Врангель - Борис Соколов

Хотя Врангель и не сочувствовал замыслу «Московской директивы», поставленные задачи надо было выполнять, несмотря на то, что Кавказская армия была существенно ослаблена. Ей пришлось вернуть в состав Добровольческой армии 7-ю пехотную дивизию, а также передать под командование Май-Маевского 2-ю Терскую казачью дивизию, Осетинский конный полк и пластунские Терские и Осетинский батальоны. Это не могло быть компенсировано передачей Кавказской армии 2-й Кубанской пластунской бригады. Правда, Врангелю удалось добиться, чтобы 2-ю Терскую дивизию ему оставили до завершения Камышинской операции.

Тем не менее Кавказская армия продолжала наступление вдоль Волги на север. Войска Врангеля 15 июля взяли Камышин. Было захвачено около тринадцати тысяч пленных, 43 орудия и множество пулеметов, 12 паровозов, более тысячи вагонов, большое количество снарядов и патронов.

Перед Камышинской операцией произошли изменения в командовании Кавказской армии. Генерал Юзефович получил назначение командиром 5-го конного корпуса, состоявшего из полков регулярной кавалерии. Вместо него начальником штаба армии стал генерал Шатилов, а 4-й конный корпус у него принял генерал Топорков.

Шестнадцатого июля Врангель получил грозную телеграмму Романовского: «Для доклада Главнокомандующему прошу спешно сообщить, чем вызвана переброска отряда генерала Говорущенко на левый берег Волги. Переброска столь крупного отряда в связи с необходимостью выделения Терской дивизии и возвращения донцам их 1-го корпуса слишком ослабит части армии на главном операционном направлении».

Барон в тот же день ответил: «Переброска частей генерала Говорущенко на левый берег Волги имела целью скорейшее соединение с войсками Верховного Правителя и намечалась в связи с передачей в состав Кавармии 1-го донского корпуса и обещанным прибытием 2-й пластунской бригады, о начале переброски которой в Кавармию я был телеграфно уведомлен. Отаод уральцев на Восток и намечаемая передача донцам вновь 1-го корпуса, задержание Добрармией 2-й пластунской бригады и приказание направить туда же терцев, конечно, в корне меняют положение. При этих условиях не только перебросить что-либо на левый берег Волги в район Камышина не могу, но от всякой активности на северном направлении вынужден отказаться. Боевой состав армии (6-я дивизия в бой введена быть не может) таков, что при указании действовать одновременно и на Астраханском, и на Саратовском направлениях последнее направление могу лишь наблюдать».

В тот момент Петру Николаевичу уже было совершенно ясно, что ни о каком наступлении на Саратов не может быть и речи. Начинали сказываться пороки «Московской директивы». Вооруженным силам Юга России предписывалось наступать по всем направлениям, ни на одном из которых они не были достаточно сильны, чтобы нанести противнику решительное поражение. Даже на главном, орловско-курском направлении красные, отступая под натиском армии Май-Маевского, отдавали значительную территорию, но не несли больших потерь в людях и вооружении. А наступательный порыв белых должен был рано или поздно истощиться, так как пополнений почти не было.

Врангель так и не получил обещанных ему кубанских пластунов. Противник же на его фронте постоянно усиливался за счет войск внутренних округов и дивизий, снятых с Восточного фронта. Красные переходили в контратаки, продвижение к Саратову застопорилось. По оценке Врангеля, против него была сосредоточена большая часть 2-й армии Восточного фронта. Красные насчитывали до сорока тысяч штыков и сабель и многократно превосходили по численности Кавказскую армию.

В телеграмме в Ставку от 28 июля Врангель информировал: «Противник продолжает спешно сосредотачивать части к Саратову: с Уральского фронта переброшена 22-я стрелковая дивизия, из Нижнего Новгорода отряд волжских матросов, из Казани и Самары 16 легких и тяжелых батарей, прибыло из внутренних губерний шесть тысяч пополнения, за счет которых восстановлены вторая бригада второй дивизии и полностью 38-я дивизия, сформированы в саратовском районе 2-я бригада 34-й дивизии, 5-я отдельная стрелковая бригада и Николаевский батальон. Обстановка повелительно требует полного использования камышинской победы и неустанного продвижения на Саратов, дабы не дать красным закончить сосредоточение и вырвать у нас инициативу. Однако полное расстройство снабжения вследствие невозможности иметь впредь до падения Астрахани водный транспорт, крайнее истощение частей Кавармии, сделавшей за три месяца с непрерывными боями более тысячи верст, и огромный некомплект в единственно боеспособных кубанских частях исключает возможность дальнейшего продвижения Кавармии на Саратов. На военном совете комкоров, собранном мною вчера в Каменном Овраге, дальнейшее продвижение на север единогласно признано невозможным. С болью в сердце вынужден отказаться от дальнейшего наступления Кавармии и отдать директиву Нр 01226. На поддержку северной группы Кавармии выдвигаю три полка 6-й дивизии, прибытие которых на фронт могу ожидать не ранее 15-го августа — части с тяжестями следуют походом».

По поводу этой телеграммы Петр Николаевич писал в мемуарах: «Горькое чувство овладело мною. Я ясно отдавал себе отчет, что ошибочная стратегия Главнокомандующего неминуемо сведет на нет все наши военные успехи, достигнутые такой дорогой ценой. Второй уже раз успехи моей армии сводились на нет тем, что легшие в основу оперативного плана обещания Главнокомандующего передачи мне сил, необходимых для успешного завершения операции, не выполнялись. Сосредоточив все внимание на казавшемся ему главнейшим „Московском“ направлении, главное командование уделяло Добровольческой армии все свои заботы. Нелады между Главнокомандующим и Кубанским правительством тяжело отражались на снабжении моих частей. Низшие органы штаба Главнокомандующего проявляли в отношении нужд далекой сердцу генерала Деникина Кавказской армии полную невнимательность».

Двадцать девятого июля Врангель решил обратиться к Деникину с официальным письмом:

«Милостивый Государь Антон Иванович.

В минуту казавшейся неизбежной гибели Великой России, когда Армия развалилась, общество трусливо попряталось по углам и обезумевший народ грабил и жег Родную Землю, Вы подняли выпавшее из рук генерала Корнилова знамя спасения Родины. Под сень этого знамени стекались те, кто не потерял еще веры в спасение России, кто, веря в Вас, шел за Вами на служение Родной Земле.

В числе них был и я. Скоро год, как я в рядах Армии иду за Вами, страдая душой при виде потоков русской крови, пролитых братской рукой, при виде мерзости запустения Родной Земли, но незыблемо веря в светлое будущее России. Служа с Вами одному великому делу, являясь ныне одним из Ваших ближайших помощников и прожив целый год в рядах водимых Вами войск, я связан с Вами как солдат. Как человек, я обязан Вам тем неизменно сердечным отношением, которое особенно чувствовалось во время перенесенной мною смертельной болезни.