Орельен. Том 1 - Луи Арагон

А вдруг все это лишь мираж праздности, их общей праздности, и мираж Парижа, Парижа, так тщательно причесанного, такого опрятного, где не за что зацепиться их праздным сердцам, необъятной пустоте их сердец? А вдруг все это еще один обман жизни, которая продолжается, течет, хотя детство уже поглотила пропасть минувшего, хотя медленно догорает молодость и остаются лишь борозды горечи — морщины на сердце и лице; и сейчас из глубины зеркала медленно наплывала сетка морщин.

Орельен.

XXXIII

— Ты довольна своим воскресеньем?

Роза ответила не сразу. Она снова окинула мысленным взором свой воскресный день.

…В полдень она зашла в «Ритц», на улице Камбон. В баре ее ждал Барбентан. Через гостиные они прошли в ресторан. Как приятно пообедать в саду… Особенно в это время года… Эдмон был одет с неописуемым изяществом. Женщины оглядывались на него, пожалуй, не меньше, чем на Розу.

— Смотрите, вот Роза Мельроз… Кто это с ней? Какой красавец!

Она улыбалась. Ни один столик не пришелся им по душе. Эдмон склонился к ней:

— Если вас не пугает погода, давайте дойдем до Вандомской площади, я там оставил свою машину и к тому же я знаю поблизости один весьма приличный ресторан…

С Вандомской площади начался их дальнейший путь. Машина Эдмона — длинная, просторная, зеленая, с красными кожаными сидениями, легко обгоняла попутные автомобили. Она набирала скорость одним рывком, но мягко, без толчков. Даже не верится, что едешь через город. Роза укрылась полостью, подбитой соболем.

— Куда ты меня везешь, Мондинэ? Твоя лошадка изрыгает огонь! Нет, правда, куда?

Машина катила по направлению к Булонскому лесу. Роза прикрыла глаза.

— Ты водишь машину так же прекрасно, как и танцуешь, ты, Розино чудовище, — а танцуешь, как…

Поцелуем он закрыл ей рот. В нем чувствовалась какая-то удивительная непринужденность, словно в крупном хищнике. Когда он сидит за рулем, трудно сказать, кто перед тобой — король парижских такси или же грабитель с большой дороги. Он повернул к Версалю. Опять Версаль…

Роскошная гостиница выходила фасадом прямо в парк. По-видимому, нынешние короли приезжают провести свои weekend[19] прямо к Королю Солнцу. Сплошной комфорт, сплошной шик и полная уверенность в том, что ваша тайна будет соблюдена. А какой сервис! Машина обогнула двор и, послушная движению руки Эдмона, остановилась у подъезда.

— Апартаменты готовы?

Швейцар у входных дверей, портье, лакеи в один голос сообщили:

— Апартаменты номер пятнадцать.

Грум потащил вслед за ними соболью полость. Мосье и мадам прошли через холл, сели в лифт…

— Значит, ты звонил сюда, — шепнула Роза. — А притворялся!

«Должно быть, приготовил сюрприз», — подумала она. Их ввели в номер, состоящий из трех комнат. В первое мгновение она заметила только половодье роз — белых чайных. Здесь их должно быть… она быстро подсчитала в уме стоимость цветов. Просто сказочная сумма. Все покрывали розы. И это накануне рождества.

Она обернулась и произнесла самым глубоким из всех своих сценических голосов:

— Мой друг, вы поистине неподражаемы!

Сопровождавший их метрдотель склонился в почтительном поклоне:

— Завтрак накрыт в столовой… как и заказывал мосье… если мадам пожелает…

— Спасибо, Марсель, когда нужно будет, я позвоню.

Какая нежная, ровная температура, и этот одуряющий аромат! Роза взяла целую охапку цветов, тряхнула снежными хлопьями…

— Бог мой, Эдмон, ты просто невозможен! Тратить целое состояние, когда люди умирают с голоду и холоду! Целое состояние на цветы!

— Все розы моей Розе…

Он помог ей снять манто. До чего он молод, силен, и красив! И богат к тому же, эдакое чудовище.

— Больше всего меня прельщает в нашем приключении то, что оно в высшей степени дурнотонно, — сказала госпожа Мельроз.

Эдмону нравилось бывать с Розой потому, что она была настоящая женщина, которую ничем не испугать, которая знает толк в любви. После Карлотты Эдмону ни разу не попадалась любовница, которая так бы ему подходила. Если чудо ее молодости действительно оказалось лишь чудом, то, во всяком случае, оно послужило тому, что Эдмон еще сильнее привязался к этой женщине, которая прошла огонь и воду и могла поэтому оценивать сравнительные достоинства своих поклонников. Он просто таял от ее комплиментов.

— Никогда не видела ни у кого такого белья, как у тебя, — заявила Роза. — Должно быть, вся твоя жизнь проходит в выборе подходящих кальсон, несчастный!

— А в чем она, по-твоему, должна проходить?

— Да у тебя ведь дела, широкие замыслы…

По молчаливому сговору между ними считалось, что у Эдмона голова идет кругом от всех этих комбинаций с парижскими такси, домами, биржей, автомобильными шинами, горючим и всем прочим. От Розы не ускользнуло, что Эдмон не прочь прослыть в ее глазах важной особой, сверхбизнесменом, именно сверхбизнесменом. И время от времени она тактично напоминала ему об этом. Но у него и в самом деле были самые восхитительные кальсоны во всем Старом и Новом Свете. Не говоря уже о сорочках, носках. К тому же выхолен, как куртизанка, и мускулист, как ломовой извозчик.

— Просто не понимаю, когда тебе приходится вставать, Мондинэ, очевидно, до зари, ведь у тебя на плечах уйма дел… А ты еще ухитряешься прихорошиться, так что тебя можно разглядывать со всех сторон и ни к чему не придерешься. Икры у тебя, как у велосипедиста, — железные… Нет, одного утра ни за что не хватит… Ах, ты мне сделал больно, грубиян…

Что ни говори, а приятно иметь сутенера-миллионера. Особенно такого умницу, как Мондинэ. С ним совсем не обязательно прикидываться, что ты моложе своих лет. Она нравится ему именно такой, какая есть. А Роза достаточно хитра, она все понимает и даже твердит ему о своих годах, как бы умаляя себе цену: все-таки грустно, что ни говори. Ни за что она не скажет этому мальчику, что он в ее власти, что это она его держит, — наоборот, всякий раз она притворяется даже перед самой собой, что он — ее последний, самый-самый последний необъяснимый каприз и что ей все равно не удержать его, уж это-то она прекрасно понимает.

— Мой дикарь, преступник, убийца! — шепчет она. — Я же тебе в матери гожусь! Он до того хорош, что грешно было бы… Неужели тебя не утомляет быть всегда таким изумительным!

По-видимому, это его совсем не утомляет.

Они наелись гусиной печенки и расшвыряли все цветы, до последнего лепестка. Роза обожает гусиную печенку. Лежа в широкой постели с прозрачным пологом, она глядит, как обнаженный Эдмон переходит из спальни в ванную и из ванной в спальню. Мелодично журчит вода. Ему нравится приводить себя в порядок на ее глазах.

— Что за обаятельный эксгибиционист! Подойди сюда, дорогой, ближе, ближе! Я не желаю, сударь, издали любоваться вашими ногами.

Эдмон сиял. С другими женщинами его постоянно терзали сомнения. Вполне понятные сомнения мужчины, слишком хорошо знающего, каким языком говорит дорого оплачиваемая любовь. А с Розой ему всегда казалось, что она бы сама ему заплатила деньги, будь это ей по карману. И ведь это не кто-нибудь, а Роза, великая Роза Мельроз… Он заставит ее стонать от наслаждения.

— Нет, просто немыслимо… у тебя такая кожа, словно ее раз навсегда позолотило августовское солнце, а ведь сейчас у нас зима! Где это ты умудряешься загорать?.. Ты словно вышел из рук Гермеса. И этот шелковистый пушок… почти непристойный… Впервые вижу такой пушок! По сравнению с тобой я просто бревно…

Роза прекрасно знает, что у нее ослепительно-белая кожа, знает также, что у нее груди будто изваянные — на вид небольшие, но только на вид — широко расставленные, как бы созданные для любви.

— Когда я подумаю, что у тебя молодая прелестная жена, а ты лежишь в моих объятиях… — шепчет она. — Ах, лгунишка, лгунишка. Как же после этого я могу тебе верить?

— Ты же отлично знаешь, что я ее никогда не любил…

— Однако женился.

— Ничего не поделаешь, обожаю хорошее белье, а сам платить за него не мог.

Роза упивалась его цинизмом.

— Ах, каналья!

Потом вдруг вспомнила эту самую Бланшетту, в отношении которой проявляла на словах столько великодушия, хотя, надо признаться, лицо у супруги Эдмона немного лошадиное, да и руки не особенно красивые.

— Скажи, нахал… твоя жена…

— Что моя жена, Розетта?

— Сначала ты от нее таился, не хотел говорить даже нашей милой Мэри, чтобы не дошло до твоей жены, а теперь вдруг переменился.

— Переменился не я, а обстоятельства…

— Как так?

Эдмон присел на край постели, обхватил руками согнутые колени, плечи его угрожающе поднялись, и он стал ужасно похож на коршуна, подстерегающего добычу, — не по росту маленькая головка с редеющими волосами, глубоко запавшие, хищные глаза. И крепкие зубы.