Тэсс из рода дЭрбервиллей - Томас Гарди

Корыто стояло все там же, на старом бочонке, и мать, отложив в сторону простыню, собиралась снова опустить в него руки.

— Как! Тэсс! Дочка!.. А я думала, что ты вышла замуж… и уж на этот раз по-настоящему… мы сидру послали…

— Да, мама, так оно и есть.

— Так ты выходишь замуж?

— Я уже замужем.

— Замужем! А где твой муж?

— Он уехал на время.

— Уехал! А когда же была свадьба? В тот день, о котором ты писала?

— Да, во вторник, мама.

— Ну, а теперь только суббота! И он уже уехал?

— Да, уехал.

— Что же это значит? Нечего сказать, нашла себе муженька!

— Мама! — Тэсс подошла к Джоан Дарбейфилд, спрятала голову у нее на груди и расплакалась. — Не знаю, как сказать тебе, мама! Ты мне писала, чтобы я ему ничего не рассказывала. А я рассказала… не могла иначе… и он ушел.

— Ах, дурочка ты, дурочка! — воскликнула миссис Дарбейфилд; от волнения она забрызгала водой и Тэсс и себя. — О господи, вот уж не думала, что доживу я до того, чтобы так тебя назвать, но какая же ты дурочка!

Тэсс судорожно рыдала, — после длительного душевного напряжения настала наконец реакция.

— Я это знаю, знаю, знаю! — выговорила она сквозь слезы. — Но, мама, я не могла поступить иначе. Он такой добрый, и я чувствовала, как нехорошо скрывать от него то, что случилось! Если… если бы это повторилось, я бы поступила точно так же. Я не могла… не смела… согрешить против него.

— Но ты уже согрешила, если сначала вышла за него замуж.

— Да, да! Поэтому я и мучаюсь! Но я думала, что закон поможет ему от меня избавиться, если он не захочет с этим примириться. И если бы ты знала, если бы ты только знала, как я его любила, как страстно хотела быть его женой… и как терзала меня эта любовь и желание поступить честно.

Тэсс была так измучена, что не могла продолжать и беспомощно опустилась на стул.

— Ну ладно, ладно; что сделано, то сделано! Только я никак не возьму в толк, почему у меня дети глупее, чем у других. И придет же на ум выболтать такую штуку! Ведь если бы он и узнал, так было бы уже поздно! — И миссис Дарбейфилд начала проливать слезы жалости к себе — матери, достойной сострадания. — Ума не приложу, что скажет твой отец, — продолжала она. — Каждый день он только и говорит, что о твоей свадьбе, болтает и у Ролливера и в «Чистой капле» о том, что благодаря тебе семья снова займет положение, подобающее ей по праву. Вот бедняга! А ты теперь взяла да все испортила! О господи!

И, словно в довершение беды, послышались в эту минуту шаги отца Тэсс. Впрочем, он не сразу вошел в дом, и миссис Дарбейфилд объявила, что она сама сообщит ему печальную новость, а Тэсс пока не должна показываться отцу на глаза. Когда прошел первый приступ отчаяния, Джоан приняла это печальное событие, как и первую беду, постигшую Тэсс, — как приняла бы она и дождливое воскресенье и неурожай картофеля; она не задумывалась, заслуживают они несчастья или нет, и видела в нем не урок, а удар судьбы, с которым нужно мириться. Тэсс поднялась наверх и заметила, что кровати переставлены и сделаны кое-какие изменения. Ее старая кровать перешла во владение двух младших детей. Теперь здесь не было для нее места.

Потолок в нижней комнате не был оштукатурен, и она слышала почти все, что делалось внизу. Вошел отец, по-видимому, притащивший живую курицу. Вынужденный продать вторую лошадь, он теперь носил свой товар в корзинке. Как это частенько случалось, он захватил с собой курицу утром, желая показать соседям, что занимается делом; однако курица больше часу пролежала со связанными ногами под столом в трактире у Ролливера.

— Только что толковали мы… — начал Дарбейфилд и подробно передал жене происходившую в трактире дискуссию о духовенстве, вызванную тем обстоятельством, что дочь его вышла замуж за сына священника.

— Прежде они, как и мои предки, именовались «сэрами», — сказал он, — ну, а теперь они, строго говоря, только «духовные особы».

Так как Тэсс хотела избежать лишних разговоров, то подробностей он не сообщал. Впрочем, он надеется, что его дочь скоро снимет это запрещение. Он посоветовал бы молодоженам принять фамилию Тэсс, подлинную, неискаженную ее фамилию — д'Эрбервилль. Она звучит лучше, чем фамилия ее мужа. Затем он осведомился, не было ли от нее сегодня письма.

Тогда миссис Дарбейфилд сообщила ему, что письма не было, но, к несчастью, Тэсс сама явилась домой.

Когда он узнал наконец о катастрофе, мрачное отчаяние, необычное для Дарбейфилда, пересилило действие выпитого вина. Однако чувствительную его душу задело не столько событие, сколько то впечатление, какое могло произвести оно на соседей.

— Подумать только, что этим кончится дело! — воскликнул сэр Джон. — А ведь у меня есть семейный склеп под кингсбирской церковью, склеп величиной с пивной погреб эсквайра Джолларда, и там лежат мои предки — подлинные графские кости, известные в истории. А что, скажут мне теперь ребята у Ролливера и в «Чистой капле»? Будут подмигивать, коситься и говорить: «Вот тебе и прекрасная партия! Вот ты и сравнялся со своими предками времен короля нормандца!» Это уже слишком, Джоан! Я покончу с собой, несмотря на титул, — больше нет у меня сил!.. Но ведь она может заставить его жить вместе, раз он на ней женился?

— Ну да… Но она ни за что не захочет.

— Как ты думаешь, он и в самом деле на ней женился? Или это та же история, что и в первый раз?..

Дольше бедняжка Тэсс не могла слушать. Сознание, что ее словам не верят даже здесь, вооружило ее против родительского дома. Как неожиданны были удары судьбы! Если и отец в ней усомнился, то что будут говорить соседи и знакомые? Нет, долго она здесь не проживет.

Она решила остаться только на несколько дней, а по истечении этого срока пришло короткое письмо от Клэра, сообщавшего ей, что он уехал на север Англии подыскивать ферму. Желая по-прежнему называться его женой и скрыть от родителей истинную глубину своего разрыва с мужем, она воспользовалась этим письмом как предлогом для отъезда, предоставив им думать, что уезжает к нему. Чтобы ее мужа не упрекали в дурном отношении к ней, она взяла двадцать пять фунтов из пятидесяти, оставленных ей Клэром, и вручила эти деньги своей матери, дав той понять, что жена такого человека, как Энджел Клэр, может себе это позволить. Она заявила, что хочет хоть немного вознаградить их за беспокойство и унижение, какое навлекла на них в былые годы. Восстановив таким образом свою репутацию, она распрощалась с ними. Благодаря щедрости Тэсс семья Дарбейфилдов некоторое время жила очень весело; мать говорила — и сама в это верила, — что отношения между мужем и женой наладились, так как их связывает глубокое чувство и они не могут вынести разлуку.

39

Через три недели после свадьбы Клэр спускался с холма по дороге, ведущей к хорошо знакомому отцовскому приходу. По мере того как спускался он с холма, церковная колокольня все выше поднималась в вечернем небе, словно вопрошая его, зачем он сюда пожаловал. В городке, окутанном сумерками, никто, казалось, не замечал его и, конечно, никто не ждал. Явился он сюда словно призрак, и звук собственных шагов был помехой, от которой, хотелось отделаться.

Жизнь теперь предстала ему в ином свете. До сих пор он воспринимал ее лишь как мыслитель, а теперь, казалось ему, познал ее как человек практический, хотя, пожалуй, в этом он ошибался. Впрочем, он перестал воспринимать человечество сквозь дымку мечтательной неясности итальянского искусства, теперь ему всюду виделись вытаращенные глаза и жуткие позы экспонатов музея Виртца и гримасы в манере ван Беерса.

В эти первые недели поступки его были лишены какой бы то ни было последовательности. Сначала он машинально пытался осуществить свои агрономические замыслы, делая вид, будто в жизни его не произошло ничего из ряда вон выходящего, как советуют поступать мудрые люди всех веков, но затем пришел к заключению, что ни одному из этих великих мудрецов не пришлось проверить на опыте практичность своих советов. «Вот самое главное: не ведай смятения», — сказал языческий моралист. Клэр придерживался того же мнения. И, однако, был в смятении. «Пусть сердце твое не ведает ни тревоги, ни страха», — сказал Назареянин. Клэр охотно с этим соглашался, но все-таки пребывал в тревоге. Как хотелось ему встретиться с этими двумя великими мыслителями и обратиться к ним, просто как к людям, с просьбой объяснить их метод!

Затем им овладело тупое равнодушие, и ему чудилось, что на свою собственную жизнь он смотрит с пассивным любопытством постороннего зрителя.

Его мучила уверенность, что беды этой не случилось бы, будь Тэсс не из рода д'Эрбервиллей. Когда он узнал, что в ней течет кровь угасшего древнего рода, а не простолюдинов — молодого племени, как представлял он себе в мечтах, — почему не хватило у него твердости духа покинуть ее, оставаясь верным своим принципам? Вот результаты его вероотступничества, и наказание его заслуженно.