Самоход. «Прощай, Родина!» - Юрий Корчевский

Виктор увидел в конце поля два истребителя.

– Юра, огонь осколочными!

Они успели сделать выстрел, как по броне рубки ударила очередь из снарядов – это открыл огонь из малокалиберной зенитной установки швейцарского производства «эрликон» расчет ПВО. Для самолетов угроза большая, но не для самоходки – снаряды зенитки отскакивали от брони. У немцев зенитной артиллерией войска были насыщены – от 20-миллиметровых автоматов «эрликон» до 88-миллиметровых пушек, поставленных затем на «тигр».

– Дави ее!

Зенитка была в полусотне метров, хорошо замаскирована сетью, и если бы сама себя не обнаружила, самоходка прошла бы мимо.

Алексей уже и сам подвернул боевую машину, направляя ее на зенитку. Зенитчики бросились врассыпную. Их выстрелы не дали результата, а погибать под гусеницами никто не желал.

Зенитку смяли, как пустую консервную банку.

– Командир, самолет винтом уже крутит! – закричал наводчик.

– Леха, вправо девяносто – и короткая! – Наводчик уже крутил маховики.

Первый снаряд попал в самолет удачно – тот загорелся. Однако пилот второго запустил мотор и вот-вот начнет выруливать. Тогда в него не попасть, скорость велика – не приспособлена самоходка для стрельбы по быстро перемещающимся целям.

А самолет уже выехал со стоянки. И в это время Юрий выстрелил. Осколочный снаряд прошел мимо и взорвался недалеко. Осколками пробило покрышки, и самолет развернуло на полосе.

– Бей еще раз! – в азарте закричал Виктор.

Выстрел! Однако пилот успел выпрыгнуть из самолета – сразу после того, как его развернуло. На этот раз снаряд угодил в фюзеляж, во все стороны полетели куски обшивки, и почти сразу же – вспышка: это загорелся бензин в баке. Вот это да! Случай необыкновенный! Обычно за танкистами и самоходчиками в трофеях числятся подбитые танки, разбитые пушки и подавленные огневые точки. А сейчас – два самолета. В полку самоходчиков такими трофеями похвастать никто не мог. Да и сомневался Виктор, что этот самолет запишут ему в формуляр, он не летчик-истребитель.

Они выехали на середину полосы и развернулись. Ни одной живой души не было видно, все разбежались.

Запищала, зашипела рация.

– Седьмой, отзовись Первому.

– Седьмой слушает.

– Целы?

– Так точно! Два самолета сожгли!

Пауза длиной в несколько секунд, а потом – открытым текстом:

– Стрелков, ты что, пьян?

– Никак нет! Аэродром у немцев, на нем – два самолета. Оба и сожгли.

– Ну смотри, сам проверю! Постой, а где этот аэродром?

– Сейчас… – Виктор открыл карту, нашел дорогу, хутор. Никакого аэродрома на нем, конечно, не было. Да и не должно было быть, карта не разведслужбы. Что на ней было, так это черная линия немецкой передовой – уже прорванная и пройденная. Все же доложил:

– Рядом с хутором Гремячим.

– Далеко ты оторвался! Возвращайся в полосу наступления…

– Есть!

Пришлось по той же рокаде выбираться обратно.

Они проехали немного, когда увидели – им навстречу двигаются немецкие мотоциклисты.

– Дави!

Успели подмять три мотоцикла с колясками, остальные же съехали с дороги в поле и понеслись в разные стороны. Не ожидали мотоциклисты, что со стороны их тыла вырвется русская самоходка. Они удирали от русского наступления, а тут снова русские!

До своего полка самоходчики добрались за полчаса, раздавив по дороге грузовик с пушкой на прицепе.

Во время наступления единой линии фронта – с траншеями, с нейтральной полосой, огневыми позициями – не было. Один населенный пункт наш, другой – немецкий, сплошная неразбериха. В такой ситуации обе стороны допускали ошибки, слишком быстро и непредсказуемо менялась ситуация.

В захваченную нашими войсками деревню въехал мотоцикл с коляской и немецким офицером связи. Когда немцы поняли, что вокруг неприятель, лихо развернулись на улице, но было уже поздно: наш автоматчик срезал их очередью из автомата, а офицерскую сумку с пакетом штаба дивизии отдали в наш штаб.

Другой случай по последствиям был похуже. Наша пехота захватила село, и комбат сигнальные ракеты пустил, обозначая – свой! Сигналы почти ежедневно менялись, минометчики перепутали сочетание ракет и ударили по своим. Пока разбирались, несколько пехотинцев погибло.

Что у немцев было отлажено, так это радиосвязь. Почти все боевые машины имели радиостанции, командиры имели таблицы с указанием частот и позывных, и в ходе боя могли связаться с любым родом войск: с авиацией для поддержки, с артиллеристами для целеуказания, с танкистами.

У нас же было значительно хуже. Рации на первом этапе войны имели только командирские машины – роты, батальона. Приказы подчиненным в бою или на марше передавали флажками, а пехота использовала проводные телефоны. О том, чтобы оперативно связаться с артиллерией или авиацией, и речи не было. В случае необходимости командир батальона по телефону докладывал в полк, оттуда – в дивизию, и только ее штаб имел связь с летчиками или артиллеристами. Это было долго и чревато многими уязвимостями. Порвало осколком провод – и связи нет совсем. Пока солдат-связник пройдет, а иной раз – и проползет под огнем весь кабель, много времени уйдет. К тому же немцы кабели перерезали, а в 1941–1942 годах их разведчики подключались к проводам, собирали сведения, а иной раз и ложные приказы отдавали.

К ночи наступление остановилось. По темноте ни наши, ни немцы обычно не воевали. Обменивались артиллерийским огнем, разведгруппы ходили в чужой тыл, но активных действий не предпринимали. Ночных прицелов, как сейчас, тогда не было. А как без них огонь из пушки или танка вести, если ни зги не видно? Даже авиация в небо не поднималась, приводных радиостанций на аэродромах не было – как и радиолокаторов. Летала только ночная авиация – легкие бомбардировщики У-2, фактически – учебные фанерные самолетики.

Виктор комбату написал рапорт об аэродроме. Комбат прочитал, хмыкнул:

– В штаб сообщу. Боюсь только – не поверят.

Фронт застыл на рубеже Петуховка – Новый Быхов. За передовыми частями не успевали тылы – склады боеприпасов, топлива, провизии, медсанбаты и прочее огромное хозяйство любой армии.

В один из дней Виктора вызвали в штаб полка, причем к замполиту. Он удивился еще – зачем?

Вошел в комнатушку в избе, где политотдел размещался, доложил о прибытии.

Раньше в армии были политруки и комиссары. Они имели равные права с командиром подразделения и зачастую, не имея военного образования, руководствуясь, как тогда выражались, классовым чутьем, отменяли приказы командиров. Это подрывало один из принципов любой армии – единоначалие. Командир подразделения должен выполнять приказы вышестоящего командования и больше ничьи. И у воинской части может быть только один командир. С началом Великой Отечественной войны, когда армия стала нести большие потери, пагубность политруков осознали, изменили название должности, и эти люди стали на вторых ролях.

Замполит обошел Виктора, осмотрел его.

– Комбинезон грязный, в масле. И сапоги давно гуталина не видели, – укорил он Виктора.

Виктору стало обидно, и он не сдержался:

– Я в самоходке целыми днями, а не в штабе отираюсь!

– Дерзишь! Меня партия сюда поставила! – От возмущения замполит даже покраснел. Сам-то он был в чистой и выглаженной форме, с ослепительно-белым подворотничком, в хромовых, начищенных до зеркального блеска сапогах. А на Викторе – порыжевшие, со сбитыми каблуками кирзовые сапоги и замасленный комбинезон. По сравнению с самоходчиком замполит просто франт.

Замполит процедил:

– Иди на вещевой склад – записку я напишу— и переоденься.

Замполит сел за стол, карандашом настрочил на листке бумаги записку и протянул Виктору.

– Позвольте спросить, товарищ замполит, по какому случаю переодеваться?

– Тебе, как и еще трем нашим командирам, надо ехать в штаб дивизии, комдив награды вручать будет. И поторопись, машина через час.

– Так точно!

Виктор помчался к старшине, начальнику вещевого склада. Склада, как такового, не было. Было два крытых грузовика ЗИС-5, где хранилось и перевозилось имущество. В первом грузовике было обмундирование – брюки-галифе, гимнастерки, комбинезоны, нательное белье. Во втором – ремни, сапоги, танкошлемы.

Старшина прочитал записку и вздохнул так, как будто со своим личным имуществом расставался:

– Ты сегодня второй уже. За наградой едешь?

– Именно!

– Тогда замарашкой не след выглядеть, все же полк представляешь.

Гимнастерку и галифе старшина выдал новые – как и пилотку. Порылся в коробке – погоны нашел. Пока Виктор звездочки на погоны приспосабливал, пояс офицерский с портупеей и кобура новая нашлись.

Во втором грузовике сапоги примеряли, да не кирзачи подобрали, а яловые. Не хромовые, конечно, но все лучше кирзачей.

Когда Виктор переоделся во все новое, старшина отошел на несколько шагов, оценил.