Пятая рота - Андрей Семёнов

— Ты чего такой? — спросил он у меня.

Все за столом повернулись ко мне. Хорошо, что за нашим столом сидели только духи, а то внимание дедов и черпаков было сейчас невыносимо.

— Ничего, — буркнул я, продолжая ковырять ложкой в тарелке.

— Да ладно тебе: «ничего», — не унимался Женек, — весь день сегодня ходишь весь не в себе.

— Слушай, Кулик, отвали, а? — попросил я, стараясь не распаляться и держать себя в руках.

— Из дома что-нибудь плохое получил?

— Ничего я не получал!

— Тише, пацаны, — встрял Тихон, — тут что-то серьезное. Тебя, Сэмэн, чурбаны где-нибудь подловили?

— Нет.

— Девушка бросила?

— Нет.

— Михайлов на тебя наехал?

— Нет.

— Эти? — Тихон кивнул головой на «старший» стол.

— Нет.

— Тогда какого хрена ты такой ндравный сидишь?! — не выдержал Тихон.

— Пацаны, — вздохнул я, — у меня сегодня — день рождения.

— Так кого хрена ты молчишь весь день?! — чуть не закричал Женек.

Кулик повернулся к «старшему» столу и сообщил старослужащим:

— Полтава, у нас у пацана день рождения!

— Да ну! — «старший» стол повернулся к нам, — у кого?

— У Сэмэна!

— А чего же он молчал?

— Надо отметить!

— Саня, — Полтава повернулся к Кравцову, — мы чего-нибудь придумать можем?

Кравцов сделал ладонью жест «будьте уверены»:

— Я у разведки спрошу и у хозвзвода должно быть. Они ставили.

— Если что — застроим хлебозавод, — подытожил Каховский.

В этот вечер доблестный второй взвод связи на фильм не пошел. Замечательная кинолента из жизни отважных пограничников осталась нами не отсмотрена.

Черпаки принесли полтермоса браги, Каховский достал пару палочек чарса. В минбанде попросили на вечер гитару. Духам по случаю рождения однопризывника налили по кружке и выдали один косяк на всех, который мы и убили в курилке. Настроение поднялось — выше некуда. У меня действительно получился — День Рождения! Какой еще к черту фильм? Я на этих пограничников на Шайбе насмотрелся. А вот отметить с коллективом…

Гоп-стоп!..

Я от души бил по струнам,

Сэмэн, засунь ей под ребро!

Подхватывали соратники и дружно хлопали меня по плечу.

Это был не только лучший в моей жизни День Рождения, это был один из лучших дней в моей жизни. В тот вечер стерлись все сословные границы, разделявшие духов и старослужащих. В палатке гуляла хорошая и дружная компания пацанов, спаянных между собой на жизнь и на смерть. Никто не знал: сколько кому осталось жить и плевать нам на это было! Духи были веселые и пьяные, деды — не трезвее духов и, обнявшись, все вместе горланили:

Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой.Когда же дембель? Я мать увижу и дом родной.

1985 год. Декабрь. Ташкурган. Провинция Саманган, ДРА.

Так и покатила моя служба дальше.

Через день — в наряд. Вечером сдаю штык-нож и повязку Кравцову, на следующий вечер принимаю их обратно для того, чтобы через сутки сдать Полтаве.

И в этом я не видел какой-то особой несправедливости: весной Полтава уйдет на дембель, вместо него во взвод придет молодой сержант. Вот тогда он станет через сутки летать дежурным. Через год уволится Кравцов, тогда тот сержант станет ходить в наряды в свою очередь через раз А пока — мне положено.

Ни Полтава, ни Кравцов от своего производства в сержанты не выиграли ничего, кроме призрачного счастья блеснуть лычками перед девчонками на гражданке. Только сколько ты станешь дома в форме ходить? День? Два? Если придурок из бедной семьи, то неделю. А сержантскую лямку надо тянуть каждый день: Полтаве шесть месяцев, Кравцову — год, а мне вообще — и горизонта не видать. Вот только рядовые деды в наряды дневальными не ходят, а Полтава встает раз в четыре дня. Черпаков во взводе девять и, если бы Кравцов не лез в начальство, то в наряды бы ходил в два раза реже, как рядовой своего призыва.

А дедовщина…

Ну, какая же это дедовщина — через сутки ходить в наряд? И что в этом наряде тяжелого: три раза сходить в столовую на заготовку да пару раз в сутки доложить дежурному по полку о том, что происшествий не случилось, а остальное время сидеть в палатке. Спать ночью нельзя? Пиши письма на родину — утром поспишь. Не переломишься в таком наряде. Зато днем тебя ни на занятия, ни на кроссы не дергают.

Лафа!

Если втянуться, то в такой службе можно найти даже некоторые приятности, которых не может быть вне наряда. Через день мы с Рыжим вставали рядом на разводе, через несколько часов, уже после отбоя, сталкивались в штабе у дежурного по полку, а потом шли друг к другу в гости — на чай. Все пацаны спят, умаявшись за день. Хоть из пушки над ухом стреляй — не пошевелятся. Ну и где еще можно спокойно поговорить как не в наряде? Вскипятили на печке пару кружек, разогрели кашу из сухпая, разложили хлебцы — эх, какая беседа получается! Душевная… Неторопливая… До утра далеко, торопиться некуда, а следующего дневального под грибок еще только через час будить.

О многом можно переговорить…

Спокойно и не торопясь.

Даже бакшиши бывали в нашей духовской жизни. На ночном докладе у дежурного Барабаш навис надо мной всей своей массой и угрюмо так пробасил:

— Зайди ко мне в палатку после доклада.

Когда приглашают таким тоном, ничего хорошего от приглашения, кроме плахи с топором, ждать не приходится. На ватных ногах я приковылял в шестую роту и увидел Барабаша за столом дежурного по роте, распивающего чаи со своим призывом.

— Вот, — Барабаш подвинул ко мне бакшиш, — это тебе. Твоя доля.

В бакшише были три пачки югославских карамелек, две пачки французского печенья «Принц Альберт», банка сгущенки и блок «Явы». Для меня это было целое сокровище.

— А за что? — задал я глупый вопрос.

— Ну, ты же играл нам на гитаре. Если позовем, еще поиграешь?

— Да не вопрос, мужики!

— Ну, вот и бери.

— А откуда у вас?

— А, — лениво пояснил один из дедов, — пустыню сегодня чесали. Среди барханов обнаружили вот такой склад. Там этого барахла было два КАМАЗа. Наверное, кто-то из прапоров решил духам продать. Ну, мы и конфисковали.

— Иди, дежурь, — отпустил меня Барабаш.

Я немедленно позвал Рыжего на чаепитие. Заваривая чай и раскладывая угощение я как бы ненароком обронил о том, что связь — это все-таки королевские войска, а разведка — хотя тоже люди — но все же малость недотягивает. Вот и бакшиши обламываются не разведке, а связи. И штаб батальона не в разведке, а в связи. И вообще…

Похрустывая печеньем Рыжий только супился. А что тут скажешь? Нечем крыть, все — так: и штаб, и бакшиш. И даже чай. Он у меня был не из сухпая, а из магазина. Получив первую получку я разорился и купил пачку настоящего китайского «Дракона»: горького, но вкусного и ароматного чая. Одна кружка крепкого — и всю ночь ходишь бодренький и свежий. Я и своему призыву его заваривал. Просыпается человек — вареный, вялый, недовольный мной и жизнью… Три глотка «Дракона» и летит под грибок свеженький и бодрый. В ту ночь все духи, вставая на пост и меняясь с него, получали свою долю из моего бакшиша. А деды с черпаками… У них своя свадьба. Пусть спят. Не их это праздник. Не стоит их будить. У духов и так в жизни мало радостей.

Недели через две после возвращения полка я стал полноценным сержантом второго взвода связи. Тянул наряды, летал в каптерке и столовой, убирал в палатке.

Как все. Будто всю жизнь тут служил и не было никакой учебки.

В моем призыве было пять человек. Если всю работу поделить на пятерых, то каждому достается не так много. И времени тебе хватит на все, если научишься правильно планировать свой день.

Был, правда один момент… Не совсем приятный, а совсем даже неприятный.

Один раз после отбоя Полтава решил постираться. Он налил в стальной термос, в котором обычно стирались, воды, насыпал порошка, утопил в нем свое белье, поставил на печку и бросил мне, укрываясь одеялом:

— Ночью постираешь.

— Са-ня, — обломил я своего дедушку, — я не буду стирать твое белье.

Все в палатке затихли, ожидая, какую кару Полтава решит обрушить на голову взбурнувшего духа.

— Ну, тогда сними, как закипит, и разбуди меня.

Полтава повернулся на бок и уснул.

Все разочарованно загудели и тоже легли, лишенные зрелища корриды.

Ночью я разбудил Полтаву и тот понес горячий термос с бельем в солдатский умывальник, а утром в палатке щеголял в белоснежных зимних кальсонах перед взводом.

Гена Авакиви — тот еще урод — кинул мне свою хэбэшку:

— Подошьешь.

Генина хэбэшка, отлетев от меня как мяч от стенки, полетела на его кровать, а я получил из Гениных поросячьих рук два раза по соплям.