Сад сходящихся троп, или Спутники Иерофании. Вторая связка философических очерков, эссе и новелл - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрагмент персидской миниатюры. Сокол, принесший камень из Вечной обители бога Симурга
По сообщению кладбищенского смотрителя, в начале мая 1915 года в два часа пополудни у могилы Моргана Робертсона видели трех людей: роскошно одетую девушку с тонкими чертами лица, седобородого стройного высокого старика в новом черном смокинге с резной тростью из сандалового дерева в руке и мужчину в одеянии индийского купца. Девушка дважды исполнила короткую песню на восточном языке. Несомненно, это была та песня на фарси из семи строк, некогда исполненная Шушаник Орбелян в чай-хоне для морских офицеров персидского портового города Бендер-Аббаса:
Ты ночь создал, а я свечу;
Ты глину создал, а я чашу.
Леса, долы и горы создал Ты.
А я парки, цветники и сады.
Я тот, кто из камня зеркало сотворит;
И тот, кто из яда напиток изготовит;
И тот, кто создаст из времени красное вино дервиша.
С тех пор их никто в Бруклине больше не встречал. Правда, портной мастер Рубинштейн говорил, что жили они затем в Калифорнии и помогли многим жертвам начавшегося в апреле 1915 года геноцида армян в Османской империи. Впоследствии купец отправился в Европу, девушка вышла замуж за киликийского аристократа, став попечительницей армянского монастыря Святых Иаковов, Иакова Зеведеева и Иакова, брата Господня, в Иерусалиме, а красный дервиш, дожив почти до ста лет, в конце концов уехал в Иран и нашел свое упокоение в Башне молчания в Йезде, священном городе зороастризма.
Великий Могол. Изумруд с надписями на фарси. Бараташвили происходят от Великих Моголов
В завершении стоит дать некоторые пояснения в отношении поэмы Фарид-ад-ди-на Аттара «Беседа птиц» или «Мантик ат-таир». Дело в том, что в пернатом боге Симурге персидский суфий зашифровал платонического Демиурга и, стало быть, Ахурамазду древнеперсидской религии, которому в индоарийской традиции соответствует Ишвара, а у балто-славян, по данным Николая и Елены Рерихов, Извара, что подтвердил бы и академик Олег Трубачев. Но за всеми этими эпитетами и определениями стоит невидимый и наблюдающий за Мирозданием бог Зерван Акарана, всевидящий, сосредоточивший в себе пространство и время, но не вмешивающийся в дела людей и всегда достигающий своей цели на всех планах бытия и в вечности. О чем гласит и «сулейманийский пергамент», фрагмент курдской поэмы на языке «горани», написанной на куске оленьей шкуры пехлевийским алфавитом и повествующей о трагических событиях исламского завоевания Курдистана: «Разрушенные храмы, костры потушены, | Величайшие из великих спрятались, | Жестокие арабы уничтожили | В деревнях бедняков до Шарезура, | Они порабощали девушек и женщин, | Храбрые мужчины ныряли в их кровь; | На пути зороастризма остался один Ахурамазда, никого не жалевший…». Вот поэтому тридцать птиц, долетевших до вечной обители, не увидели Симурга-Демиурга, а ощутили себя им самим в своем единстве, что никак не означает, будто этого бога нет, или он растворен в озере, которое, с другой стороны, предстает мыслящей субстанцией и некоей божественной мастерской. Тут вспоминается апокрифическое Евангелие детства от Фомы, в котором описывается, как дитя Иисус слепил из глины птиц небесных, оживил их, и они улетели. В нем Иисус Христос выступает в качестве Симурга-Демиурга, учитывая, что Δημιουργός в переводе с греческого в узком смысле ремесленник и горшечник, а в широком – Создатель, Творец. С другой стороны, следы древней веры в этого незримого, но сущего Бога, будь то Дьяус-Зевс, Юпитер, Извара-Сварог, Уран-Варуна и пр., ныне ученые обнаруживают по всей индоевропейской ойкумене, начиная от Таримской долины в Китае и до Оркнейских островов. Это была первая монотеистическая религия, запечатленная в индоарийских Ведах и индоиранской Авесте, приверженцы которой до сих пор существуют в Иране и Индии и исполняют свои службы в Аташ-гяхах – храмах Огня. Ее цвет бело-красный, сохраненный в государственных флагах Ирана, России и практически всех балто-славянских государств, а иудаизму и исламу она дала учение о Святом Спасителе Саошьянте, осуществившееся затем в христианстве. Ну а к историческим курьезам относится, пожалуй, то, что красным дервишем революции называли некоторые соратники Льва Троцкого, о чем нами некогда упоминалось. Последний любил красное вино, а для главного пограничника Вячеслава Менжинского его и вовсе присылали из Шираза: без оного этот чекист, знавший в совершенстве фарси, по воспоминаниям ветеранов Лубянки, не мог воспринимать классическую персидскую поэзию.
Сад сходящихся тропок, или Послесловие послесловий
Новелла-эпитафия
Посвящается памяти вдовы мастера и дочери самурая
Марии Кодаме
«Все они солдаты, вечностью богаты, бедны ли, богаты».
Булат Окуджава, из песни «Батальное полотно», 1973 год
Рассказ Борхеса «Сад расходящихся тропок» как аллегория времени
Можно ли за роман убить человека, тем более того, кого ты, резидент немецкой разведки в Англии во время Первой Мировой войны, выбрал для агентурной связи и который должен передать твою информацию в центр? Разумеется, ведь у него, некоего Стивена Альберта, оказывается рукопись романа твоего прадеда Цюй Пэна, задумавшего написать произведение, превзошедшее по многолюдности действующих лиц знаменитый «Сон в красном тереме» (1763–1791), создав лабиринт, где бы заблудился каждый прикоснувшийся к роману. На встрече с резидентом Ю Цуном Стивен Альберт предлагает показать тому сад расходящихся тропок, разбитый самим Цюй Пэном. Здесь выясняется, что сад, роман и лабиринт – одно и то же, а Цюй Пэну удалось осуществить замысел объемного романа, в котором бы читатель терялся в переплетениях реальностей и лабиринтах времен. Ю Цун убивает показавшего ему роман Альберта. Еще один шаг – и он скроется навсегда в этих загадочных лабиринтах, но в этот момент его настигает британский контрразведчик Ричард
Мэдден. На следующий день в газетах появляется сообщение о загадочном убийстве Стивена Альберта, а вскоре немецкая авиация бомбит город Альбер (по-французски пишется как Albert), где сосредотачивались британские дивизии. Так Ю Цун в буквальном смысле благодаря любви к литературе и своему прадеду, но ценой собственной жизни выполнил поставленную перед ним задачу. Или все же это заранее предвиделось в романе-саде, а жизнь Ю Цуна тем самым обратилась в текст произведения, замышленного его прадедом? Такова общая канва рассказа Хорхе Луиса Борхеса, изданного в 1941 году в одноименном сборнике.
В довольно простом
