Тот, кто меня купил (СИ) - Ночь Ева

— Я скоро приду, — крикнула им Тая. — Под дождь попала, мокрая. Замёрзла.

Хоть кто-то из нас попытался их успокоить. Если честно, не находил слов. Каменный идол, с куском породы вместо сердца.

Тая зашла в спальню, набросила халатик и отправилась в душ. Молча. Собственно, ей не нужно было ни о чём спрашивать. Я бы сам её туда засунул после всего. Но она не нуждалась ни во мне, ни в моей заботе. Я душ принимать не стал, лишь переоделся.

— Ида, — попросил я домработницу, — приглядите за детьми. Нам с женой нужно поговорить.

Не сговариваясь, мы отправились на кухню. Не в спальню и не в большую комнату, а на нейтральную территорию, где будет легче произнести любые слова.

Я плотно закрыл за нами дверь. Сел за стол. Чувствовал себя царьком недоделанным, но продолжал пылать.

— А теперь я хочу услышать правду, — цежу слова, словно через мелкое сито. Сдерживаю себя. Пытаюсь говорить ровно. Выходит холодно и угрожающе. Пусть. Сейчас мне важно, чтобы она не начала юлить.

Тая садится напротив и смотрит мне в глаза.

— Я скажу. Скажу правду. Я и не собиралась тебе лгать, Эдгар. Поступила неправильно — согласна. Этому есть объяснение. Но прежде чем я начну вываливать тебе на голову кирпичи, хочу, чтобы ты уяснил: я не рабыня, Эдгар Гинц. И не заслужила такого отношения к себе. Не заслужила боли и недоверия. И вот этого — тоже не заслужила, — показывает она мне многострадальную руку. — Ты мужчина, и, будь добр, умей держать себя в руках, а руки свои каменные — подальше от меня. А уж если тебе хочется показать свою силу — выйди и трахни кулаком о стену. Можешь и головой приложиться, если слишком припекает. Я не твоя собственность — уясни это. Я всего лишь должна тебе деньги, но ты меня не купил, как рабыню на рынке.

«Я купил тебя», — крутится в голове, но я стискиваю челюсти, чтобы не произнести эти слова вслух. Моя смелая девочка. Злюсь и восхищаюсь тобой. Но это не даёт тебе права поступать со мной, как с плюшевым мишкой. Я не мальчик для бития, и уж тем более — не тот человек, с которым можно играть.

— Ты хотел найти мать, я помогла тебе.

— Как ты это сделала, Тая? — в голосе моём — обманчивая мягкость. — Её искали профи. Искали среди живых и мёртвых. Но я аплодирую стоя: никому в голову не пришло искать её в женском монастыре. Как же ты смогла вычислить? Или у вас был сговор, о котором я не знал?

Она смотрит на меня с жалостью.

— Не знаю, лечится ли твой маньячизм, Эдгар. Когда мы только познакомились, именно этого я и боялась. Ты слишком подозрителен и ищешь чёрную кошку в тёмной комнате. Только кошки там нет, к счастью. Я подобрала бумажку с телефоном, который дал тебе Сева. Там, в ресторане. Решила позвонить. После того, как ты сказал, что не можешь её найти.

— Ты украла этот клочок бумаги, — обвиняю в сердцах.

— Пусть украла, — не сдаётся она, — но зато она помогла мне её найти.

— Почему ты сразу ничего не рассказала?

Тая отводит глаза, вздыхает судорожно, поправляет влажные волосы здоровой рукой. Не могу смотреть на то, что натворил. Надо бы к врачу. Идиот.

— Она просила… И потом, я хотела, да, хотела с ней встретиться с глазу на глаз. Ты бы не дал спокойно пообщаться. Рычал бы и обвинял её во всех грехах. Ты же не умеешь любить, Эдгар. Копишь какие-то непонятные обиды. Удрал из дома и ни разу не спросил, не поинтересовался, как она. Ты даже не знаешь, почему она ушла от твоего отца.

— А ты, я так понимаю, знаешь, — я мягок, слишком мягок. Ручной котёнок с глубоко спрятанными саблевидными когтями тигра.

— Он бил её и издевался.

— Неправда! — я грохнул кулаком по столу так, что и сам вздрогнул — настолько это вышло сильно. — Я бы заметил! Он любил её без памяти. На руках носил. Боготворил. И умер, потому что она его предала, спуталась с очередным любовником, из дома ушла. А сейчас она наговорит, что хочешь. Ты слишком доверчивая, Тая. Людям веришь безоговорочно. А жизнь намного сложнее. Не розовая вата, в которую заворачивают хороших девочек.

Она поднимается из-за стола и подходит к окну. Дышит часто. Я вижу, как вздымается её грудь. Невероятно тоненькая, хрупкая, уставшая. Тёмные круги пролегают у неё под глазами. Уголки губ опущены, отчего она кажется старше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты забываешь, Эдгар, — дёргает Тая жалюзи. Туда-сюда — бесцельно. — Я не девочка из радужной сказки. Возможно, для тебя это прозвучит смешно, но я слишком много повидала за свою короткую жизнь. И ложь от правды тоже отличаю. Когда люди хотят казаться лучше — вижу. Пытаются выпятить свои достоинства и скрыть недостатки — чувствую. Твоя мать… наоборот. Склонна винить себя во всём. Она терпела издевательства, пока могла. Ждала, чтобы ты вырос. Не смела разрушать семью.

— Что ещё она наплела тебе, чтобы подобраться ко мне поближе? Ей мало того, что она детей на меня оставила? Это хитрый ход? Давление на жалость?

Тая поворачивается и смотрит на меня пристально.

— Ты не слышишь меня. Не хочешь услышать. Ты и её не стал слушать, хоть она готова была с тобой поделиться несчастьем. Маленькой частью, что свалилась на неё. Ты забываешь: она не пришла к тебе просить деньги, когда умирал её муж.

— А он умирал? — перебиваю я её.

Тая осекается, словно сболтнула лишнее. По её глазам всё видно.

— Ты даже этого не знаешь, — говорит тихо. — Ты наводил справки о своём биологическом отце. А о матери ничего и узнавать не захотел. Тебе неинтересно. Ты обвинил её ещё тогда, в юности. И с тех пор ничего не изменилось. Зачем ты искал её, Эдгар? Если не хотел выслушать, попытаться понять и поверить?

— Это ты не хочешь понять, Тая, — говорю жёстко. — Она бросила детей. Пусть не ради какого-то мифического мужика — она даже в этом солгала. Сбежала, скрылась, спряталась. Умыла руки.

Тая молчит. Смотрит на меня с какой-то затаённой грустью. Долго-долго. Мне стоит большого труда выдержать её взгляд. А затем она отрицательно качает головой.

— Неправда. Даю руку на отсечение. Да что там — голову. Она оставила тебе их на время и обязательно заберёт, как только справится с бедой. Ты ведь никаких документов на них не оформлял? Не брал опекунство? Нет, конечно. А это значит, что официально дети — её. И если бы ты потребовал этого, она бы не отдала их. Придумала бы что-то другое. Нашла иной выход. У них ничего не осталось. Продали всё, чтобы спасти отца. Бедствовали. Нищими остались. Пришла ли она к тебе? Попросила ли помощи? Нет. Она наступила на собственное горло, лишь когда поняла, что не справляется. Они… голодали. А ты в это время бегал от неё. Не хотел встречаться. Вот и вся правда, Эдгар.

— Браво! Всё, чего она добилась, — настроила тебя против меня. Рассорила нас. Влезла в семью. Взбаламутила всех. Я тоже руку на отсечение даю: она попросила не говорить ничего мне. Подбила тебя убежать, чтобы встретиться с ней.

Тая устало опирается о подоконник. Вздыхает. Прикрывает глаза.

— Не могу больше. Я тебе об одном, а ты мне о другом.

— Ты хочешь доказать мне, что она — хорошая мать? Почему же она не осталась рядом с детьми? Не наступила на горло своей гордости поглубже. Попросила бы — я бы и её приютил. Наверное. Или деньги дал. Но она пошла по лёгкому пути — сбыла их и удрала. С глаз долой — из сердца вон. Ты не разжалобила меня, Тая. Не нахожу я в своём сердце ей оправдания. Можешь сделать ещё один заход, чтобы убедить меня в обратном. Давай, валяй. Что ещё я должен знать о своей прекрасной матери?

Тая бледнеет. Выпрямляется. Становится словно выше ростом.

— Ты должен знать, что она у тебя есть. Многие бы за эту привилегию отдали бы не только руку. Но ты не ценишь того, что тебе дано и не отнято. Не можешь ни понять, ни простить. Слишком мало в тебе любви. Слишком ты суров и зациклился на одиночестве, неприкосновенности, защите собственного достоинства. Это не плохо. Но и не хорошо. Ну, да ладно. Что теперь об этом. И ещё есть одно. Она больна, Эдгар. Больна, но пытается справиться с болезнью. Может быть, хоть это немного смягчит тебя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})