Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса - Нассим Николас Талеб

Расширение теоретического понимания – «эпистемической базы», как говорит Мокир, – шло рука об руку с уменьшением количества новых лекарств. Что мог бы предсказать и Жирный Тони, и парень, торговавший «зеленым лесом». Кто-то скажет, что мы срывали низко висящие плоды, но я пойду дальше: учитывая факты (скажем, отдачу от проекта «Геном человека» или застой, наблюдаемый в фармацевтической области в последние 20 лет, невзирая на растущие расходы), можно утверждать, что знание – или то, что мы именуем «знанием», – подавляет исследования в сложных областях.

Можно взглянуть на проблему и под другим углом: изучение химического состава ингредиентов не делает вас талантливым поваром или даже чувствительным дегустатором, наоборот, оно может негативно сказаться на ваших способностях. (Кулинария особенно унизительна для парней, которые мыслят телеологически.)

Каждый может составить список лекарств, появившихся на манер Черного лебедя благодаря случайности – и сравнить этот список со списком лекарств, созданных целенаправленно. Я принялся было за такое сравнение, но осознал, что препаратов, которые были получены телеологическим путем, очень мало – например, зидовудин для лечения ВИЧ-инфекции. Главная особенность «проектных» лекарств заключается в том, что они создаются по плану (а значит, телеологически). При этом мы не в состоянии придумать лекарство с заранее известными побочными эффектами. Так возникает проблема будущих «проектных» лекарств: чем больше таких препаратов на рынке, тем теснее они взаимодействуют друг с другом, и в итоге мы столкнемся с огромным числом всевозможных комбинаций для каждого нового лекарства. Если у нас есть двадцать разных лекарств, двадцать первое должно быть совместимо с двадцатью препаратами, и проверить их совместимость не так сложно. Если же лекарств тысяча, нам нужно проверить тысячу комбинаций. Между тем сегодня на рынке присутствуют десятки тысяч лекарственных препаратов. Ряд исследований заставляет предположить, что мы склонны недооценивать побочные эффекты от взаимодействия уже имеющихся лекарств, продающихся в аптеках, примерно в четыре раза, так что, если уж на то пошло, количество подходящих препаратов скорее уменьшается, чем растет.

В фармацевтике есть определенные сдвиги: лекарству, созданному для лечения конкретного заболевания, могут найтись и другие применения. Экономист Джон Кей называет это отклонением от прямого пути. Так, показания к приему аспирина менялись неоднократно, а идея Джуды Фолкмана перекрыть доступ крови к опухоли привела к открытию схемы лечения такого серьезного глазного заболевания, как макулодистрофия, дегенерация центральной части сетчатки. Синтетический ингибитор ангиогенеза, в разработке которого участвовал Фолкман (бевацизумаб, он же авастин), показал свою эффективность не там, где ожидалось[75]. «Побочный» положительный результат даже превзошел тот, который планировалось получить первоначально.

Вместо того чтобы приводить здесь подробный перечень лекарств (это было бы безвкусицей), я отошлю читателя к книге Мейерса, а также к трудам Клода Боюона и Клода Моннере «Фантастические удачи: история открытия лекарств» (Fabuleux hasards, histoire de la découverte des médicaments) и Цзе Джека Ли «Веселящий газ, виагра и липитор» (Laughing Gas, Viagra and Lipitor).

Против телеологии: возражение Мэтта Ридли

Великий средневековый арабский философ-скептик Альгазель, он же аль-Газали, пытался разбить в пух и прах телеологию Аверроэса и его рационализм – и придумал знаменитую метафору с иглой, ныне ошибочно приписываемую Адаму Смиту. Иглу изготавливает не один человек – чтобы создать ее, нужно двадцать пять работников; все они взаимодействуют без какого-либо плана, их взаимодействие направляется невидимой рукой. При этом никто из них не знает, как сделать иглу самостоятельно.

С точки зрения Альгазеля, скептика-фидеиста (то есть верующего скептика), знание принадлежит не человеку, но Богу; Адам Смит говорит о том же самом, что это закон рынка, ну а современный теоретик пишет о «самоорганизации». Если читатель спросит, почему фидеизм эпистемологически эквивалентен чистому скептицизму относительно человеческого знания и нашей способности проникать в скрытую логику вещей, я могу заменить «Бога» на природу, судьбу, Невидимое, Непрозрачное и Недостижимое, и вы получите в общих чертах ту же самую идею. Логика вещей нам недоступна – она в руках Бога, или природных, или спонтанных сил; учитывая, что никто в наши дни не общается с Богом напрямую, даже в Техасе, между Ним и непрозрачностью мироздания почти нет разницы. Никто не ведает, что происходит в мире в целом, и это – самое главное.

Писатель Мэтт Ридли приводит более весомый аргумент, уходящий корнями в биологию. Люди от животных отличаются тем, что у нас есть способность сотрудничать, объединяться ради общего дела, позволять идеям, прошу прощения за выражение, совокупляться. У сотрудничества есть неизмеримый положительный потенциал; на языке математики это супераддитивная функция – один плюс один дает в сумме больше двух, а один плюс один плюс один – куда больше трех. Перед нами – чистая нелинейность с фантастической отдачей (мы еще разберем подробно, как образуется отдача от философского камня). Таков важнейший довод, касающийся непредсказуемости и Черного лебедя: вы не можете предсказать, к чему приведет сотрудничество, или направить его, а значит, вы не в состоянии понять, куда движется мир. Вы можете только создать благоприятную для сотрудничества среду и заложить тем самым фундамент для процветания. И – нет, вы не можете централизовать инновации; опыт России тут очень показателен.

Углубившись в философские идеи Альгазеля, мы обнаружим замечательную вещь: религия делает нас менее зависимыми от погрешностей человеческих теорий и организаций – и Адам Смит тут согласился бы с Альгазелем. Для одного невидимая рука – это рынок, для другого – Бог. Нам трудно понять, что исторически скептицизм был по большей части скептицизмом в отношении экспертов, а не абстрактных сущностей вроде Бога, и что великие скептики были в основном либо верующими, либо по меньшей мере защищали веру (то есть считали, что другим людям религия необходима).

Корпоративная телеология

В бизнес-школе я редко посещал лекции по стратегическому планированию, хотя этот курс был обязательным, а когда я показывался в аудитории, то ни одной наносекунды не слушал преподавателя; я даже учебников по этому курсу не покупал. В студенческой культуре есть здравый смысл: мы все знали, что «стратегическое планирование» – это болтология. Я сдавал экзамены по обязательному менеджменту, смущая профессоров играми со сложной логикой, и считал интеллектуально бесчестным записываться на какие-либо курсы, кроме необходимых.

Корпорации обожают стратегические планы. Они платят за то, чтобы узнать, куда им двигаться. Между тем нет никаких доказательств того, что стратегическое планирование эффективно, – зато есть свидетельства обратного. Специалист по менеджменту Уильям Старбак опубликовал несколько статей, развенчивающих эффективность планирования: ослепленная планами корпорация перестает видеть свои возможности и становится узницей негибкого метода действий.

Практически все управленческие теории, от тейлоризма до концепций продуктивности, не выдержали испытания практикой и были разоблачены как псевдонауки – и, как большая часть экономических учений, теории менеджмента существуют в мире, параллельном реальности. Мэтью Стюарт, получивший философское образование и работавший консультантом по вопросам управления, написал книгу «Миф о менеджменте» (The Management Myth), где излагает возмутительную, хотя и смешную историю инсайдерского характера. Теории менеджмента напоминают мне своекорыстный подход банкиров. Абрахамсон и Фридман в своей прекрасной книге «Совершенная путаница» (A Perfect Mess) также разоблачают четкие и аккуратистские телеологические теории. Стратегическое планирование оказывается на деле всего лишь суеверной чушью.

Вот примеры того, как бизнес развивается рационально и гибко. Кока-кола сперва была фармацевтическим продуктом. Компания Tiffany&Co, изготовитель ювелирных украшений, началась с магазинчика канцтоваров. Более того: Raytheon, создатель первых систем наведения ракет, сначала производил холодильники (одним из основателей этой фирмы был не кто иной, как Вэнивар Буш, придумавший телеологическую линейную модель развития науки; этих ученых не поймешь). Еще более удивительный пример: Nokia, лидер производства мобильных телефонов, была целлюлозно-бумажной фабрикой, и на каком-то этапе они изготовляли резиновые сапоги. Фирма DuPont, ныне знаменитая сковородами с антипригарным тефлоновым покрытием, кухонными столами из искусственного акрилового камня и прочнейшим кевларовым волокном, открывалась как производитель взрывчатки. Косметическая компания Avon начинала с торговли вразнос. Самый странный пример: Oneida Silversmiths, один из крупнейших в мире изготовителей посуды и столовых приборов, был местной религиозной организацией, которая, опасаясь закрытия, вынужденно объявила себя акционерным обществом.