Следователь и Колдун - Александр Н. Александров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Как оказалось, большая часть жителей Топкой Пали собралась в Общей избе. Это помещение, служившее в деревеньках подобным этой чем-то вроде городского клуба, было полностью забито людьми: сельские вдовушки с волосами до плеч, как велит традиция, важные старики с окладистыми бородами и длиннющими висячими усами и неизменными трубками в желтых, но все еще крепких зубах, охотники с покрытыми шрамами руками и обветренными лицами, молча мутузившие друг дружку дети (для них в углу было сооружено нечто вроде манежа с низкими деревянными бортами) — в Общей избе было не продохнуть. Однако как только староста Бровар — высокий тощий старик в такой же соломенной шляпе как и у Фанфурия, одетый в вышитую рубаху, тканые штаны и кожаные сапоги — хлопнул ладонью по столу, все немедленно затихли и уставились на вошедших. Даже дети мгновенно перестали драться и во все глаза смотрели на следователя и старшего администратора.
Староста оказался мужчиной дьявольски проницательным: он мгновенно организовал для гостей самые лучшие места у своего стола — низенького и колченогого (Фигаро поначалу даже не понял, как за таким сидят, однако когда ему принесли сшитый в виде груши мешок набитый ароматными травами пришел в полный восторг: эта штука была страсть как удобна). Более того, одного взгляда черных как смоль проницательно-ехидных глаз Бровара хватило чтобы понять, что следователь и администратор страдают «утренней маетой опосля перепою». Щелчок пальцев — и откуда-то, похоже, из-под земли, тут же возникли две молодухи, мгновенно покрывшие стол скатертью на которой, словно по мановению волшебной палочки, появилась запотевшая бутыль, стаканы и малосольные помидоры («…нельзя с похмела жирного, господа хорошие, вот нельзя и не просите — не дам! А вот бурячихи да под помидорчик — дело святое…»).
Опрокинув стакан, следователь почувствовал, как к нему возвращаются желание жить и острота мышления. Он с огромным удовольствием высосал помидор, облизнулся и благодушно произнес:
— Так что, господа любезные, у вас тут приключилось?
Общая изба мгновенно взорвалась целой канонадой голосов. Все орали, перебивая друг друга, злясь, что их не слышно и тратя больше энергии и сил не на то чтобы донести до следователя какую-то информацию, а на то чтобы заткнуть соседа. Это до такой степени напоминало законотворческий процесс в Имперской Коллегии, что Фигаро испытал рассеянный приступ дежа вю.
Староста, однако, молчал, устало рассматривая потолок. Он, похоже, понимал: людям нужно поорать. Именно поорать — выплеснуть накопившееся напряжение, дать волю чувствам, потрясти кулаками.
Но в меру. Минут через пять, когда гомон, в котором следователь мог различить только слова «свадьба», «колдовство», «лиходейство» и «страх лесной», достиг своего апогея, Бровар снова легонько хлопнул ладонью по столешнице.
Жест этот, должно быть, имел некое особое влияние на жителей Топкой Пали, поскольку все разом заткнулись — точно кто-то выключил патефон. Бровар плеснул себе самогону, выпил, степенно закусил и негромко сказал:
— По одному. И не орать, а то непонятно ни хрена.
…Нет, перебивать друг дружку они не перестали, но ор превратился во вполне себе связное повествование, где рассказывали более-менее по очереди, а перебивали друг дружку лишь для того чтобы поправить или дополнить. Тем не менее, повествование о недавних событиях в деревне все равно заняло минут сорок, в течение которых Фигаро узнал следующее.
Через неделю, аккурат на Летнюю Полуденную, в Топкой Пали должно было произойти знаменательное событие: кузнецова дочка, великолепная Искра, должна была, наконец, выйти замуж. Искра была очень хороша собою, но нраву ветреного и необязательного, поэтому умудрилась к своим двадцати двум годам разбить сердца половины мужского населения деревни. В конце концов, регулярные мордобои и серенады исполняемые под его забором осточертели кузнецу (больше всего страдавшего именно от серенад, поелику деревенские охотники отличались зычными голосами и полным отсутствием слуха), поэтому он, в конце концов, дождавшись положенных «двадцати и еще двух» лет своей дочки немедленно сосватал ее сыну своего давнего друга-скорняка Бушли, молодому Петру Бушле. Выбор был тем более обоснованным, что молодой Бушля одной рукой гнул подковы и убивал быка ударом промеж глаз, так что вопрос с воздыхателями ветреницы-Искры решался автоматически.
Новоиспеченная невеста была довольна: Бушля был красавец, каких мало. Деревенские кумушки тоже украдкой возносили благодарственные мольбы предкам: им уже порядком надоело лечить внезапно приключавшиеся приступы страсти у своих благоверных мужей заговорами и кочергами. Доволен, понятное дело, был и сам кузнец, и все шло как нельзя лучше, если бы не далее как позавчера вечером не приключились в Топкой Пали события как столь же трагические сколь и мистические.
…На закате, когда солнце только-только опустилось за кроны деревьев, Искра с ее подругами сидели на крылечке дома кузнеца, лузгали семечки и болтали о всякой ерунде. Ничего не предвещало беды, когда вдруг со стороны леса налетел ледяной ветер, от которого мгновенно увяли цветы у кузнецова дома, что-то громыхнуло, и из-под земли поднялась черная туча, которая тут же обратилась чудищем вида престранного: высокая фигура в драном темном плаще под которым не было ничего кроме клубившегося облака пыли и пылающим черепом вместо головы. Подруги Искры и ахнуть не успели, как дочь кузнеца с визгом взмыла в воздух, скрученная по рукам и ногам черными текучими нитями, а существо похожим на гром замогильным голосом прогрохотало:
«Ваша Летняя Королева будет ждать в замке Шератон. И пусть за ней приходит могучий колдун, или не приходит никто!»
— Стоп! — Фигаро поднял руку, прерывая рассказ. — Спасибо, пока хватит! Вы, староста, и вы, господин Фанфурий, проводите нас на место… хм… происшествия. И пригласите заодно любого непосредственного свидетеля тех событий — чем моложе, тем лучше… А, и бутылку я захвачу с собой, если вы не против…
— …Вот где это случилось, — прошептал Гастон, нервно облизывая пересохшие губы.
Кузнецов дом выглядел добротно: ладный, крепкий, построенный, похоже, не так давно, с недавно перекрытой крышей ярко-оранжевой черепицы, высокой стрехой, надежной дубовой дверью, изразцовыми ставнями (опытный глаз следователя мгновенно распознал в аляповатых, на первый взгляд, узорах, хитрую вязь защитных рун — от сглаза, от бледной немочи и от вредоносных мелких Других), и похожим на удивленно открытый глаз слуховым окном дом излучал ту же самую ленивую летнюю благость, что и вся деревня. Его явно не коснулось дурное колдовство, а между тем, этим самым колдовством провонял весь дворик
