Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

– И что важнее всего, – продолжал князь, метнув на Хрустальского прозрачный взгляд, – не хочу, чтобы вы впускали в душу всякие бредни о моем сыне, которые гультают по городу. Мне обидно, для меня они хуже пощечины. Но скургузить меня никому не удастся! И даю вам свое княжеское слово: это есть мой сын Родион, единственный и любимый, сердце знает, что говорит!

Хрустальский зааплодировал, к нему вяло присоединились строители и охранники. Филипп затушил сигарету в пепельнице и налил себе водки. Родион встал из-за стола, подошел к отцу и, согнувшись, обнял и поцеловал его. Зазвенели рюмки и бокалы.

– Замечательный тост! – захлебывался от восторга Игорь Петрович. – Замечательный! Ну просто замечательный! Ваше здоровье, дорогой… Ах, я все время путаю ваше имя!

– Ну как? – толкнул меня локтем Мухин, вилкой подбирая с тарелки крошки, словно пылесосил ковер.

– Старик уже плохо соображает, – ответил я краем рта.

– М-м-м, – промычал следователь и отрицательно покачал головой. – Нет, эта холодная медвежатина с чесноком – язык проглотить можно! Не пробовал? Умеет же, да? А ты случайно пивные пробки не коллекционируешь?

Садовница, пребывая в своем вечном одиночестве из-за глухоты, заскучала и неожиданно проявила инициативу. Повернувшись ко мне, она подняла рюмку, предлагая составить ей компанию. Лицо ее стало еще красивее от легкой улыбки, умные темно-стальные глаза горели озорством. Я махнул до дна, она только пригубила и, поставив рюмку на стол, соорудила для меня канапе с соленым огурцом, пластинкой адыгейского сыра и крошкой из сельдерея.

– Наливай! – скомандовал Родион, все более оживляясь и все разительнее отличаясь от Татьяны, которая по-прежнему сидела, опустив руки под стол, перед тарелкой с шоколадкой.

– Можно мне?! – вскочил на ноги водитель с рюмкой в руке. Водка полилась по пальцам, волосатому запястью, синему от старой, сморщенной татуировки. Он крутил темной головой во все стороны, будто спрашивал разрешение на тост у присутствующих, но только начальник охраны принял эту просьбу на свой счет и великодушно кивнул.

– Родион Святославович! – с пафосом воскликнул он, наклоняясь над столом, чтобы смотреть в глаза Родиона как можно более прямо. – Хозяин вы мой пожизненный! Вот присутствующие не дадут соврать: сколько работаю с вами, все не могу нарадоваться… Ей-богу! От чистого сердца! У вас нет надежнее слуги, чем я! Одно ваше слово – на рыбалочку, как прошлой осенью, или еще куда – и нет проблем. Как мы с вами лещей прошлой осенью таскали, а?

– Еще бы! – кивнул Родион, поглядывая на Татьяну. – Надеюсь, не оскудели волжские воды?

– Волжские? – переспросил водитель, что-то хотел добавить, но слово как бы застряло у него где-то между зубами.

– А какие? – усмехнулся Родион, вооружаясь вилкой и ножом.

– Двинские, – неуверенно произнес водитель. – Но если прикажете, можно и на Волгу слетать…

– Заканчивай! – махнул рукой Хрустальский. – Желающих слишком много!

Я чувствовал на себе пристальный взгляд Филиппа. Садовница постучала по моему плечу пальчиком и придвинула салфетку, на которой было написано косметическим карандашом: «БУДЕТ ПАРТИЯ С ТАНЦЕМ?» Я несколько раз прочел написанное неровными печатными буквами и не мог понять, что она от меня хочет.

Князь был не в духе. Скрестив на груди руки, он восседал на своем деревянном троне в расшитой золотой ниткой косоворотке, глядя на гостей из-под облачных бровей. Начальник охраны, навалившись на стол грудью, почти что лежа на нем, о чем-то с жаром рассказывал хозяину, дергал руками, боксировал, изображал отрывание пальца, хватал себя за горло, душил и делал страшное лицо.

Окруженный пустыми стульями, между строителями и Филей сидел Палыч и без интереса смотрел на пестрые закуски. Встречаясь со мной взглядом, он вопросительно вскидывал голову, пытался что-то сказать, но очередной тост или взрыв смеха прерывали его, и кинолог снова начинал бродить взглядом по столу.

– …Это все неспроста, – говорил начальник охраны очень длинный и путаный тост и неизвестно кому грозил пальцем. – Я вам так доложу… Нет, пусть тут не думают, что мы свой хлеб за так едим. Мы работаем! Работаем! И тот выстрел, Родион, значит, Святославович, еще горько отольется кое-кому – помяните мое слово…

– Какой выстрел, дорогой? – перебил его уже изрядно захмелевший Родион, кидая на стол пестреющую вышитыми княжескими вензелями салфетку. – Напомни-ка, а то запамятовал.

– Не думаю, что вы запамятовали, – набычился начальник охраны и выпил залпом.

Филя по-прежнему цедил водку и курил одну сигарету за другой. Он откинулся на спинку стула, навалился на подлокотник и укрепил подбородок кулаком. В подобной статичной позе пребывали за столом только он и князь.

– А ты, приятель? – обратился Родион ко мне. – Не желаешь сказать пару добрых слов о своем друге?

– Давай! – приободрил меня Мухин. – Скажи: «Мужская дружба – это свято…» и так далее.

Он налил мне. В зале притихли. Я стал центром всеобщего внимания. Мухин отдавил мне все ноги. Садовница уже подняла рюмку и уставилась на мои губы, чтобы прочесть по ним слова. Я взялся за рюмку, погрел ее в пальцах и поставил на прежнее место.

– Извини, – сказал я. – Не могу.

Кажется, все гости одновременно с облегчением выдохнули и застучали вилками по тарелкам. Мухин разочарованно махнул на меня рукой и взялся за стакан с минералкой.

– Эй! – щелкнул пальцами Родион, привлекая внимание Палыча. – Строитель! Тогда давай ты!

– Вперед! – начальственным тоном поторопил Палыча Хрустальский.

Я принялся гонять вилкой по тарелке маслину, искоса наблюдая за реакцией окружающих. Дворники, прикрыв рты ладонями, неслышно обменялись комментариями и уставились на князя. Водитель, вычищая палочкой для зубов гнутую расческу, невольно состроил гримасу удивления, но вовремя спохватился и навесил на лицо прежнюю маску. Начальник охраны, красный, потный, скручивал пучок зелени и тупо смотрел то на Палыча, то на Родиона, не понимая, что произошло и почему все притихли. На губах Татьяны блуждала усмешка. Она наконец развернула шоколад и стала ломать плитку на кусочки.

– А в связи с чем, я хотел бы знать, задержка? – нетерпеливо произнес Хрустальский.

– Да как же, Родион Святославович, – произнес Палыч, привставая и вымученно улыбаясь. – Не признали меня, что ли? Я пока в строители не записывался…

– Друзья! – вдруг свежо и звонко напомнил о себе Филя, с грохотом отодвигая стул и вставая. – Собственно, мы тут все строители, потому что строим великое и вечное. Родион Святославович неспроста назвал нашего кинолога строителем, как справедливо было бы назвать строителем и меня, и охрану, и поваров, и всех, всех, всех…

Пока он пафосничал, я повернулся к Мухину и спросил:

– Ну как? Вопросы есть?

– О ком он говорит?

– О нашем кинологе. Зовут его Владимир Павлович.

– Все будет чики-чики, – шепнул в ответ следователь и проверил, все ли на месте под мышкой. – Только не выступай.

– Правильно! – поддержал Филю водитель, яростно расчесывая плешь. – Правильно! Родион Святославович не даст соврать – минувшей осенью я собственными руками вдоль забора сорок рябинок посадил! Вот этими созидательными руками строителя!

Палыч, прикладывая руку к сердцу, пытался что-то сказать, но его уже никто не слушал, а начальник охраны морщился и махал на него, чтобы быстрее замолчал и сел. Охранники дружно поднялись со своих мест и пошли чокаться с Родионом за прекрасный тост.

Вдруг нарастающий шум веселья прорезал звон бьющегося стекла. Странно, но мне показалось, что сидящая рядом садовница вздрогнула от этого звука. Татьяна, моя милая Татьяна стояла навытяжку, глядя на осколки разбитого ею бокала.

– Вы с ума сошли, – произнесла она, не поднимая глаз, когда утихли разговоры и смех, и все уставились на нее. – Что вы все из себя дураков делаете? Вы разве не видите, что это не тот человек? Это не Родион!

Глава 37

НЕУДАЧНАЯ ШУТКА

От ее слов даже у меня мурашки по коже побежали.

– Сядь, не позорься, – едва разжимая губы, произнес Родион.

– Пусть говорит! – сказал, как отрезал, князь и кинул вилку на тарелку.

– Хотите водки? – шепнул я Мухину. Он даже не пошевелился, пожирая глазами Татьяну.

– Я хочу сказать, – тверже произнесла девушка, – что не узнаю в этом человеке своего жениха и возлюбленного Родиона Святославовича.

Тишина была недолгой. Кто-то невнятно сказал: «Напилась», кто-то предложил вывести ее на воздух. И тут Мухин наконец почувствовал себя в своей стихии.

– Извините, но как вас понять? – громко спросил он, барабаня пальцами по столу. – Вы перестали замечать знакомые и любимые вами черты?

– Да, – тотчас ответила Татьяна. – И у меня есть все основания заявлять об этом, потому что никто из вас… никто, даже князь, не знает Родиона так, как знаю я.