Леди, которая любила лошадей (СИ) - Демина Карина

Княжича пыль облепила с ног до головы, как и Рязину, которая остановилась, переводя дух. И теперь-то Демьян увидел, что тело ее все пронизывали тончайшие черные нити.

- Переодеваться в белые одежды… бегать…

- Я… - она посмотрела на него с раздражением. – Я не знаю! Я… мы… хотели пожениться! Потом… после революции…

- И вы присмотрели себе белое платье?

Если бы Вещерский позволил себе хотя бы тень насмешки, его бы убили. Демьян видел это столь же явно, как и глухую ненависть, свившую гнездо в груди Ефимии Фомининчны.

- Вы, конечно, далеки от того, чтобы считать себя невинной девой, но… с другой стороны, вы собирались замуж за человека, которого, в отличие от первого мужа, действительно любили. Да и невинность телесная с душевною мало общего имеет.

Она коротко кивнула.

- И тут он погибает…

- Его убили, - просипела Ефимия Гавриловна, пытаясь ослабить кружевной воротничок. – Его… убили… его… этот вот виноват… мне сказали, что… рассчитаются… никто не уйдет… что я должна набраться терпения… они сами… сами…

Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь. И ткнула револьвером в Демьяна.

- Я сразу его узнала. Еще в поезде… и подумала, что Господь есть, что он, Господь, не зря нас свел. Господь позволил прозреть… сквозь заклятья… Нюся твердила, что он обыкновенный, но я-то чуяла, я-то знала правду… я видела его настоящее лицо. А значит, не зря.

- Не зря, - согласился Вещерский.

Демьян же подумал, что, верно, не Господа следует за то благодарить, но тот, иной мир, о существовании которого сам Демьян еще недавно не ведал. Теперь же видел он, сколь прочно сроднилась с ним эта вот женщина, пропитанная, пронизанная мертвечиной от волос до самых костей.

Она же, склонив голову, но не выпустив револьвера из рук, перекрестилась и сказала:

- И если так… то… все в руце Его… в моей…

- А стреляли тоже вы?

Ефимия Гавриловна кивнула.

- Хотела… поглядеть… куда это он в этакую рань собрался. Лошадки у меня имелися, чай, на Аполошкиных конюшнях не все поиздохли. Думала, гляну только. А он на тропу Соколью вышел, идиот этакий. Вот я и подумала, отчего бы не воспользоваться случаем? Уж больно удобный. Только он, скотина, выкарастался.

И полный глухой ярости взгляд вперился в Демьяна.

- Но ничего… так даже лучше… лучше так… смерть твоя не будет быстрой.

И бледные губы растянулись в улыбке. А сама Ефимия Гавриловна, отвернувшись, бодрым шагом направилась вглубь конюшни.

Все-таки следовало шею ей свернуть, не дожидаясь княжеского соизволения.

- Не спешите, - Вещерский оказался рядом. – Есть небольшая вероятность, что бомбы связаны с нею. Убьем раньше времени, и взорвутся.

- Думаете… они и вправду существуют?

- Практически уверен. Ячейку взяли на рассвете, однако… - княжич потер переносицу. – Есть основания полагать, что некоторые… их изделия были изъяты ранее. Для нужд партии.

Это многое меняло.

Бомбы не на словах, но на деле, пусть и лишенные сердца из проклятой силы, но и обыкновенной огненной магии хватит. Или даже пороха. Тихий курортный город. Люди, которые прибыли отдыхать. Маги и те не станут держать щиты постоянно.

И где?

- Ищут, - почти одними губами ответил Вещерский. – Как найдут – узнаем. Пока… тянем время.

Если, конечно, им будет позволено.

А потом Демьян увидел Василису.

Она стояла в деннике, прижимая к груди металлическую коробку, глядя растерянно и вместе с тем решительно. И становилось понятно, что коробку эту Василиса в жизни никому-то не отдаст. И даже прикоснуться к ней не позволит.

Отступив к стене, она коснулась ее ладонью.

Замерла.

- Не надо, девонька, - произнесла Ефимия Гавриловна. – Бежать тебе некуда. Да и… поверь, мне и вправду жаль… ты, хоть из этих вон, да…

Она махнула рукой и велела.

- Поставь.

Глава 32

Василисе приходилось сдерживать себя, чтобы… чтобы не случилось страшное.

Что именно?

Она, говоря по правде, не очень понимала. Но четко знала, стоит ей захотеть… стоит позвать… стоит…

- Поставь, - повторила женщина с одутловатым болезненным лицом. Она была смутно знакома, но Василисе совершенно не хотелось думать о том, где и когда она эту женщину встречала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Та была неприятна.

И хотела взять то, прикасаться к чему не имела права. Вот только в руке женщина держала револьвер. И дуло черное его смотрело на Василису.

- Не глупи, - сказала Нюся почти шепотом. – Она все равно заставит. Просто… кто-нибудь пострадает. Или, может, ты сама этого хочешь? Избавиться от сестры? Или там от старухи?

Василиса наклонилась.

Она сделала вдох и заставила себя положить коробку на землю.

- Нет, не уходи. Открывай, - велела некрасивая женщина.

- Возможно… - начал было Вещерский, но женщина резко оборвала его:

- Заткнись, княже, пока цел.

- Я открою, - Василиса присела у коробки. – Мне… можно.

Она улыбнулась.

Не Вещерскому.

И не Марье, которая будто очнулась ото сна. И уж совершенно точно не этой вот женщине, не понимавшей, что с иными силами вовсе не следует связываться, не говоря уже о том, чтобы пытаться их обокрасть. Пускай… Василиса улыбнулась тому человеку, который смотрел на нее хмуро и с беспокойством.

И, кажется, потом, после, он выскажется о том, что женщинам не стоит лезть в мужские дела.

Что… нужно было оставаться дома.

И торт испечь.

Или два.

Торт Василиса испечет, но потом, после. А сейчас она провела пальцами по крышке, стирая остатки пыли. Коснулась уголков.

- Не тяни! – женщина покраснела.

От злости?

Или с сердцем неладно?

Василиса откинула крышку.

- Доставай! Ну же… не заставляй меня…

Внутри коробки обнаружилась шкатулка. Старая. Нельзя сказать, чтобы совсем уж старинная. Василиса видела похожую, правда, в той пряталась бомба, а здесь…

Василиса вытащила шкатулку и поставила ее на коробку.

Откинула и эту крышку.

И взяла тонкую косточку. Что это было?

…рука… тонкие пальцы чесали волосы, и гребень проходил по темным прядям, что челнок по водам. Пряди эти были тяжелы, и многие завидовали этому богатству.

Пустое.

Косточка легла рядом со шкатулкой. А Василиса… она коснулась дна. Точно. У тетушки была шкатулка с секретом, и эта такая же. Надобно надавить на уголок, только осторожно. И поднять, перевернуть, тогда-то дно и выпадет.

Выпало.

Легло на ладонь черною деревяшкой, а на ней тускло блеснуло золото.

- Надо же, - Нюся поджала губы. – А ты не говорила, что она с секретом.

- Я…

- Не знали? – не удержался Вещерский. – Бывает… Васенька, будь любезна…

Василиса покачала головой: людям не стоит трогать вещи, им не принадлежащие. Она надела браслет и зажмурилась от удовольствия. Вот так правильно.

Так должно.

…почти…

…ветер вновь зазвенел, перебирая золотые подвески… первый жеребец колченогий. Он, рожденный слишком слабым, не сумел подняться в небо. И обречен был истаять на рассвете, если бы не та, которая поделилась кровью, пожалела…

…вот так все было.

Просто пожалела новорожденного жеребенка.

Просто напоила молоком.

Тем, что брала для себя… и кровью же, ибо каждый знает, что на крови вся сила…

…а уже потом сказали, придумали, сочинили… пускай себе.

- Надо же, как интересно, - голос некроманта звучал эхом, еще немного и этот голос потеряется среди прочих, которых так много. – Василиса, не увлекайтесь. Вернуться по этой дороге не так и просто.

Она… знает.

Наверное.

- Что это за…

- Мой дедуля, выходит, не все тебе рассказал? – Нюсин голос звучит особенно раздражающе. А пальцы Василисы сами собой перебирают подвески.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не хватает.

Кобылицы, которая стала первой. И была-то она не особо хороша, но другой подходящей в табуне не было. Да и сам этот табун… не табун, дюжина голов, из тех, на которых без слез не взглянешь. И колченогий уродец необычной масти только мастью и выделялся.