NZ - Оксана Демченко

Все разные. Плохая или хорошая, империя не распадается невесть как долго. Значит, такая она стабильна. Хотя Уильям и со второго, и с сотого раза не понял, как можно раз в пять циклов выбирать в одной из локальных систем или звёздных скоплений очередного члена империума. Без привычного голосования доверенных выборщиков. По каким-то там «принципам и нормам». С правом вето у одних и еще кучей прав и оговорок у других сил империи.

Еще более невнятно и дико то, что всякий новый избранный получает номер и делается с точки зрения землянина похожим на заключенного, а вовсе не правителя. Он всегда под присмотром. Он один из многих таких же. Он имеет право на всю полноту власти, формально. Но пойди возьми эту власть. Если есть номера старше твоего и отношения в империуме — «закрытом клубе» кипят под крышкой, неведомые никому вовне…

Сейчас негласно всех членов империума держит в руках третий — желчный старик, происходящий из окраинного мирка. Игль доволен. Третий спокоен, как старый сытый волк, у которого зубы еще крепки, а опыта хватит на сотню юнцов. Но третий стар, он уже давно выбирает и натаскивает новых вожаков из числа избранных. Двенадцатого в личном списке приоритетов негласного лидера империи — нет. Этот выскочка, судя по номеру, не молод: каждая смерть и всякое отречение сдвигают нумерацию. Вероятно так поступают, думал Уильям, чтобы все вконец запутались. Империей правит империум. Решение любого его члена имеет полную силу. Формально. Правило солидарной ответственности сопровождается незримыми извне крутыми разборками внутри «клуба»…

Вздохнув, габнор Вэйн влез в базу данных и запросил портреты и сведения о первой тридцатке императоров. Двенадцатый, которого Уильям зрительно не помнил совершенно, оказался великолепен: ну вылитый Линкольн. Глаза умные, лицо волевое. Ни капли безликости… Вот только этот чёртов Линкольн, если грамотно расшифровать несказанное Иглем, готов ради единоличной власти пойти на все.

— Чертовщина, — буркнул Уильям, с сомнением взирая на Линкольна-вырожденца.

«Кризис, капрал, — сказал однажды Игль, наблюдая похожее недоумение, — в нашем понимании и есть пружина развития. Чем туже сожмется, тем выше забросит. Без трений и даже кровопусканий люди впадают в спячку сытости. Больше скажу: не все императоры умирают от старости. В империуме жарко, как в центре звезды. Власть выжигает людей изнутри. Мы, подданные, это принимаем, пусть и с разными эмоциями и мыслями. — Игль усмехнулся. — Первый в корпусе мне как-то сказал: малыш, прорастать сквозь слой продуктов жизнедеятельности — это закон жизни. В тот день я осознал, что быть мобильным сотрудником — моё призвание».

Уильям убрал из рассмотрения портреты и еще немного полежал, без особой цели пялясь в потолок. Сегодня он узнал, что вскрытый сейф не был пуст. Хотя все организаторы отправки, вплоть до первого лица корпуса тэев, верили: внутри ничего нет. Идёт тестовая операция по контролю взаимодействия мобилей разных секторов и специализаций. Сейф двигался по странному маршруту. Если попробовать продлить его от габа «Учи», то цель доставки должна быть, вероятно, в секторе научных исследований. Там свои закрытые причалы у многих, у империи в том числе… Но если бы сейф везли своим, его бы не вскрыли по пути, изымая нечто.

— Черт, не по моим мозгам задачка, — взгрустнул Уильям. Попробовал использовать допуск в габ-архивы и выяснить, что там есть относительно тэя Альга и его передвижений от габа «Учи» и до момента ареста. Нет данных или нет права на получение. Уильям вздохнул и отключился от базы. — Как был ты на Земле капрал, так и помрёшь капралом, пережив тучу галактических генералов.

Сделав такой вывод и нимало не расстроившись, габнор встал, попрыгал, наметил несколько раз любимый удар с левой в челюсть воображаемого врага. Координация движений была в полной норме. Довольный скоростью восстановления, габнор Вэйн отправился исполнять поручение, которое было дано намеком, в одно слово. «Травкой» друг Игль мог назвать много разных веществ и явлений. Но имел в виду, конечно же, то единственное и столь особенное, что без нацеленного на поиск эмпата не обнаружить всему корпусу тэев…

История восьмая

Встреча на Эльбе

Континент внизу озарился бешеным багровым сиянием, вспух грибами. Я икнула, заподозрив катастрофу планетарного масштаба. Стало жутко и тоскливо. Мы только-только вынырнули из габ-тоннеля, входим в атмосферу, посадку запросили — а тут война, какая-то раса подло самоубилась, не дожидаясь моего вмешательства… Хотя, стоп. Ядерное оружие — оно в здешних представлениях древнее дубинки, а войн у них вообще нет. Почти нет, только стычки на границе империи, склоки в мирах неприсоединенных, разборки кланов в Грибовидной туманности, ритуальные турниры трипсов и губров за право первого ныряния в газовые гиганты — и так далее. Ничего глобального, убивающего расы и миры.

Я посмотрела вниз. Фурункулы взрывов множились, планета приобретала вид исключительно заразный.

— Кошмар, — просипела я.

— Опоздали, ужас, — простонала Гюль, скрипнула зубами и рявкнула командно: — Держись!

Наш катер вспыхнул, как бенгальский огонь, ныряя в атмосферу. По обшивке зарокотало и застучало. Я крепко зажмурилась, вспоминая невесть с чего черно-белый учебный фильм, который потряс всю нашу группу еще в институте. Показали нам этот раритет чисто по приколу, под видом лекции по ГрОбу — гражданской обороне в старом наименовании предмета. Что называется — зацените словцо. В учебном кино советские люди в летних платьишках ехали в старом автобусе, впереди на дороге миражом вставал временный знак «зона поражения». Прочтя предупреждение, гордые строители светлого будущего повязывали платочки, натягивали поверх улыбок противогазы. И ехали через ядерную пустыню, оттопырив незащищенные уши, но зато плотно прикрыв форточки в салоне автобуса.

Сейчас Гюль сошла с ума и, кажется, делала то же самое: мы таранили ближний гриб, целя аккурат в его эпицентр. Я прикрыла ладонями уши, спасая их не от радиации, но хотя бы от шума. Во взрыве ого-го, как ревело.

— Все, опоздали, — всхлипнула Гюль, безобразно жестко руша катер в гнездо служебного причала. — Там уже очереди на десять дней расписаны.

— За гробами и саванами? — скорбно уточнила я.

Она очнулась от огорчения, протелепала меня поглубже и принялась хихикать, смакуя фильм из воспоминания. Наконец, отвлеклась, подмигнула мне уворованным у меня же резковатым движением левого века. Привычки тырит, вот зараза… Хотя, что еще у меня можно стырить?