Том 1. Дьяволиада - Михаил Булгаков

Пробегает здание, и на нем надпись — Киiв II.

«Накануне», 25 мая 1923 г.

Каэнпе и капе

Большая комната. За столом расположилась комиссия и секретарь с кипой заявлений. В коридоре за дверью ожидает очереди толпа школьных работников. Вызывают первую фамилию. Дверь открывается, показав на мгновение несколько взволнованных лиц, и входит учительница. Она работала эти годы в провинции, теперь приехала в Москву. Одета бедно и по-провинциальному — на ногах сапоги мужского фасона. Еще у двери тяжко вздыхает.

― Садитесь, пожалуйста.

― Мер…си, — говорит учительница прерывающимся голосом и садится на кончик стула. Просматривают ее заявление и анкету.

― Чем же вы занимались там с детьми?

― Экскурсии… — говорит тихо испытуемая.

― Ну расскажите же, что вы делали на экскурсиях?

Пауза. Учительница шевелит пальцами, потом говорит, то бледнея, то краснея:

― Ну… цветок разбирали…

― Как разбирали, расскажите.

Пауза.

― Ну, разбирали… Зачем? С какой целью?

Учительница после тяжкого вздоха:

― Кра-со-та…

― Какая красота?

― Цветок… красивый… рассказывала детям, какой цветок красивый…

― Вы полагаете, что дети получают представление о красоте цветка из ваших рассказов?

Молчание и предсмертная тоска в глазах кандидатки. На верхней губе мелким бисером выступает пот.

― Что читали по экскурсионному делу?

Молчание.

― Достаточно, — со вздохом говорит председатель. Кандидатка, шумно и глубоко вздохнув, уходит.

― Каэнпе, — говорит председатель, — плохо. (КНП означает «кандидатура неприемлема».)

Следующая желает поступить в детский дом.

― Какие цели ставит себе детский дом?

― Я бы постаралась развить детей, занялась бы с ними…

― Погодите. Какие цели ставит себе детский дом?

― Я бы старалась…

― Цели какие ставит себе детский дом?

― Я бы…

― Ну, хорошо. Что бы вы делали с детьми?

― Я бы… э… познакомила их с новыми современными течениями… я бы…

― Говорите попросту, по совести. Какие там современные течения… Что бы вы делали с детьми? Просто. Может быть, это в тысячу раз лучше было бы, чем все эти ухищрения и течения.

― Праздники бы устраивала… я бы…

― Гм… Какое значение праздникам придаете вы в жизни детей?

― Они рвутся… поездки… 1 Май…

― Какое значение придаете праздникам?

― Я бы…

― Достаточно.

Немка. Говорит с акцентом.

― К русскому языку прибегаете на уроках?

― Я стараюсь… избегать… ухо ребенка привыкает…

― Расскажите по-немецки, как занимаетесь?

― Ja… das ist sehr schon, — и немка бойко рассказывает о своей методе.

― Достаточно.

Немка вежливо говорит и прощается:

― Danke schon. Auf Wiedersehen!

Капе. Хорошо. (КП — кандидатура приемлема.)

Пожилая учительница из Самары. Со стажем.

― Какой состав учеников был там у вас в школе?

― Русские, немцы и… хохлы.

― Помилуйте, — укоризненно говорит председатель, — зачем же так называть? Неприятно же будет, если нас станут называть — кацапы! Украинцы, а не хохлы.

― Какие же украинцы… — равнодушно протестует учительница, — украинцы больше на Украине. А наши заволжские… так… хохлы. Они и говорят-то неправильно…

― Гм… тэк-с. Русскому языку учили? Какими книгами пользовались?

― Да какие там у нас книги. В начале революции солдаты стояли, все книги выкурили.

― Гм… что ж вы делали?

― Экскурсии.

― По плану экскурсии?

― О, да.

― Куда же водили детей?

― На костомольный завод. На раскопки.

Еще несколько вопросов. Отвечает складно. Дело, по-видимому, смыслит. Кой-что читала. Достаточно.

Идут следующие. Кого тут только нет. Вон на клубную работу желает — специальность — ритмика, пластика, пение. Учительница немецкого языка. Учитель. Кандидатка на должность руководительницы в психоневрологической клинике. Воспитатель в интернате.

Вот одна в платке, в черном пальто. Желает руководить детским домом.

― Какую литературу читали?

― «Воспитательное чтение» Балталона, «Трудовую школу» Синицкого.

― А еще?

Молчание.

― Ваш взгляд на работу руководительницы детского дома?

― Я сочувствую новому течению.

― В чем?

Молчание.

― Что будете делать с детьми?

― Праздники… 1-е мая…

― Какое же объяснение дадите детям 1-го мая?

― Кому? детям?

― Ну, да. Детям.

Молчание.

― Что празднуется 8-го марта?

Молчание.

― О Международном дне работницы слышали?

Молчание.

― Газеты читаете когда-нибудь?

― Кхм… нет… газеты мало приходится.

― Достаточно. Каэнпе.

Следующая. Тоже стремится в детский дом.

― Что будете делать с детьми?

― Праздники… 1-е мая.

― Гм… ну, а кроме праздников. Например, вот если придется по религиозному вопросу с детьми гово…

― Я против всякой религии! — бодро отвечает кандидатка.

― Гм… ну, это хорошо. А вот с детьми если придет…

― Религия — дурман для народа! — уверенно отвечает учительница.

― Ну да. Но если с детьми придется…

― Да, церковь отделена от государства!

― Ну да. Но если придется с детьми говорить по вопросу о религии. Вот, например, слышат дети колокольный звон. Заинтересуются. Какое собеседование с ними устроите?

Молчание.

― О комплексном методе преподавания что скажете?

― Я что-то не слыхала о нем…

― Гм. Достаточно.

Молодой учитель из захолустья — из города Сурожа. Приехал сюда учиться в медико-педагогическом институте. Средств нет. Хочет поступить преподавателем в школу.

― Как же вы будете совмещать институт со школой? От этого вред и институту и школе.

― Что поделаешь, — вздыхает, — многие так делают. Придется жертвовать частью лекций. Трудно приходится.

И, действительно, видно, трудно. Полушубочек старенький на нем. Замасленная рубашка.

Комиссия начинает задавать вопросы. Складно рассказывает об устройстве экскурсии.

― Почему весной хотите устраивать экскурсии?

― Весной природа возрождается. Будут наблюдать распускание цветов.

― Какой первый цветок встретите. Самый ранний?

― Сон-трава.

Еще вопросы. Отвечает продуманно. На наиболее замысловатые вопросы честно говорит:

― Этого я сам не уяснил себе.

Комиссия совещается и дает ему испытательный стаж.

Вот квалифицированная. С высших женских курсов. Оканчивает Петровскую академию. Желает во 2-ю загородную школу с сельскохозяйственным уклоном. Можно. Капе.

Вот уже пожилой учитель. В руках фуражка с вылинявшим бархатным околышем. Преподавал в провинции в Моршанске в школе 2-й ступени французский язык и русский. Писал в газетах. Вот его стихотворение «Учащейся молодежи». Гимн.

― Переведите ваш гимн на французский язык.

― A la jeunesse étudiante… — начинает учитель, — …nous espérons…

Немного запинается.

― Произношение у вас неважное. А вот по русскому языку расскажите, что делали?

― Я должен сказать… — учитель, кашлянув, продолжает, — на занятиях тяжело отражалось отсутствие топлива… Дров не было. Холодно. Но кое-что все-таки сделали.

Рассказывает, как разбирал произведение Горького, Чехова, по поводу темы «Об общественном служении».

Комиссия совещается, признает его достойным занять место преподавателя русского языка.

Еще идут. Все больше неквалифицированный элемент. Мало читали. Мало знают. Вялы, безынициативны.

Но вот одна. Хочет в детский дом. Отвечает бойко. Есть навык, сметка. Сбивается только на одном. Комиссия спрашивает о том, какие стихотворения даст в первой группе детям.

― А вот тютчевское:

Умом Россию не понять,Аршином общим не измерить:У ней особенная стать —В Россию можно только верить…

― Это дали бы?

Учительница мнется…

― Это! Кхм…

― Как бы вы объяснили слова: «В Россию можно только верить»?

Вздыхает. Мнется.

― Сами как бы их истолковали?

Молчит.

― Ну как их истолковать?

― Н… не знаю, — сознается учительница.

За дверью все меньше народа. Уменьшается стопка заявлений. Проходят последние.

Молодой человек с треском проваливается — ничего не читал. Пыхтит. Молчит. Каэнпе.

Молоденькая учительница из провинции. Ничего не читала. Знаний никаких. Краснеет. Кудряшки прилипают ко лбу.

Плохо. Каэнпе.

― Все, — говорит секретарь. Комиссия встает и расходится. По коридорам бодро уходят те, что отвечали удачно, и несчастливцы, чующие отрицательный ответ.