Под куполом - Стивен Кинг

На следующей арене расположился молитвенный круг пастора Коггинса. У них истинно творческий подъем. В прекрасном порыве религиозной толерантности к хору Святого Спасителя присоединилось с десяток мужчин и женщин из хора церкви Конго. Они поют «Могущественная твердыня наш Господь»[143], к ним присоединяются также множество горожан, которые не посещают ни одной церкви. Поднимаясь в беззаботное синее небо, их голоса, а также пронзительные восклицания Лестера под одобрительные аминь и аллилуйя членов его молитвенного круга, вместе сплетаются в приемлемый звуковой контрапункт (хотя и не гармоничный — это уже было бы слишком). Молитвенный круг растет, падая на колени, к нему присоединяются и другие горожане, они ложат временно на землю свои плакатики и, сложив набожно руки, тянутся ими к небу. Пусть солдаты повернулись спинами к ним, но Бог же, наверняка, нет.

И самая большая, самая дерзкая арена этого цирка — центральная. Ромео Бэрпи натянул свой ярмарочный тент подальше от Купола, в шестидесяти ярдах на восток от молитвенного круга, выбрав это место после того, как проверил, куда именно дует легкий ветерок. Ему надо было убедиться, что дым от его жаровен достигает как молящихся, так и протестующих. Его единственной уступкой религиозной составляющей в этот день было то, что он приказывает Тоби Меннингу выключить его бубмбокс, из которого ревела песня Джеймса Макмертри о жизни в маленьком городке; потому что она не очень хорошо согласуется с гимнами «Большой Бог» или «Возвратись в дом Иисуса». Торговля идет чудесно, а дальше пойдет еще лучше. Ромео не имеет в отношении этого сомнений. От этих хот-догов — они размораживаются уже во время жаренья — кому-то позже может скрутить живот, но пахнут они посреди хорошего, наполненного солнечным светом дня просто очаровательно. Аромат сельской ярмарки, а не тюремной столовой. Вокруг с бумажными флюгерками-крутилками на тайваньских палочках бегает детвора, сухой траве Динсморовского пастбища угрожает пожар от бенгальских огней, которые оставались у Ромео нераспроданными — после Четвертого июля. Повсюду валяются пустые бумажные стаканчики из-под намешанных из цитрусовых порошков напитков (омерзительных) и наскоряк заваренного кофе (еще более мерзкого). Потом Ромео прикажет Тоби Меннингу заплатить какому-нибудь мальчику, возможно, сыну Динсмора, десять баксов, чтобы тот убрал мусор. Репутация в местном сообществе — это всегда важно. Однако сейчас Ромео полностью сосредоточен на своей импровизированной кассе, картонном ящике из-под туалетной бумаги «Шарман»[144]. Он принимает зелень и отдает сдачу серебристой мелочью: так Америка делает свой бизнес, бэби. Цену он назначил четыре бакса за хот-дог, и чтобы ему пропасть, если люди ее не заплатят. К закату солнца он надеется поднять три тысячи, может, немного больше.

А вон, взгляните! Там Расти Эверетт! Ему таки удалось вырваться! Молодчага! Ему немного жаль, что он не заехал к девочкам — им бы здесь понравилось, это приглушило бы их страхи, увидеть столько радостного народа вокруг, — хотя у Дженни это, наверняка, могло бы послужить причиной лишнего возбуждения.

Они с Линдой одновременно замечают друг друга, и он начинает взволнованно ей махать, буквально подскакивая вверх. С заплетенными в косички волосами — прическа, которую она носит почти всегда на службе — его бескомпромиссная Полицейская выглядит, как какая-то школьница — черлидерша. Линда стоит рядом с сестрой Твича Рози и тем парнягой, который стряпает в ее ресторане. Расти немного удивлен, он думал, что Барбара уехал из города. Какое-то недоразумение с Большим Джимом Ренни. Расти слышал, что вроде бы случилась какая-то потасовка в баре, хотя тогда была не его смена, когда латали ее участников. Вот и хорошо. Расти и без этого достаточно налатался клиентов «Диппера».

Он обнимает свою жену, целует ее в губы, и целует в щеку Рози. Здоровается с поваром, и их вновь знакомят.

— Только взгляните на те хот-доги, — стонет Расти. — О Господи.

— Готовьте кровати, доктор, — говорит Барби, и все смеются. Удивительно, как люди могут смеяться при таких обстоятельствах, и не только они… но, Боже правый, почему бы и нет? Если ты не способен смеяться, когда дела плохи — рассмеяться, пошутить, — значит, ты или мертв, или предпочел бы умереть.

— Забавно тут, — говорит Рози, не зная, когда подойдет к концу эта забава. Мимо них пролетает фрисби. Рози выхватывает тарелку прямо из воздуха и запускает ее назад Бэнни Дрэйку, который прыгает, чтобы ее изловить и с разворота перебрасывает ее Норри Келверт, та ловит ее у себя за спиной — щеголяет! Молитвенный круг молится. Смешанный хор, теперь уже полностью слаженно, в полную грудь выводит самый большой хит всех времен «Вперед, Христовы воины»[145]. Чья-то девочка, возрастом не старше Джуди, бежит мимо них, юбочка телепается вокруг ее пухленьких колен, зажала бенгальский огонек в кулачке, а во второй руке держит стакан с тем ужасным «лимон-адом». Широким кругом кружат и кружат демонстранты, скандируя: Ха-Ха-Ха! Хи-хи-хай! Честер Миллу волю дай! А сверху пушистые тучки с темными брюшками наплывают с южной, Моттонской стороны… но, достигнув солдат, разлетаются, обходя Купол. А тут у них над головами небо — чисто-синее, ни облачка. У Динсмора на поле кое-кто засмотрелся на те тучи, размышляет, будут ли идти дожди в Честер Милле, но никто не говорит об этом вслух.

— Не знаю, будет ли здесь так же весело в следующее воскресенье, — проговаривает Барби.

Линда Эверетт бросает на него взгляд. Это недружеский взгляд.

— Вы бы лучше подумали, прежде чем…

Ее перебивает Рози:

— Смотрите-ка. Зачем тот паренек так гонит, он же перевернется. Ненавижу эти квадроциклы.

Они все смотрят на маленький вездеход на толстых колесах, как тот по диагонали перерезает обозначенное октябрьским заморозком пастбище. Не прямо в их сторону мчится, но точно к Куполу. И очень быстро. Несколько солдат, услышав приближение рева двигателя, все-таки оборачиваются.

— О Боже, хотя бы он не перевернулся, — вскрикивает Линда Эверетт. Рори Динсмор не переворачивается. Лучше бы он перевернулся.

11

Любая идея — как вирус гриппа. Рано или поздно кто-то ее подхватит. Эту идею наконец-то подхватил Объединенный комитет начальников штабов, ее обсасывали на нескольких заседаниях, где также присутствовал бывший командир Барби полковник Джеймс О. Кокс. Рано или поздно кто-то должен был заразиться этой же идеей и в Честер Милле, и ничего странного не было в том, что этим кто-то стал Рори Динсмор, который беспрекословно имел самый острый ум среди своих родственников («Я понятия не имею, в кого он уродился» — сказала Шелли Динсмор, когда Рори принес домой свой первый табель, где стояли только «отлично»… и произнесла она эти слова скорее обеспокоено, чем горделиво). Если бы он жил в самом городе (и еще, если бы имел компьютер, которого у него не было), Рори вне всяких сомнений стал бы членом бригады Чучела Джо Макклечи.