Мозаика любви - Наталья Сафронова

— Пиши, ты же у нас писатель теперь, — предложила одноклассница.

— Я ему письмо напишу и отправлю по электронной почте, чтобы он по дате увидел, что я все поняла сама, до наших объяснений, правильно? — обратилась она за поддержкой к советчице.

— В этих делах никогда не знаешь, что правильно, а что нет. Но чтоб тебе легче было — пиши ему письмо. Но только о чувствах ничего конкретного. Сейчас спать ложись, завтра, на свежую голову, напишешь.

— Нет, завтра Дашка приезжает. Нинка, спасибо, что приехала. Чтобы я без тебя делала? Но сейчас поезжай домой. Я в порядке. Маме позвоню, напишу Маку и лягу спать, честное слово, — бодро пообещала Татьяна, бесцеремонно выпроваживая подругу в холодную черноту январского вечера.

Глава 13

— Елена, у вас усталый вид, нельзя так изматывать себя на работе, — задушевно проговорил адвокат Берти, склонившись к рабочему столу своей помощницы в офисе.

— Это не я изматываю себя, это работа меня изматывает, — отшутилась Елена, почувствовав досаду на себя и на работу.

— Будем считать, что на сегодня она закончена, — пообещал патрон, — поездка к нашему русскому, надеюсь, обойдется без особых хлопот, а я сделаю все, чтобы доставить вам удовольствие.

Сказанная просто, без дежурного кокетства эта фраза отозвалась в Елене благодарностью, и она тепло посмотрела в глаза Витторио, не по годам яркие. Возникшая теплота с первых минут сделала их поездку приятной. Вырвавшись из городских теснин, они помчались по скоростной трассе, качество которой позволяло водителю вести неторопливую беседу, особенно не отвлекаясь на дорожное движение. Благодушное настроение, в котором пребывал Витторио после утреннего свидания с Кьярой, делало его приятнейшим человеком, внимательным собеседником и галантным кавалером. Постепенно Елена сменила дежурную сухость и постоянную настороженность на некоторую открытость. Для нее, выросшей в питерской коммуналке и проведшей юность на филфаковских тусовках, самым трудным в эмигрантском житье была невозможность поговорить на отвлеченные темы. Не потому, что ее окружали малообразованные люди, нет, просто тут это было не принято. В первый год пребывания в стране, когда она еще тянулась к соотечественникам, русская жена ее тогдашнего шефа дала ей простой урок общения с итальянцами:

— Если хочешь произвести впечатление приятной и умной женщины, — наставляла она новенькую, — спроси собеседника, что он ел на обед, выслушай, а потом спроси, где он собирается ужинать.

— Меня не сочтут дурой? — испугалась такого совета Елена.

— Нет. Но и ты их дураками не считай. Жизнь здесь нервная, а еда и разговоры о ней — универсальное средство отвлечься от проблем. Учти это.

Елена учла, и действительно за ней закрепилась репутация разумной и тонкой девушки. Сначала ее тянуло после гастрономического вступления поговорить нормально, то есть поделиться впечатлениями и мыслями, но потом она поняла, что в отличие от покинутой Родины в Италии хорошая еда предлагается к столу чаще, чем хорошая беседа. Она умолкла и в редкие моменты одиночества и праздности вела сама с собой длинные питерские монологи.

Сейчас в машине адвокату Берти понадобилось время и профессиональные навыки, чтобы разговорить свою попутчицу. Он отлично знал цену хорошему разговору, особенно в процессе обольщения дамы. В юности, когда девушек так много, а денег и ума так мало, он не постеснялся прислушаться к совету старика, каким казался ему сорокалетний сосед. Тот отбил у него подружку и чувствовал себя слегка виноватым. Даже не отбил, а она сама ушла к нему, обозвав на прощание Витторио самовлюбленным болваном. Юный неудачник встретил обидчика с желанием «разобраться» и действительно разобрался, но не с ним, а с устройством такого таинственного органа, как женское сердце.

— Чем ты лучше меня? — негодовал покинутый любовник, пытаясь схватить соперника за грудки.

— Тем, что я умею разговаривать, — не пытаясь оторвать его руки, спокойно заявил тот.

— Одними разговорами женщину не удержишь! — хвастливо воскликнул юноша, намекая на очевидное для него превосходство юной плоти над старым, изношенным телом.

— Ее не надо держать, ее надо заинтересовать, — терпеливо пояснил сосед.

— Ты ей рассказывал байки о себе? — презрительно усмехнулся юноша.

— Нет, я рассказывал ей о ней самой — это самая приятная тема для любой женщины. Учись говорить с ними, и тебе не придется тратиться на подарки. Хорошая беседа — самое нужное и дорогое, что один человек может дать другому. — С этими словами он дружески хлопнул Витторио по плечу и ушел к себе, где его преданно ждала бывшая подруга юного ловеласа.

Урок был усвоен, и та пассия стала последней женщиной, бросившей Витторио. С годами он стал мастером разговорного жанра и мог растопить лед любого женского сердца, было бы время и желание. Сейчас и то и другое было в наличии, и он угощал Елену задушевной беседой.

Увлекшись, шеф и его помощница поговорили о модерне начала и о постмодернизме конца двадцатого века, потом Берти сделал крюк и завез Елену в знаменитый курортный город Комо показать творение своего любимого художника. В «Дуоме» — главном соборе города, справа от алтаря, чуть подсвеченная косыми лучами из витражей, висело «Святое семейство» Бернардино Луини. Каждый раз, впитывая, вбирая в себя свет и красоту, струящуюся с этого полотна, Витторио задавался вопросом: почему художники одной эпохи видят мир через свою неповторимую призму? Почему эстетические идеи растекаются в эфире, не ведая границ, и определяют стили и формы с категоричностью государственных стандартов? Теперь он озвучил эти мысли в гулком, холодном чреве собора, не стараясь быть понятым. Елена с радостным восхищением смотрела на лица святых, а потом задумчиво произнесла:

— Я не удивилась бы, если бы вы сказали, что это неизвестный Леонардо да Винчи.

— Браво! — воскликнул ее собеседник. — Это именно то, о чем я говорил. Общность художественного пространства, присущее эпохе. Луини был современником, но не учеником и не последователем Леонардо. Он был не так красив, не так скандален, как да Винчи, у него не было склонности к наукам, но как художник он был равен моему земляку. Я тронут тем, как тонко вы чувствуете искусство, синьорита.

Они еще долго стояли у полотна под действием чар гармонии и радости и покинули собор как двое, посвященных магических тайн.

Вернувшись на трассу, Витторио гнал машину, желая порисоваться перед дамой своей лихостью, но ссылаясь при этом на обычно малозначимый для него предлог потери рабочего времени!