Новости любви - Барбара Виктор

– Пусть так. Тогда я скажу еще раз.

– Делать нечего, Ник, – улыбнулась я. – Я благодарный слушатель.

– Тебе нужно бросить Эрика и прекратить эти глупые отношения с Брайном, потому что в них нет никакого смысла.

– Я еще не поумнела до такой степени, чтобы во всем искать смысл.

Ник крякнул.

– Но это ужасно. Впрочем, когда-нибудь ты поумнеешь, детка, и тогда позвонишь мне и признаешься, что я был прав.

– Почему ты говоришь, что я позвоню? Разве мы не будем работать вместе?

– Может, и нет. Ты перейдешь в другую редакцию или обзаведешься собственной программой. Не будешь же ты вечно сидеть на местных новостях.

– Если так, пожалуй, стоит ради этого поумнеть, – пошутила я. – Правда, придется попотеть.

Он похлопал меня по руке.

– Вовсе нет. В тебе это уже есть. Иногда на тебя страшно смотреть, такая ты деловая. Когда я работаю с тобой, то чувствую это. Ты бросаешься на работу с таким жаром, как будто хочешь забыть обо всем другом. Как будто для тебя не существует ничего другого, что могло бы сделать тебя счастливой.

В общем, старая песня. Неизбежный финал подобных рассуждений, которые начинаются обычно в духе: «я знаю, что ей нужно». Правда, теперь это сформулировано немного иначе, с упором на мою профессию: «если бы у нее была нормальная семья, то она бы лишилась той изюминки, которая необходима на телевидении».

– То есть ты хочешь сказать, что у меня не может быть того и другого одновременно?

Ник свернул с главной магистрали на бульвар, а чуть позже остановился на углу маленькой улицы, которая вела прямо на Уолл-стрит.

– Не нужно передергивать, Мэгги. Я совсем не это имел в виду. Я люблю свою работу так же, как любишь ее ты. Однако я еще нуждаюсь в том, чтобы каждый вечер, когда я возвращаюсь домой, меня ждала Вивиан.

Я начала замечать, что мужчины нуждаются в стабильности гораздо больше, чем женщины. Несмотря на то, что одинокое сидение в ресторанах или в барах чаще свойственно мужчинам. И дело тут даже не в страхе перед одиночеством. Просто им нужно, чтобы кто-то их слушал, встречал, когда они возвращаются домой. Все это для меня не такая уж и новость, если говорить только о необходимости того, чтобы тебя встречали. Что касается потребности быть выслушанной, то тут я, конечно, не могу похвастаться: и вечером, и утром – глухое молчание.

– Я понимаю тебя, – сказала я Нику. – Если мне что-то и нужно, так это жена. Потому что только жены всегда готовы ждать. Это чудесно: я возвращаюсь домой, а обед готов, дети обихожены. Какого мужа заставишь это делать?

Ник поправил у меня на лбу волосы и взглянул на меня с нежностью.

– Как бы там ни было, Мэгги, но я знаю только что очень беспокоюсь за тебя, потому что никакой успех не будет тебе в радость, если рядом не будет кого-то, кто сможет разделить его с тобой.

– Ох, Ник, – сказала я, – я так устала спорить. Он наклонился и поцеловал меня в щеку.

– А ведь я действительно ужасно беспокоюсь за тебя, Саммерс!

– Спасибо, Ник. Ты мне тоже вовсе не безразличен. Если даже мы в чем-то не сходимся, – улыбнулась я. – И твоя Вивиан очень счастливая женщина.

– Она говорит, что и ты очень счастливая, – ухмыльнулся он. – Потому что проводишь со мной гораздо больше времени, чем она.

– Понимаю, – засмеялась я. – И пожалуйста, не надо больше об этом. Ведь мне все равно не найти мужа с характером твоей Вивиан.

Я обняла его и вышла из машины. Остановившись на углу улицы, я смотрела, как он разворачивается погудев два раза, отъезжает, наконец исчезает за поворотом.

Вечеринка у Эрика в офисе по случаю Валентинова дня наводила на меня ужас уже в течение двух последних недель, – как только Эрик посвятил меня в свои планы. Сделав над собой усилие, я вошла в отделанное мрамором и зеркалами фойе здания на Уоллстрит. Я решила постараться выглядеть раскованной.

Лифт остановился на шестнадцатом этаже, и я оказалась в приемной, которая была украшена белыми и красными надувными шариками, а также ленточками и маленькими красными сердечками. На одной стене был укреплен плакат, на котором золотыми буквами было написано: «Будьте счастливы!» На плакате также были изображены розовые купидоны, барахтающиеся в пушистых облаках. Я обогнула отделанный никелем стол, прошла за перегородку из дымчатых стеклянных панелей и оказалась в небольшом зале. Вся мебель была сдвинута в один угол и накрыта холщовыми чехлами. С потолка свисали огромные гроздья белых и красных воздушных шаров.

Публика собиралась небольшими группами. Но больше всего народу толкалось около длинного стола, который был преобразован в бар. На гремевшую из динамиков музыку диско никто не обращал внимания.

Я остановилась с краю, чтобы, не углубляясь в толпу, выискать какое-нибудь знакомое лицо. Как плохо я знала жизнь Эрика. Здесь не нашлось буквально ни одного человека, которого бы я видела раньше – служащего или просто знакомого. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку за семь лет я лишь два раза, да и то мимоходом, заходила в офис к своему мужу. Первый раз я была здесь, когда мы поженились, и я зашла за Эриком, чтобы идти ужинать в Чайнатаун. Второй раз я была здесь со свекровью, чтобы опять-таки отправиться затем в Чайнатаун.

Я обратила на нее внимание только, когда решила направиться к бару, чтобы выпить. Она стояла рядом с Эриком, почти вплотную прижавшись к нему. С обожанием глядя на него, она была совершенно поглощена тем, что он говорил. Несколько минут я с удивлением их рассматривала, а потом меня как пронзило: ведь это же будущая миссис Орнстайн!

Она была очень высокая, почти одного роста с Эриком, и очень тонкая. Густые светлые волосы в тщательно продуманном беспорядке рассыпаны по точеным плечам. На ней была очень короткая и плотно облегающая зеленая юбочка. Длинные и тонкие, как спицы, ноги. Белая шелковая блузка, под которой едва намечена грудь, перехвачена в талии пояском из зеленых морских ракушек, которые слегка позвякивали, когда она двигалась. Одну руку она положила Эрику на плечо, в другой была длинная, бледно-зеленая сигарета, с которой она нервными щелчками стряхивала пепел. Было в ней что-то ужасно знакомое мне. Я поняла это только, когда почувствовала, что кто-то взял меня за руку. Я повернулась и увидела миссис Пирс.

– Ну-с, мисс Саммерс, – ледяным тоном произнесла она, – каким ветром вас сюда занесло?

Если бы только я не чувствовала за собой никакой вины и была уверена, что не делала ничего дурного, то, может быть, ответила бы без обиняков, что называть меня следует не мисс Саммерс, а миссис Орнстайн, и что по этой причине я вправе бывать здесь когда пожелаю. В ее вопросе звучала злоба, но я чувствовала себя виноватой и потому не стала обострять разговор. К тому же я теряла мужа, который переходил в руки другой женщины. Меня безусловно вознамерились ограбить. Однако то, что хотели украсть, отнюдь не представлялось мне жизненно необходимым, а именно, мое замужество. Не было никаких сомнений, что все это даже к лучшему… Между тем в тот самый день 14 февраля 1975 года я еще была не готова это воспринять.