Летчик. Фронтовая «Ведьма» - Виталий Свадьбин

Вскоре курившие вернулись в избу, но не шумели, разговаривая вполголоса. Так закончился этот трудный день.

Весна, 1944 год. 4-ый Украинский фронт

Летим обратно в полк, Аман за штурвалом, я в виде пассажира. Болею с похмелья со страшной силой. Чем закончилась попойка совсем не помню. С диверсантами расстались, на прощанье продиктовал им слова песни, они сами помогали вспомнить. Память у ребят неплохая, а то моя голова от водки «мягкая» совсем стала. Странно, что всё не забыл. Сочинял практически на ходу. Вот что водка, животворящая с людьми, делает. Якута тоже не помню, оказывается он подошёл позже. Меня уверили, что ничего постыдного не произошло. Прилетим в расположение полка притворюсь больной, не встану с койки даже под угрозой расстрела. Ох, как же болит голова. В полк прилетели и потопали докладывать Гладышеву. Меня немного обдуло ветерком, но недостаточно, батя унюхал. Хмыкнул, но нагоняй не устроил, и то хлеб.

Мне дали три дня отдыха. От похмельного синдрома меня отпаивала наша шеф-повар, Клавдия Олеговна. Где-то раздобыла рассолу и простокваши. Так что алкогольное отравление с меня сняли в первый день. После я думал о том, почему напился. Пришёл к выводу, что со страха, точнее пережил страх сильный. Даже не знаю, как в окопе справился. В кабине истребителя я себя совсем по-другому чувствую. Теперь кто бы и что бы мне не говорили, но понять войну можно только в окопе. Опыт такой никогда не забудешь. Дав мне погонять халяву три дня, батя вновь поставил меня на разведывательные вылеты. Так что летаем вновь. Могу сказать одно — тот бой однозначно что-то во мне изменил.

После того, как меня допустили к полётам, на разведку я вылетал, в сопровождении Егора Ляпина, каждый день. В основном мы пролетали над оборонительными укреплениями немецких и румынских войск. Аппаратурой фотографировали, по возвращению материалы сдавали в свой штаб. «Мессеры» Люфтваффе делали попытки отогнать нас, мы особо не сопротивлялись. Как правило уклонялись от боя, немцы не выказывали желания нас преследовать. В начале апреля мне попалась на глаза листовка, что я разбрасывал над войсками немцев в начале лета. Художник Пётр Васнецов по-прежнему служил в нашей охранной роте.

Я не замедлил с решением и потопал к нему с просьбой нарисовать новую листовку, так сказать образец. Основное количество буду заказывать в типографии. Подключил к этому делу политрука нашей дивизии, полковника Олега Сергеевича Ожогина. Мужик он оказался вполне вменяемый, правда я пока не показал ему текста, но зато он меня познакомил с работниками типографии, которая расположилась в Сталино. Что мне, собственно, и требовалось, даже записку дал для руководства. Васнецов постарался знатно. Сначала шёл текст на немецком языке, румынский я не знаю, так что заморачивться не стал.

«Немецкие и румынские солдаты, сдавайтесь в плен. Вас ждёт горячее питание, а главное вы останетесь живы. Дома вас ждут матери, сёстры и жёны. Подумайте о них. Кто откажется от сдачи в плен получат адекватный ответ по принципу: 'Кто не спрятался, я не виновата». Мы совсем скоро придём в Берлин, наши красноармейцы отвесят смачного пинка вашему бесноватому Фюреру Гитлеру и совсем дурному Рейхсфюреру Гиммлеру. Даю вам в этом своё обещание. «Фронтовая Ведьма». Далее шёл рисунок, на тонких кривых ножках Адольф, с кривыми ручками и толстым задом. Также выглядит и Гиммлер. Усы торчком, глаза выпучены. Оба получают пинок от красноармейцев кованым сапогом. А изо рта фашистов вылетают стоны «ой-ой-ой, спасите». Я покрутил рисунок и остался доволен. Выпросился слетать в Сталино у командира, как ни странно, он не отказал, наврал ему с три короба, что хочу отправить посылку домой. Через пару дней мне привезли листовки. Тираж небольшой, всего тридцать тысяч. Теперь в каждый вылет я разбрасывал листовки над расположениями гансов и фрицев. Моя выходка не осталась незамеченной. В связи с этим меня вызвали на «ковёр». Присутствовало всё командование нашего полка, даже комэсков не забыли позвать. Я вошёл в штаб полка и представился по Уставу.

— Товарищ гвардии полковник, гвардии капитан Красько прибыла по вашему распоряжению.

Наш Батя, взялся за голову и склонившись над столом сидел пару минут. Молчи-молчи ухмылялся. Политический гений Зузин злорадно улыбается. Остальные сохраняют невозмутимое лицо. Ну вот Гладышев встал из-за стола и подошёл ко мне вплотную. С минуту смотрел в мои глаза, которые в этот момент лучились преданностью и готовностью выполнить любой приказ. Наконец Гладышев заговорил.

— Женя, чего тебе в жизни не хватает? Чего ты всё время приключения на свой… кхм, ищешь?

— Нам нужна одна Победа, одна на всех мы за ценой не постоим, — в стихотворной форме произнёс я.

Гладышев тяжело вздохнул, на зная, как реагировать на мой спич. И тут решил прогнуться наш Зузин, мыслитель политического фронта.

— Недостойно ведёт себя Красько, объявить ей выговор по комсомольской линии. Выдумала, рисовать карикатуры… — начал было толкать речь политрук, но Гладышев посмотрел на него строго и Зузин замолчал.

— Не хочется расстраивать товарища гвардии капитана. Но мои действия с одобрения высших полит руководителей. Для того я советовался в дивизии. А проведение агитации среди солдат противника считается правильным политическим ходом. К тому же моя прошлая листовка понравилась товарищу Сталину. Об этом мне рассказывал Судоплатов, когда я ездила в Москву на награждение. А если нашему товарищу гвардии капитану не нравится одобрение товарища Сталина, то ему необходимо указать на его заблуждения, — выдал я как по писанному.

После моих слов Зузин закашлялся, а все офицеры отвернулись, скрывая улыбки. Улучив такой момент, я показал язык нашему замполиту.

— Победа нам, конечно, нужна. Только я твоими стараниями не доживу до Победы, сведёшь ты меня в могилу. Что прикажешь с тобой делать? — продолжил Гладышев.

— Понять и простить, — пропищал я, стараясь чтобы голосок был более тонким и девичьим.

Батя махнул рукой и выгнал меня из штаба. Репрессий не последовало, а замполит вновь старался не встречаться со мной.

* * *

Восьмого апреля 1944-го началась Крымская операция. Замысел Крымской операции состоял в том, чтобы силами войск 4-го Украинского фронта с севера — от Перекопа и Сиваша, и Отдельной Приморской армии с востока — от Керченского полуострова, нанести одновременный удар в общем направлении на Симферополь и Севастополь, расчленить и уничтожить группировку врага, не допустив её эвакуации из Крыма. Главный удар планировалось нанести с южного берега Сиваша. В случае успеха основная группировка фронта получает возможность выхода в тыл Перекопских позиций противника, а овладение Джанкоем открывало свободу действий в сторону Симферополя и Керченского полуострова, в тыл находившейся там группировке врага. Вспомогательный удар наносился на Перекопском перешейке. Отдельная Приморская армия должна