Том (5). Льды возвращаются - Александр Казанцев

Итак, благодаря Лиз, которую я сам же толкнул в объятия ее жениха, я смогу снова хлебать на панели свою порцию пойла.

Стадо голодных людей, слушавших правительственного чиновника, выло.

Газеты потом писали, что правительственное сообщение о заботе финансовых магнатов о народе было встречено восхищенным гулом.

Нет! Воем…

Во всяком случае, я выл… Выл от отчаяния, от унижения, оттого, что проклятый Майк разбередил мне ум и душу.

Мы расходились после голодного похода на Уолл-стрит как побитые собаки.

Майк отравил меня…

Да одного ли меня?

Мне теперь действительно казалось, что я жил всегда в мире страха. А я презирал страх, я не хотел быть трусом, рабом, извивающимся под ударами бича страха… Страх-надсмотрщик, страх-каратель, страх-учитель…

Проклятый Майк!

Не может быть, чтобы из создавшегося в стране положения не было иного выхода, кроме капитуляции перед коммунизмом… Есть же у нас прогрессивные умы! Есть!

И тогда я решил взять напрокат свое былое имя репортера, получить «последнее интервью» у прогрессивного капиталиста, которого уважали даже коммунисты, – у мистера Игнэса. Но я не мог явиться к нему в таком жалком виде, в котором околачивался по панелям. Мне пришлось перебороть страх (поистине прав этот проклятый Майк: мы живем в стране страха) и заехать к себе домой…

Я мечтал проскользнуть незаметно, переодеться и отправиться в свое последнее репортерское плавание. Но случилось так, что домовладелец тоже околачивался на панели, только у своего дома.

Я снимал квартирку во втором этаже небольшого коттеджа во Фляшинге. Мой «кадиллак» произвел на домохозяина ошеломляющее впечатление. Он подскочил к машине, подобострастно улыбаясь, хотя едва узнал меня за рулем.

– Хэлло! – небрежно помахал я ему рукой. – Я прямо из Африки. Вот купил себе еще одну таратайку на радостях, что вернулся домой.

Домовладелец завздыхал, открывая мне дверцу машины.

– Ох, мистер Бредли! Уж лучше бы мне быть в Африке вместе с вами, чем терпеть то, что происходит вокруг.

Я вышел из машины. Лицо домовладельца вытянулось. Должно быть, слишком ощипанный у меня был вид.

Я стал выгружать из багажника свои вещи. Они так и болтались там со дня моего возвращения. Но не мог же я напялить на себя тропический костюм или, что еще хуже, «марсианское одеяние», чтобы тащиться в таком виде к миллионеру за интервью.

Домохозяин подозрительно наблюдал за мной, не помогая. Это был плохой признак. Он проводил меня до дверей моей квартиры и без улыбки протянул счет.

Я небрежно взял бумажку:

– О'кэй, я только переоденусь, съезжу за деньгами, и мы с вами выпьем.

Домовладелец расплылся в улыбке и трясущимися руками стал открывать предусмотрительно водруженный на дверь добавочный наружный замок. У меня кружилась голова. Смертельно хотелось не столько есть, сколько курить.

Я обшарил все углы комнат, как детектив. И по-мальчишески обрадовался, когда нашел две пачки сигарет, начатую бутылку виски и сыр…

Я пожирал этот сыр, как изголодавшийся тигр отшельника. Я выпил бутылку обжигающего зелья до дна и на минуту забыл все невзгоды.

Побрившись, переодевшись, свежий, бодрый, я сбежал с лестницы, угостил домовладельца сигарой – завалялась с хороших дней в ящике стола – и вскочил в свой великолепный автомобиль.

Хозяин семенил рядом с машиной. Я отправился в свой рейс. Бензина – на дне бака. Я боялся, доеду ли…

Но я благополучно доехал до офиса мистера Игнэса и даже остановился у тротуара.

С сигарой в зубах, великолепно одетый и чуть пьяный, я вбежал в вестибюль, похлопав по плечу открывшего мне дверь негра-швейцара. Тот расплылся в улыбке.

Я угостил быстроглазую и белокурую секретаршу леденцами – тоже остались от прежних дней, – и она, обещающе опуская ресницы, скрылась за пластмассовой дверью своего босса.

Мое имя еще не забыли. Мистер Игнэс принял журналиста Роя Бредли, которого недавно поминали в ООН.

Я сразу узнал Боба Игнэса, крепкого, уже седого, лощеного человека, поднявшегося навстречу.

– Хэлло, мистер Бредли! – протянул он мне руку.

Но я узнал и другого человека. Он сидел в кресле, выставив острые колени и огромную челюсть, когда-то прозванную лошадиной, – знаменитый строитель подводного плавающего туннеля, Арктического моста между коммунистическим миром и Америкой через Северный полюс, инженер Герберт Кандербль.

Он кивнул мне.

Я вынул блокнот и автоматическую ручку, пристроившись у журнального столика. Мистер Игнэс прохаживался по кабинету.

– Итак? Вы не будете рассматривать сигарный дым, мистер Бредли, как газовую атаку на вас в нарушение Женевских соглашений? – сказал мистер Игнэс, предлагая мне сигару.

Я мог бы многое ответить мистеру Игнэсу по поводу дикарских стрел и дикарских атомных бомб, но отшутился:

– Если отравленные стрелы дикарей вызвали атомный взрыв, то антиядерный взрыв в Америке вызван стрелами пропаганды, мистер Игнэс.

– Антиядерный взрыв? – повторил мистер Игнэс. – А этот молодчик по-прежнему изобретателен! Очень здорово сказано!

– Не так здорово сказано, как здорово сделано, – отозвался я. – Я пришел к вам узнать, что вы по этому поводу думаете. Где выход из этой антиядерной катастрофы?

– Выход? – переспросил мистер Игнэс и прошелся по кабинету. – Выход диктуется законом выгоды, который я открыл и который управляет миром…

– А разве выгодно закрывать фирмы, выпекающие хлеб, глушить жизнь страны даже в областях, не имеющих к военным никакого отношения?

– Э, мой мальчик! Не мне вас учить, вы стреляный зверь. Несчастье человечества в том, что оно не понимает своей выгоды. Наш свободный мир настолько богат…

– Богат? – быстро переспросил я.

– …настолько богат возможностями, силами, средствами, что вопрос лишь в том, куда их приложить, чтобы вернуть страну к преуспеянию.

– И что же думаете вы как промышленный магнат и как философ, открывший закон, управляющий человеческим обществом?

– Лучше спросим сперва, что думает об этом инженер Кандербль? Он пришел ко мне с кучей проектов. Будет полезно написать о них.

Я повернулся к старому инженеру.

Кандербль заговорил отрывисто, резко, как бы выплевывая слова:

– Мир не может быть рассечен. Это не яблоко. Каменные стены строили в Древнем Китае, а железные занавесы – политиканы. Человечество едино и если погибнет, то от смертельной дозы радиации в атмосфере. К счастью, атомные бомбы уже не будут больше взрываться.