздо меньше, чем он: «Есть свет, яркий свет уличного фонаря, и это то место, где все истории берут начало и обретают конец.»

И его комната вдруг наполнилась зимним светом, теплом и окутывающей всё бархатной тьмой, радостью и скорбью одновременно – всем, что есть в этом разбитом на осколки и таком целостном мире, противоречивом и святом, полным тайны.

Это ощущение было гораздо больше и лучше, чем все истории, которые он знал и любил, но в то же время ничем