Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Мортон

Их называли фрэзеровскими ополченцами, но им было безразлично, как называться. Главное, что они снова находились рядом со своим вождем, молодым Саймоном Ловатом. Они выступили из Инвернесса и протопали пешим маршем до самого Гринока. Там их погрузили на корабли и отправили в Канаду. По прибытии наших парней объединили с частями генерала Вулфа и отправили штурмовать Абрахамовские высоты. Дело происходило ночью, не было видно ни зги. И вот тысяча семьсот человек грузятся на лодки и в полной темноте плывут по реке Святого Лаврентия. Наконец они добираются до места, а там скалы стоят сплошной стеной. Им, значит, надо карабкаться на эти утесы. И тут мастер Ловат пускает по цепи приказ — прислать к нему горца, который в свое время стащил сыр из Башни Файрберн. Это была такая неприступная башня неподалеку от Мур-оф-Орд, где в старые времена хранили сыр. Так вот мой прапрадед как-то раз отличился — взобрался на башню и выкрал сыр!

Короче, Саймон Ловат послал его впереди всех. Ибо вождь верно рассудил, что человек, сумевший взобраться на Башню Файрберн, сможет покорить любые высоты. И прапрадед не подвел. Он взобрался на утесы первым и проложил путь остальным. И знаете, каким образом Фрэзерам удалось пробраться через французские дозоры? Опять же благодаря моему предку! Он говорил по-французски и сумел вызнать пароль. Я часто слышал, как мой дед рассказывает эту историю, а он узнал ее непосредственно от своего деда…

Глава пятая

Словно в Англии

Я приезжаю в Порт-Элизабет, где вспоминаю переселенцев 1820 года; здесь же мне показывают южноафриканских змей. Я осматриваю Грейамстаун с его кафедральным собором, университетом, музеем и многочисленными школами. В окрестностях Грейамстауна я набредаю на Батерст — самую настоящую английскую деревушку в Южной Африке.

Ночью прошел дождь, и поутру весь город выглядел чистым и умытым. День обещал быть великолепным: на голубом небе ни облачка, деревья освободились от пыли и блистали свежей листвой, напившиеся влаги маисовые поля радовали взгляд дружными побегами. Даже сама африканская земля, казалось, смягчилась и заулыбалась счастливой улыбкой.

На рассвете я выехал из Книсны и отправился на восток. Дорога почти все время тянулась вдоль побережья Индийского океана. Некоторое время спустя я заметил, что окружавший меня пейзаж начал преображаться: он стал определенно более африканским. Это были еще не тропики, но уже некий намек на них. В горах появились овраги и ущелья. Деревья стояли, опутанные длинными лианами. Местами леса были такими густыми, что солнечные лучи проникали в них всего на несколько ярдов, а затем останавливались, словно в нерешительности. Перед лицом этой чащобы я испытывал такое ощущение, будто стою у западных врат великого храма и заглядываю в сумрачный зеленый неф. Меж деревьев я заметил банановые пальмы и дикий виноград. По дороге мне встретился холм, целиком покрытый розовой ватсонией, а за ним простирались целые акры цветущих гладиолусов.

Великолепное зрелище! И все же наиболее эффектной из всех африканских цветов я считаю протею — национальный символ Южной Африки. Это растение с крупными и яркими цветами своеобразной формы (больше всего они напоминают гигантские сосновые шишки) растет повсюду на Капе. Полагаю, что свое название цветок получил благодаря удивительному разнообразию видов — ведь, как известно, морской бог Протей славился умением изменять внешний облик по собственному желанию. Европейцы незнакомы с этим растением, зато на юге Африки, в Австралии и Южной Америке протея произрастает повсеместно. Это, кстати, служит лишним доказательством в пользу теории дрейфа материков, выдвинутой немецким ученым Альфредом Вегенером. Он доказывал, что миллионы лет назад Африка и Южная Америка составляли единый материк, а затем начали расползаться наподобие дрейфующих айсбергов. Любопытно, что доктор Хатчинсон из Кью поддержал данную теорию. В своем труде «Ботаник в Южной Африке» он приводит ряд карт, демонстрирующих, насколько точно западная береговая линия Африки соответствует восточной береговой линии Южной Америки.

Вода в Грут-Ривер была темной, как в горном хайлендском ручье. Она сбегала по зеленым склонам и устремлялась к океану. Вскоре я достиг перевала, который тянулся над лесом Блаукранс-Форест. Дорога проходила по самому краю пропасти. Далеко внизу виднелись зеленые макушки деревьев, там лежали жаркие, влажные джунгли. А здесь, рядом — ничего, пустота… Пусть бы хоть одинокий куст алоэ на обочине, и то какое-то утешение для души! Но нет, справа дорога резко обрывалась в пропасть. Зато слева на фоне неба выделялись горы Титикама. Издали они казались гладкими голубыми конусами. Титикама… Какое волшебное имя! Один человек в Книсне объяснил мне, что слово это пришло к нам из готтентотского языка и является попыткой передать звук журчащей воды.

Дорога сделала очередной поворот, и взору моему открылся прекрасный и величественный пейзаж: горные склоны, сплошь заросшие хвойными лесами. Темно-зеленые сосны и почти черные ели дружно маршировали вверх — точь-в-точь могучее воинство Карла Великого, — и, перевалив через вершину горы, скрывались из виду. Когда же дорога выровнялась, я увидел перед собой необъятные просторы, покрытые зарослями ватсонии. Поляны ярко-розовых цветов простирались вдаль на целые мили. Миновав Хумансдорп, я направился к безбрежным песчаным пляжам Джеффриз-Бей.

Здесь я увидел троих цветных мальчишек с удочками. Они насаживали на крючки окровавленные кусочки осьминога.

— И что вы ловите? — полюбопытствовал я.

— Кабелджу, баас, — ответил один из юных рыбаков.

— И мормору, баас, — добавил другой.

Я заметил на песке прелестную ракушку, поднял ее и положил в карман. Но, пройдя всего несколько шагов, вынужден был снова наклониться — там валялась еще более красивая раковина. Тогда я окинул взглядом пляж и увидел, что он весь усеян сотнями и тысячами ракушек всевозможных форм и размеров. Это была дань, которую прилив оставляет на берегу. Так я и брел с полмили по песчаному пляжу, то и дело подбирая очередной маленький шедевр и отвергая его ради следующей драгоценности.

На мой взгляд, собирание ракушек — одно из самых порочных человеческих увлечений. По сути, оно является стяжательством в чистом виде. Ведь в глубине души я не мог не понимать, что рано или поздно выброшу их все. А вот поди же — не мог отказать себе в этом удовольствии! Такое наслаждение шагать по плотному белому песку и любоваться волнами Индийского океана, которые набегали и откатывались всего в нескольких ярдах от меня. Время от времени какая-нибудь особо энергичная волна докатывалась до моих ног и тут же отступала, оставляя на песке очередную ракушку. И все они казались мне прелестными. Кто знает, может, именно этому экземпляру суждено стать предметом зависти для всех конхиологов…