Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего - Юрий Валин

– Да ладно, – буркнула Катя, с ловкостью фокусника перезаряжая «маузер». – Ушел, ублюдок. Наша школа. Выучили себе на голову. Теперь хер его догонишь. Ты, прапор, пригнись на всякий случай, и давай физиономию осмотрим.

– Прота посмотри сначала, – пробормотал Герман, с ужасом размазывая кровь, текущую по щеке.

– Да колдун наш хоть помят, но цел, – отозвалась Катя.

Безголовая фигура Прота действительно заворочалась, попыталась сесть. Герман почувствовал себя дурно и плюхнулся рядом с мальчиком.

– Ну что вы за хилое племя? – заворчала Катя.

Мешок на Прота напялили угольный, чем мальчик был жутко оскорблен. Действительно, едва не задохнулся, а теперь еще и отмыться не удавалось. Герман с наскоро забинтованным лицом тупо смотрел на текущую воду. Лягушата как ни в чем не бывало прыгали по полоске берега.

– Прот, ты кожу сдерешь, – сказала Катя, наблюдая, как мальчик тщетно пытается вымыть угольную пыль из углов глаз. – Давай я самогоном попробую.

Флягу командирша приволокла от бегло обследованной разбитой тачанки. Прот и прапорщик в этот момент брели подальше от места боя и только переглянулись, услышав два выстрела.

– Жалко лошадок, – пробормотал Прот, выковыривая из ушей черный порошок.

– Да, Екатерина Георгиевна верна своим незыблемым представлениям о милосердии, – прохрипел Герман. Его пошатывало.

Впрочем, слабость вскоре прошла. Осталась боль в ушибленной скуле и жжение по всему лицу. Герман сидел, смотрел на реку и пытался осмыслить услышанное. Довольно сложно припомнить нюансы бурной перебранки, когда получаешь в харю собственной винтовкой. Но что-то странное в той ругани было. Похоже, амазонка и верткий хлопец знали друг друга. Видимо, не так проста наша Екатерина Георгиевна, утаивает кое-что от невежественных подчиненных.

Предводительница сидела на корточках, терла тряпочкой лицо Прота. Мальчик фыркал, морщился – сивухой шибало крепко.

– Что-то ты полосатый получаешься, – озабоченно заметила Катя. – Ты как к зебрам относишься, а, Прот Владимирович?

– Не знаю. Нам свинину с говядиной по праздникам давали, – огрызнулся сердитый сирота.

Катя хмыкнула:

– Не злись. Понятия не имею, где они тот говенный мешок раздобыли. Я бы тебе обязательно новенький припасла. С хорошей вентиляцией, мягкий, – сам бы из него вылезать не захотел.

– Вот вы бы в нем сами посидеть и попробовали.

– Я пробовала. Не нравится. Мне вообще не нравится, когда меня вяжут.

– Людям много чего не нравится, – пробормотал Герман. – Не изволите ли объясниться, Екатерина Георгиевна? Что у вас общего с этим… шустриком?

Взгляд изумрудных глаз не дрогнул, не ушел в сторону.

– Объясниться я могу. Частично. Во-первых, вот вам, господин прапорщик, сувенир на память, – Катя выдернула из-за ремня на спине парабеллум, кинула на колени Герману. – Гильзу перекосило. В обойме еще четыре патрона. Повезло вам, ваше благородие. С какой стати вам взбрело в голову орать «бросай оружие»? Этот тип стреляет профессионально. Два раза меня чуть не достал.

– Я думал, он будет полезнее нам живым, – сказал Герман, потирая бедро, ушибленное германским пистолетом.

– Полезнее, может быть, и полезнее. Но не ценой же наших жизней и здоровья. Его живым трудно взять. Разве что раненым. Лучше бы вы, Герман Олегович, ему локоть прострелили. Или колено. Или это шибко бесчеловечно?

– Не увиливайте, Екатерина Георгиевна. Кто он такой? И кто вы такая? – с мрачной решимостью спросил Герман, сжимая удобную рукоять парабеллума.

– Он – агент «безпеки» – украинской националистической службы безопасности. Я сотрудница спецслужбы. Российской. Не русской, не большевистской, не монархической. РОССИЙСКОЙ. По какому поводу и какими судьбами мы с ним сцепились именно здесь – можете спрашивать, можете не спрашивать, все равно ответить не смогу. Сама пока не понимаю. Интересоваться подробностями моей службы и моим жалованьем не стоит. И вообще, чем зыркать на меня с таким подозрением, идите-ка вы, прапорщик, своей собственной дорогой. Я ведь вас не держу. Лошадь есть, ранены вы чисто символически. И Прота забирайте. Рядом со мной сейчас ой как нехорошо быть.

Герман вновь уставился на реку. Что от нее требовать? Сказала, по-видимому, правду. Щепоточку правды. Да что ты, собственно, у нее узнать хотел? Но уходить не хочется. Признайся, единственное, что еще держит в этой жизни – возможность украдкой глянуть на встрепанный золотистый затылок.

– Братец Прот, ты-то что надулся? – Катя махнула грязным тампоном. – Ототрется уголек. На днях станешь истинным бледнолицым. Или тебя тоже вопросы устройства мироздания мучают?

– Не мучают. Я и так слишком много знаю, – Прот ожесточенно потер серыми пальцами волосы, поднялось облачко пыли. – Х…во быть всезнающим.

– Матюгаться начал, – Катя покачала головой. – Иди-ка ты купаться, всезнайка. Умывальников начальник и мочалок командир.

– При чем здесь умывальники? Я доводом стал, – печально сказал Прот. – Меня все найти хотят. Или убить. Меня теперь от Белгорода до Екатеринослава ищут. Я – аргумент. Используют, потом выбросят. Ваш соперник, его кличка пан Кула, раньше считал, что вы из ЧК. А золото, Екатерина Георгиевна, здесь недалеко, под Змиёвом спрятано. Вы, господин старший сержант, все-таки решите, что вам нужнее – я или золото? Вы с самого начала знали, что я как доказательство важен?

Герман со злорадством увидел на лице амазонки крайнее изумление. Оказывается, наша Катенька тоже глуповато рот умеет разевать.

Кони пощипывали траву, взмахами хвостов отгоняли надоедливых слепней. Герман тоже отмахивался веточкой от кусачих тварей. Новая трофейная «драгунка» стояла между колен. Где-то в зарослях рогоза мирно переговаривались кряквы. Герман слушал уток, заодно прислушивался к ахинее, которую нес Прот.

– От рождения это у меня. Наказан невесть за что. Хотя привык, жить можно. Главное, внимания не обращать, пока лично тебя не касается. Человек, Екатерина Георгиевна, самая странная божья тварь. Себя не понимает, никого не понимает. Всего боится, и от этого кровожадней волка. Порода, видимо, такая.

– Ну, насчет породы я знаю, – Катя продолжала машинально чистить «маузер». – Прот, значит, тебе достаточно тактильного контакта? Прикосновения, я имею в виду?

– Я же говорю, можно и без прикосновений, – скучно сказал мальчик и попробовал улечься поудобнее. – Касаясь человека, я вижу, ну, глубже, что ли. Иногда достаточно посмотреть на кого-то, и тоже хорошо вижу. А иной раз хоть обнимайся – тьма кромешная.

– М-да, уникум ты. Сочувствую. Ничего, если следы хорошо запутать, никто тебя не найдет. Насчет внешности ты не слишком беспокойся, можно загримироваться. И насчет «довода и аргумента» – обижаешь. Я тебя не искала и использовать не собираюсь. Насчет золота – отпираться не стану. Финансовые вливания любой конторе нужны, в том числе и моей. Насчет тебя – ни сном ни духом. Собственно, ты и сам должен был видеть. Нету тебя в моих планах. Уж извини, – амазонка сердито принялась собирать «маузер».

– Есть я в ваших планах, – пробормотал Прот и ехидно добавил: – Только вы еще этого сами не поняли, потому как каша у вас в мозгу. Вы начальство часто ругаете за бестолковость, за то, что вам толком ничего не объяснили.

– Ну, ругаюсь я много, это и господин прапорщик легко может подтвердить, – Катя кивнула в сторону молчавшего офицера. – Ты лучше скажи, откуда у тебя подозрения, если ты меня насквозь видишь? Это ты Герману Олеговичу насчет моей двуличности и коварности заливай. Я-то знаю, что использовать тебя не собиралась. Не потому что такая благородно-разблагородная. Я попросту не знаю, чего все от тебя хотят и что мне самой с тебя можно поиметь. Что насчет этого твои экстрасенсорные способности говорят?

– Эка вы вывернули, Екатерина Георгиевна. Я что, как по книге человека читаю? Знаете, как это – дверь перед тобой распахивают и в тот же миг полотенцем по глазам лупят. За дверью – базарная площадь, и чего там только нет. А ты только кучу навоза успеваешь рассмотреть или бородавку на носу у торговки медом. Смотреть-то не знаешь на что. Времени – миг. Насчет того, о чем именно человек в тот момент думает – это легче, – оно на переднем плане. Но и это у кого как. Люди разные.

– Да уж. Ну и сложности, одуреешь, – Катя покосилась на прапорщика, сидящего с отсутствующим видом, и понизила голос. – Ну а насчет меня, – что там, на переднем плане? Только давай без интимных подробностей. Про бесстыжесть я и сама знаю.

– Глаза. Темно-темно-карие, – шепотом сказал мальчик. – Вы их про себя почему-то вишневыми называете.

Герман видел, как девушка вздрогнула. Тут же нагнулась, бормоча проклятия, принялась собирать рассыпавшиеся патроны. Глухим, незнакомым голосом спросила:

– Значит, вишневые глаза? Не черные или, там, голубые? Не путаешь?