Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

Бой был окончен. Но вышел ли я из него победителем, оставалось неясно. Как сказал древний царь Пирр после битвы с римлянами: еще одна такая победа, и от моего войска ничего не останется. Неожиданный результат дало ощупывание левой половины тела: в куртке образовался разрез от подмышки до живота, но тесак распорол только ее, не причинив ни малейшего вреда моему организму. Это походило на чудо. Настолько, что я как-то враз остыл, оставив на сегодня мысль искать новых встреч с Дамой Бланк. Пиррова победа. Выбираясь из мусорного лабиринта по направлению к дому, я вообще не ожидал кого-либо увидеть в нашем дворе в столь поздний час ― и в который раз за эту ночь не угадал. Прямо мне навстречу энергичным спортивным шагом направлялся доктор Ядов. И одет он был вполне соответствующим оздоровительной прогулке образом: штаны от тренировочного костюма, мягкие кожаные туфли, легкая рубашка-поло.

Мы встретились под фонарем.

― С добрым утром, ― приветствовал я его так, словно мы столкнулись на променаде в городском саду.

Но доктор в ответ пробурчал себе под нос что-то невнятное и совсем не такое приветливое. Зато пристально на меня уставился и даже явственно принюхался. Наконец, удивленно воздев брови, полюбопытствовал:

― Вы что, молодой человек, в помойке рылись?

Я покорно кивнул:

― В бизнесе, знаете ли, застой.

Вдруг обнаружилось, что иронизировать я еще могу, а вот удержать на месте нижнюю челюсть уже нет. Она ходила ходуном, зубы клацали. Хуже того, трясучка пошла распространяться по всему телу, ослабли руки, стали подкашиваться ноги. Может, то была реакция на только что пережитые приключения. А может, так выглядит отходняк после всех многочисленных удовольствий, которые мой организм вольно и невольно коллекционировал последние сутки. Точно я не знал.

Ядов окинул меня теперь уже более профессиональным взглядом. Придвинулся почти вплотную, одной рукой привычно ухватил за затылок чуть повыше шеи, другой оттянул мне правое веко.

― Что пили, голубчик? Или нюхали? Курили? Кололись? ― строго поинтересовался он.

― Всего не перечислишь, ― прошепелявил я непослушными губами.

― Зачем же это вы так? ― еще строже спросил он, задирая другое веко.

― А меня не больно спрашивали! ― угасающим голосом пролепетал я. Опасаясь, что если он сейчас отпустит мой затылок, мое бренное тело запросто может рухнуть на асфальт.

Кажется, доктор тоже это почувствовал.

― А ну-ка, пойдемте в дом, ― не терпящим возражения тоном потребовал он, другой рукой подхватил меня под мышку, легко развернул и повел к своему подъезду.

Оценивая происходящее как бы со стороны, я с исследовательским интересом отметил, что вот уже в третий раз прохожу эту дистанцию. С той разницей, что вместо Нинель или ее больной матери к лифту теперь несут меня.

В квартире Ядов, предварительно содрав с моих плеч куртку, сразу уложил меня на диван. Уселся рядом на стул, быстрыми движениями извлек из дорожного саквояжа упаковку одноразовых шприцев, резиновый жгут, дезинфицирующие салфетки. Даже не интересуясь на этот счет моим мнением или хотя бы согласием, сильно перетянул мне предплечье.

― Так-так, следы от инъекций совсем свежие… — пробормотал он себе под нос. Нащупал двумя пальцами вздувшуюся вену, одним точным скупым движением вогнал в нее иголку. И только когда на другом ее конце показалась капелька крови, слегка притормозил, чтобы спросить:

― Так что все-таки употребляли, не поделитесь?

― Скополамин или пентотал, ― заплетающимся языком поведал я. ― И сразу за этим амфетамин. Потом, попозже, абсентом… отлакировали.

― Однако, ― округлил глаза доктор Ядов. ― Пентотал с амфетамином ― понятно. Похоже на обычный разведдопрос. Но чтоб абсентом пытали ― такого я еще не слыхал…

― Абсентом ― уже сам, надо было как-то оттянуться, ― пояснил я, только сейчас словно впервые осознавая, что абсент ― тоже была не совсем моя идея. — Потом курил еще что-то, не помню… с грибами…

Не задавая больше вопросов, доктор вытащил три разных ампулы, ловко отщелкнул им горло, набрал полный шприц и начал медленно перегонять его содержимое в меня. Содрогающая все тело лихорадка стала утихать буквально «на игле».

― Что это? ― пробормотал я запоздало.

― Могу гарантировать: хуже не будет, ― грубовато ответил он.

Но потом, уже извлекая из меня иголку, смягчился и пояснил: ― Немного расслабляющего. Немного успокаивающего. Сейчас полежите четверть часика под моим контролем и, если все нормально, пойдете домой баиньки. А пока приложите к ранке салфетку и прижмите пальцем.

Некоторое время мы пребывали в молчании. Я прижимал пальцем салфетку, а доктор осуществлял за мной контроль. Но в конце концов первым не выдержал он:

― Так где это вас так, пентоталом-то с амфетамином?

Вместо ответа я приподнялся на диване и испытующе посмотрел ему прямо в лицо. Ничего не высмотрел и спросил:

― Вам это правда интересно? Или так, для поддержания разговора?

Ядов ответил мне таким же прямым взглядом:

― Правда. Но если не хотите рассказывать…

― Вот что, доктор, ― сказал я, решительно переводя тело в сидячее положение. Слишком решительно, потому что голова слегка закружилась, но я быстро восстановил равновесие. После успокаивающего и расслабляющего в мозгах действительно прояснело. И даже язык обрел прежнюю форму, перестал спотыкаться на каждом слове. ― Вот что, милейший Виктор Петрович. Я много чего могу вам порассказать, но сначала хотел бы кое-что уточнить. Не возражаете?

― Уточняйте, ― кивнул он. ― Как говорится, чем могу…

― Вы давеча рассказывали что-то про Фрейда, — начал я. ― Про психоанализ и про это самое подсознательное, куда уходят всякие подавляемые эмоции, детские страхи, психические травмы и все такое. И что эти самые травмы могут в будущем стать причиной психических отклонений, так?

― Так, ― кивнул он. ― Только не подсознательное, а бессознательное. Ну, или уж тогда подсознание. Но все равно, у вас, юноша, отменная память.

― Не жалуюсь, ― согласился я. ― А психоанализ — это такая штука, которая позволяет всю эту дрянь со дна выгрести, вытащить на свет божий, рассмотреть, разобрать и вылечить психическое отклонение.

― Ну, далеко не всякое отклонение. И не всегда удается, ― задумчиво заметил Ядов. ― Но в целом суть вы ухватили.

― Ухватил, ― удовлетворенно повторил я. ― И еще вы говорили, что за сто лет психоанализ развивался и видоизменялся. И что вы тоже внесли в это дело кое-какой вклад, да?

― Скромный, весьма скромный, ― покачал он головой. ― И в довольно узкой специфической области.

― Ну, насчет вклада не мне судить, ― согласился я. ― А что касается области, если я опять же правильно запомнил, вы говорили, что занимаетесь ролевыми играми. И не просто разговорами вытаскиваете все эти неприятные воспоминания, а устраиваете из них как бы театр. Разыгрываете пьесу на заданную тему ― ищете в старых драмах другие повороты или, там, финалы. Можно сказать, история в сослагательном наклонении. И все это с целью э… еще такому слову красивому вы меня тогда научили… Вот, с целью сублимации! Я ничего не наврал?

― Нет, ― медленно покачал он головой, ― не наврали. Правда, сублимация здесь не цель, а средство… Но в чем, собственно, ваш вопрос, позвольте спросить?

― А вот в чем. Недавно один мой знакомый, не будем пока называть имен, поведал, что дал денег на организацию частной клиники, специализирующейся на лечении половых извращений. Я так понимаю, это ведь тоже считается психическим отклонением, да?

Доктор кивнул.

― Ну вот, ― продолжал я. ― Еще он рассказывал, что лечат их там по совершенно новой методике, не имеющей в мире аналогов. Под названием то ли теа-тротерапия, то ли драмотерапия.

Теперь доктор Ядов слушал меня, больше не кивая, но и не отрывая от меня пристального взгляда.

― Так вот и вопрос, ― сказал я наконец. ― Вы, случайно, не имеете отношения к этой частной клинике?

Произнося все это, я тоже старался заглянуть ему в лицо. У профессора на скулах отчетливо заалели два ярких пятна, а кончик носа, наоборот, побелел и слегка заострился. Ответ уже был мне ясен без всяких слов. И Ядов не стал отмалчиваться.

― Имел, ― медленно произнес он и повторил: — Имел отношение. Но больше не имею.

― Давно? ― быстро спросил я.

― Что ― давно? ― По тону доктора трудно было определить: он действительно не понял, о чем его спрашивают, или сделал вид, что не понимает.

Но от старого опера ему было так легко не отделаться. Я повторил вопрос в максимально развернутой форме:

― Как давно вы перестали иметь отношение к этой частной клинике?

― Да какая разница? ― еще раз попытался он уйти от ответа.

― Большая, ― отрезал я. ― Но если не хотите отвечать, попробую угадать самостоятельно. Две недели назад?