Жду, надеюсь, люблю... - Ирина Лобановская

— А ты меня уважаешь, если так спрашиваешь?

Умен… Ох, умен… Родной братец все-таки… Они остались один на один. Рядом отстраненно шумел народ за столами.

— Ну ладно, — сказал Слава. — Давай рванем по бокалу красного!

Он знал: если Иван согласится — усё прощено. Они друзья.

— Нет! — отрезал тот, отведя по-обычному взгляд. — И не приставай! Я не пью — у меня такой принцип!

— Как ты мне надоел! — честно выпалил Слава.

Он отвернулся и отошел в сторону. А Ванька прилип к каким-то девицам. И щебетал, задом к брату. Слава вернулся к нему, опять встал лицом к лицу.

— Во что ты меня хотел втянуть?

— Да во что, во что?! — закричал брат, уже в очевидном психозе.

Славе это понравилось.

— А в таких же, как ты!

— Каких «таких»?!

Ну, не строй из себя шланга, братец! Не валяй ваньку…

— Будто не знаешь?

Почему-то Слава не мог сказать про мунистов. Язык не поворачивался. Зачем другим знать об этом? Не надо.

— Это мои друзья! — выпалил Иван. Тэк-с… Ну вот вам и проверочка… Вот как ты ушел от них, ясен пень…

— Вантос, когда ты куда-то приглашаешь человека, надо предупреждать, что там за обычаи! Сечешь? Иначе неэтично получается!

— А я не думал, что о такой ерунде и мелочи надо предупреждать! — завопил Ванька.

— Ерунде и мелочи?! — закипел Слава. — Эти люди вокруг тебя, эти твои клубисты — опасные и ненормальные! А я не хочу дружить с такими! И тебе тоже не дам! Запомни это хорошенько!

Ванька изменился в лице. Таким Слава его еще не видел. Ивана просто перекосило от ярости. И закричал брату в лицо:

— Не оскорбляй моих друзей! Понял?! Не оскорбляй моих друзей!

Тэк-с… Ну вот, ты проверен окончательно. Ты, решивший завербовать брата к еретикам, к тем, которые играли людьми, забавлялись ими, как мышками на веревочках. И ты довольно мило требовал прогибаться под себя и, ничтоже сумняшеся, заставлял брата принять положение сыча, когда он хотел нормально жить!

А теперь ты вступился за них. За тех, которые манипулируют людьми. За их перекошенные от вранья рожи. За поклоняющихся, как богу, корейскому проходимцу.

Брат показал себя окончательно. Тварь! Глупая, зомбированная тварь! Теперь Иван выдал себя полностью. А Слава все еще верил ему, пытался верить… Тоже глупо…

Он почему-то подумал, что по очкам бить не надо. Разобьет — и порежет себе руку.

Ситуация вышла из-под контроля. Барьер пройден, и за ним оказалась морда Вантоса, перекореженная ненавистью к брату за то, что он оскорбил его лучших друзей — последователей Муна. Бедная мама…

— А по рогам! — снова выкрикнул Слава.

И этот крик рванул его руку. Он ударил брата прямо в лицо. Изо всех сил. Ванька не упал, хотя отлетел назад. Выпрямился и схватился за скулу. Инстинктивно поправил очки. Его вновь перекосило, и он попытался ударить брата в ответ.

Тэк-с… Вот она — твоя настоящая суть! Твоя, расплывающегося в улыбках и твердящего о том, что никого нельзя бить, все такие хорошие. Ты же пацифистом заявил себя! Ты утверждал, что тебя били, а ты вроде даже и в ответ не замахивался. Милый, правдивый братец…

Слава отбил его удар и второй. Иван сцепился со Славой. Пытался свалить. Слава отскочил и уперся спиной в колонну. Стоял плотно и вновь двинулся на Ивана. Отбросил его, рванув попавшуюся под руку рубашку. Похоже, на ней отлетели все пуговицы. Или часть их. Ванька мимоходом покосился на свою рубаху и снова кинулся в драку. Слава отбил его и швырнул назад, рванув за волосы и дав тычка.

— Да вы чего, мужики? — послышались удивленно-испуганные голоса сзади.

Ванька остервенело рвался к брату. Свалить его он не мог, и тогда прыгнул сбоку, накинулся всей тяжестью, и Слава потерял равновесие. Нет, шалишь!

Падая, Слава успел сделать подсечку, дал Ваньке в спину и рванул вниз за волосы. Братья упали вместе. Иван пытался налечь на брата всем весом, а затем, свалив его на пол, вскочить. Но Слава ему не позволил: прижал одной рукой к полу, а другой — жестко схватил за очень подходящую к случаю густую лохматую шевелюру и притянул к полу.

Братья, сцепившись, покатились по полу. Наткнулись на колонну и застряли. И тогда Слава вновь потянул, как веревки, сколько рука захватила, братово волосье. Рванул и заорал:

— По рогам! По рогам! По рогам! Крик помогал, давал силы.

Минуты две Слава отчаянно молотил башку Ваньки о воздух, рвал за волосы, тянул вниз. Брат даже не кричал, ничего не делал, только лежал сбоку, одной рукой ухватив Славу, а другой давя ему на спину. И Слава подумал, что сейчас можно руку освободить и еще подставить под свой кулак его морду… Или — по спине кулаком.

Но этого уже не надо… К ним подошли.

— Так, мужики, хватит! Хватит, я сказал! Достаточно!

Их поднимали — несколько человек. Отдирали друг от друга. И Слава сразу расслабился и разжал пальцы. Вантоса пришлось отлеплять. Он стоял, накренившись, на руках, его подхвативших. Перекошенный, подгибался, запястья будто одеревенели. Очки висели косо, но упорно не слетали. Из-под разодранной рубахи торчала майка. Братьев развели в разные стороны.

Со Славой вроде усё в порядке. Одежда цела, мобильник в кармане, ничего не оторвалось и не выпало, да и сам он ничего…

На них уставились буквально все. Сбежались, как на яркое зрелище праздничного салюта.

— Ну ты даешь! — сказала Тася, мешая изумление с куражом. — Да-а… Ну ты и даешь!

А Слава моментально принял позу, какую любил принимать в подобных случаях. Небрежно поправил волосы, слегка отряхнул одежду, улыбнулся и деловито-спокойно, с легкой веселостью ответил:

— Да ничего особенного. Бывает, бывает! Что делать…

Люди смотрели на него с двух сторон. Кокорина покачивала головой. Почти радостно.

— Вина тебе налить? Слава пожал плечами:

— Можно и вина.

— Держи! — бодро скомандовала она и протянула ему бокал, радостно-удивленно сияя.

И Слава удовлетворенно осознал, что сейчас она убедилась в его силушке сама, а его рука, взявшая бокал, не дрожит. Он поднял голову и поискал глазами Вантоса. Брат стоял на противоположном конце зала. Накренившиеся очки… Взлохмаченный, красный, перекошенный, рубашку вроде как-то слегка поправил…

Слава смотрел на него, и поднимал бокал, и во весь рот улыбался брату. Искренне улыбался ему. Прямо сиял. А потом изящно выпил. И продолжал изящно стоять и сиять в другом конце зала…

Везде уже усё в порядке. Люди увидели его стиль после происшедшего и сразу поняли: разборка окончена, вмешиваться больше нечего и незачем.

Но подошла все-таки женщина. Мешая умиление с некоторым сочувствием, сказала, указывая на Вантоса: