Останкинские истории (сборник) - Владимир Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клавдия провела Данилова в свою комнату, спросила:
– Ну ты что?
– Как что? Ты мне звонила ночью…
– Ах да… – вспомнила Клавдия. – Ну ладно. Пока посиди минуту, я кончу одно дело…
Она уселась за стол, то ли письменный, то ли туалетный, и на листе хорошей бумаги принялась что-то решительно писать. Ручка ее двигалась, словно Пегги Флеминг по льду во время обязательной программы, росчерки пера получались какие-то особенные и красивые, на листе бумаги возникали вензеля. В комнате Клавдии у Войнова Данилов был впервые. Впрочем, она мало чем отличалась от личных покоев Клавдии в квартире Данилова, более знакомой. Только здесь над столом, в рамке и под стеклом, группой, «под деревню», разместились портреты женщин. Портреты были черно-белыми репродукциями с гравюр, живописных портретов и кинокадров. Всего из общей рамки на Данилова глядело девять дам. Маргарита Наваррская. Жанна Д’Арк. Екатерина Дашкова на лошади. Зинаида Волконская. Софья Ковалевская. Александра Коллонтай. Софи Лорен. Сама Клавдия. Юная и хорошенькая. Девятую даму Данилов узнал не сразу. Потом понял, что это Миледи из «Трех мушкетеров». То есть Милен Демонжо, игравшая Миледи. «Что же это она их в рамку?» – удивился Данилов.
За стеной раздался стеклянный звук.
Клавдия подняла голову, сказала с досадой:
– Опять уронил бутылку. Вот медведь!
Тут она заметила Данилова и в первое мгновение удивилась ему.
– Посиди, посиди, Данилов…
– У тебя срочное дело?
– Да… То есть не дело, а упражнение. За королеву Елизавету пишу королеве Бельгии. По образцу.
Клавдия протянула Данилову серую книгу «Дипломатический церемониал и протокол», а сама продолжила разведение вензелей. Книгу Данилов листал с любопытством. Он и сам был не прочь иметь такую. Чуть ли не наизусть запомнил параграфы о бутоньерке, планы рассадки почетных гостей на завтраках с женщинами и без женщин, узнал, что в представительских экипажах с расположением мест друг против друга почетным местом является место на заднем сиденье справа по ходу движения. Шелковой лентой в книге была заложена страница с разделом «Переписка между монархами». Здесь предлагались образцы комплиментов и обращений к монаршим особам. Клавдия, видно следуя советам протокола, и сочиняла сейчас письмо бельгийской королеве.
– Вот, – сказала Клавдия. – Теперь комплимент на месте и концовка верная: «Моей доброй сестре королеве Бельгии». А если бы они были родственницами, пришлось бы добавить: «Моей доброй сестре и дорогой кузине…» А если бы я писала от себя, то окончила бы словами: «Имею честь быть Вашего королевского высочества весьма покорный слуга». Непростое дело. К маркизу следует обращаться: «Весьма достопочтенный маркиз…» Достопочтенный всегда сокращается и пишется: «Дост.». Граф – тот высокочтимый… А епископ – Ваше блаженство…
– Зачем тебе?..
– Ну мало ли зачем… – уклончиво сказала Клавдия.
– Все-таки едешь в Англию?
– Пока нет. Да тут и не только английские правила, тут французские, прочие… Я, может быть, и без всякой перспективы. А так… Просто интересно…
– И что же ты написала бельгийской королеве?
– Это наш с ней секрет, – строго сказала Клавдия.
– Я вижу, что у тебя увлекательное занятие, – сказал Данилов, – и в моем участии нет никакой необходимости. В следующий раз я вряд ли поверю ночным звонкам. А теперь прошу принять уверения в моем глубоком уважении. С этим я раскланиваюсь.
Данилов встал. Он был сердит.
За стеной опять упала бутылка.
– Ну прости, ну извини, – чуть ли не взмолилась Клавдия. – Я тебе вчера не лгала. Мне и вправду было тошно.
И тут она расплакалась.
Данилов поначалу смотрел на Клавдию с недоверием – не новая ли это уловка удержать его при себе? Он хорошо знал, какие у Клавдии бывают глаза и какие губы, когда она фальшивит. Нет, выходило – страдания ее были искренними. Данилов расчувствовался.
– Было тошно, не хотелось жить… Я нуждалась в тебе!
– Что-нибудь случилось? – спросил Данилов.
– Ничего не случилось… А так… Тошно, и все… Бегаешь, крутишься, а зачем? Все мелкое… И все пустое!
Полчаса назад Данилов думал сказать Клавдии о сомнительности ее предприятий с изумрудами и дипломами, теперь он был готов расхвалить эти же изумруды и дипломы. Давно он не видел Клавдию такой – беззащитной, смытой жизнью, куда девалась ее победная уверенность в себе!
– Данилов, ушло бы все это! А жить бы просто и для чего-то, и чтобы кто-то верный был рядом! Хоть бы и ты!..
Данилов сидел растроганный, думал: «Может, и вправду стоило быть рядом с ней, а все остальное – ошибка?»
– Это со всеми случается, – сказал Данилов, – находит тоска, и все… Что же отчаиваться! Надо жить. У тебя ведь с будущим связаны большие надежды…
– Какие? – нервно спросила Клавдия.
Однако слезы уже высыхали на ее щеках.
– Ну какие… – осторожно сказал Данилов, – ты знаешь о них лучше меня… Или хлопобуды… Наконец, у тебя будет главная идея… Эта… достаточно сумасшедшая…
– А она осуществима?
– Не знаю… Я и о самой идее не знаю. Не знаю, что тебе на двадцать лет вперед припрогнозировали хлопобуды…
– Независимость! – горячо сказала Клавдия. – Вот моя главная идея!
– От чего независимость? От кого?
– Просто независимость! Независимость с большой буквы!
– Ну знаешь… – развел руками Данилов.
Больше он ничего не мог сказать.
Клавдия была в печали, но уже и энергия появилась в ее взгляде. Данилов чувствовал, что, если он сейчас станет соглашаться со словами Клавдии о неосуществимости ее достаточно безумной идеи, Клавдия сама ринется в спор и с ним, и с собственными словами. Это было хорошо, значит, она отошла от ночных тревог. Наверное, и отошла, раз писала письма королеве Бельгии. Слезы ее были, видно, явлением остаточным…
– А отчего эти женщины оказались вместе? – спросил Данилов, имея в виду портреты в рамке.
– Подумай…
– Странный набор…
– Стало быть, ты плохо знаешь меня, коли считаешь, что странный…
– Теперешнюю – возможно, что и плохо.
– Если все их свойства перемешать и слить в одной! Что было бы! Я б перевернула весь мир!
– У тебя вселенские масштабы?
– Данилов, какие во мне энергии и порывы! Если б ты знал! Но ведь все попусту… Все сгорит во мне… А я бы… Может, конечно, еще и выйдет что…
– Независимость тебе определили хлопобуды?
– Да. Но это тайна. Молчать о ней – в твоих же интересах. Как и в моих.
– Хлопобуды – серьезные люди?
– Они очень серьезные люди.
– Я уже чувствую, – вздохнул Данилов.
– С чего бы вдруг? Ты им не вредил?
– Пока нет.
– Не вздумай вставать у них на дороге. Сметут!
– Не пугайся. Я хожу по другой дороге.
– Но если они позовут в очередь, соглашайся немедля!
– Зачем?
– Из вашего театра люди стоят. Знают зачем.
– Кто же это?
Данилову очень захотелось, чтобы Клавдия назвала альтиста Чехонина. Она его и назвала. Еще, по ее словам, в очереди стояли виолончелист Туруканов и один из дирижеров, фамилию его Клавдия не помнила, но знала, что он – дирижер.
– Надо подумать, – сказал Данилов.
– Тут и думать нечего! Ты человек легкомысленный, что тебе будущее! Конечно, ради музыки в очередь вставать глупо. Но хлопобуды и тебе поставили бы прогнозы, возможно, нашли бы и главную твою идею. Ты стал бы жить серьезнее! Нет, ты встань! Ты хоть мне будешь помогать!
– Но откуда брать деньги на взносы?
– Приработаешь!
При воспоминании о пятнадцати рублях разговор об очереди стал Данилову неинтересным. Да и не собирался он вставать ни в какую очередь! Ему бы теперь вести разговоры с Переслегиным и Чудецким, а он занимался пустой болтовней с Клавдией. Эка Клавдия умеет его прихватывать! А главное – он сам, при всех своих попытках освободиться из-под ее власти, при всех своих горячих внутренних монологах, является и является к ней! Конечно, она напугала его своим ночным звонком. Но что пугаться! Есть у нее утешители. И Войнов среди прочих. Да, наконец, и дамы, собранные в рамке, способны, видно, развеивать сомнения Клавдии. Что он ринулся сюда? Неужели у него и вправду есть потребность во встречах с ней? Или он стал больше уважать ее, в особенности теперь, когда узнал о ее страстях и вселенских намерениях? А ведь она ни разу не заговорила ни о его заботах, ни о его музыке. Но, может, оно и хорошо, что, встречаясь с Клавдией, он на время забывал о музыке? Может, в этих забвениях есть нечто необходимое и целительное? «Не знаю, – сказал себе Данилов, – не знаю…» Но пора б ему было и знать.
– Это у тебя золото? – спросил Данилов, имея в виду медальон, висевший на гвоздике под портретами замечательных женщин.
– Золото, – сказала Клавдия. – К счастью, есть у меня друзья, способные делать и такие подарки.
В словах ее был упрек, но Данилов упрек не принял. Он пошел было к двери, однако Клавдия сняла с гвоздика медальон, открыла его, протянула Данилову. К задней стенке медальона была приклеена фотография попугая с плеча Ростовцева, да и локон, лежавший в медальоне, был определенно от Ростовцева. Данилов поглядел на Клавдию.
