Собрание сочинений в 12 т. Т. 4 - Верн Жюль Габриэль

- Неужели дюгонь такое опасное животное? - спросил я, не обращая внимания на канадца, который выразительно пожал плечами.

- В некоторых случаях, - отвечал капитан. - Бывает, что животное бросается на китоловов и опрокидывает их суденышко. Но не мистеру Ленду бояться дюгоня. У него верный глаз и твердая рука. Я особенно рекомендовал бы ему не упускать дюгоня, потому что его мясо считается тонким блюдом, а мистер Ленд не прочь полакомиться.

- А-а! - сказал канадец, - так оно еще позволяет себе роскошь иметь вкусное мясо?

- Да, мистер Ленд! Мясо дюгоня не отличишь от говяжьего, и оно чрезвычайно ценится. В Меланезии его подают только к княжескому столу. Но за этим превосходным животным охотятся столь хищнически, что дюгонь, как и ламантин, встречается все реже и реже.

- А что, если случайно этот дюгонь последний в своем роде? - серьезно спросил Консель. - Не следует ли его поберечь в интересах науки?

- Все может быть, - отвечал канадец, - но в интересах кулинарии следует за ним поохотиться.

- Итак, за дело, мистер Ленд! - сказал капитан Немо.

Тем временем семь человек из команды «Наутилуса», как всегда безмолвных и невозмутимых, взошли на палубу. Один из них держал в руке гарпун, привязанный к веревке, вроде тех, какими пользуются китобои. Шлюпку сняли с привязей, вынули из гнезда, спустили на воду. Шестеро гребцов сели за весла, седьмой стал за руль. Нед, Консель и я поместились на корме.

- А вы, капитан? - спросил я.

- Я не поеду, сударь. Желаю счастливо поохотиться!

Шлюпка отчалила. Гребцы дружно взялись за весла, и мы понеслись навстречу дюгоню, плававшему в двух милях от «Наутилуса».

Приблизившись к дюгоню на несколько кабельтовых, шлюпка пошла медленнее, и весла бесшумно опускались в спокойные воды. Нед Ленд с гарпуном в руке стал на носу. Как известно, к китобойному гарпуну привязываются длиннейшие веревки, которые легко разматываются, когда раненое животное уходит в воду. Но тут веревка была не длиннее десяти маховых саженей, и другой конец ее был привязан к пустому бочонку, который должен был указывать, в каком месте под водою находится дюгонь.

Я привстал и внимательно разглядывал противника нашего канадца. Дюгонь, или, как его называют, индийский морж, имеет большое сходство с ламантином. Его продолговатое тело оканчивается чрезвычайно длинным хвостом, а боковые плавники настоящими пальцами. Все отличие от ламантина состояло в том, что его верхняя челюсть была снабжена двумя длинными и острыми зубами, образующими по обе стороны пасти расходящиеся клыки.

Дюгонь, за которым Нед Ленд охотился, был колоссальных размеров - не менее семи метров в длину. Животное не двигалось с места. Казалось, дюгонь уснул на поверхности воды.

Шлюпка бесшумно подошла сажени на три к животному. Я вскочил на ноги. Нед Ленд, откинувшись несколько назад и занеся руку, метнул гарпун.

Послышался свист, и дюгонь исчез под водою. Видимо, удар гарпуна, пущенного с большой силой, пришелся по воде.

- Тысячи чертей! - вскричал взбешенный канадец. - Я промахнулся!

- Полноте, - сказал я, - животное ранено, вот следы крови на воде! Но оно увлекло с собою и ваш снаряд.

- Гарпун! Мой гарпун! - кричал Нед Ленд.

Матросы снова взмахнули веслами, и рулевой повел шлюпку в направлении бочонка, который мирно покачивался на волнах. Выловив гарпун, мы стали выслеживать животное.

Дюгонь всплывал время от времени на поверхность моря, чтобы подышать. Ранение, видимо, не обессилило животное, потому что плыло оно с удивительной быстротой. Шлюпка, при взмахах весел в сильных руках, неслась по следам животного. Иной раз мы почти нагоняли его, и канадец уже заносил свой гарпун, но дюгонь всякий раз уходил под воду - недосягаемый для гарпунщика.

Можно себе представить, как гневался и бушевал нетерпеливый Нед Ленд! Он проклинал несчастное животное в самых крепких выражениях, существующих в английском языке. А я был раздосадован, что дюгонь разрушает все наши хитроумные планы.

Мы выслеживали дюгоня в течение целого часа, и я уже начинал склоняться к мысли, что животное неуловимо, как вдруг бедняге вздумалось отомстить своим преследователям. Животное оборотилось в нашу сторону и ринулось прямо на шлюпку.

Маневр животного не ускользнул от канадца.

- Внимание! - крикнул он.

Рулевой произнес несколько слов на своем загадочном наречии, очевидно приказывая матросам быть настороже.

Дюгонь, подплыв футов на двадцать от шлюпки, втянул воздух своими широкими ноздрями, находившимися не в нижней, а в верхней части рыла. Передохнув, он снова бросился к шлюпке.

Мы не успели увернуться от удара, шлюпка накренилась и изрядно зачерпнула воды, которую пришлось вычерпывать. Но благодаря ловкости рулевого удар пришелся наискось, а не в лоб, и мы не опрокинулись. Нед Ленд, взобравшись на форштевень, осыпал ударами гарпуна гигантское животное, которое, вонзив клыки в планшир, поднимало шлюпку над водой, как лев поднимает в воздух козленка.

Мы повалились друг на друга. Не знаю, чем кончилось бы это происшествие, если б взбешенный канадец не нанес, наконец, животному удара в самое сердце.

Послышался скрежет зубов о железную обшивку шлюпки, и дюгонь скрылся под водой, увлекая за собой наш гарпун! Но вскоре бочонок всплыл на поверхность воды, а через короткое время показалась туша животного, опрокинутая на спину. Мы зацепили багром тушу дюгоня, взяли ее на буксир и направились к «Наутилусу».

Пришлось пустить в ход самые крепкие тали, чтобы поднять дюгоня на палубу судна. Туша животного весила пять тысяч килограммов. Разделка туши производилась под наблюдением канадца, который вникал во все подробности этой операции. В тот же день стюард подал мне к столу блюдо, искусно приготовленное из мякоти дюгоня судовым поваром. Мясо дюгоня показалось мне вкуснее телятины и, пожалуй, не уступало говяжьему.

На следующий день, 11 февраля, кладовая «Наутилуса» обогатилась еще одной превосходной дичью. Стая морских ласточек опустилась на палубу «Наутилуса».

Это были нильские крачки, или чеграва, вид sterna nilotca. Они водятся только в Египте. У них черный клюв, серая голова, белые крапинки вокруг глаз, спинка, крылышки и хвост сероватые, брюшко и горло белые, лапки красные. Мы еще поймали несколько дюжин нильских уток. Нильские крачки чрезвычайно вкусная птица. Шея у них и верхняя часть головы белая с черными пятнышками.

«Наутилус» шел средним ходом. Он, так сказать, прогуливался! Я заметил, что по мере приближения к Суэцу вода в Красном море становилась менее соленой.

Около пяти часов вечера мы завидели на севере мыс Рас-Мухаммед. Мыс этот образует оконечность Каменистой Аравии, лежащей между заливом Суэца и заливом Акабы.

«Наутилус» через пролив Губаль вошел в Суэцкий залив. Я хорошо видел высокую вершину мыса Рас-Мухаммед, господствующую над двумя заливами. То была гора Ореб, библейский Синай, на вершине которого Моисей встретился лицом к лицу с богом.

В шесть часов «Наутилус», то погружаясь, то всплывая на поверхность, прошел в виду города Тор, лежащего в глубине бухты, воды которой, как уже наблюдал капитан Немо, имели красноватый оттенок. Наступила ночь. Глубокая тишина нарушалась лишь криком пеликана или какой-нибудь другой ночной птицы, шумом прибоя, разбивавшегося о прибрежные утесы, либо отдаленными гудками пароходов, тревоживших воды залива неугомонным хлопаньем лопастей своего винта.

От восьми до девяти часов «Наутилус» шел в нескольких метрах под водою. По моим расчетам, мы находились неподалеку от Суэцкого перешейка. Сквозь окна салона я видел основания прибрежных скал, ярко освещенные нашим прожектором. Мне казалось, что пролив постепенно суживается.

В четверть десятого судно всплыло на поверхность. Я поспешил на палубу. Я сгорал от нетерпения войти скорее в туннель капитана Немо. Мне не сиделось на месте, и я жадно вдыхал свежий ночной воздух.

Вскоре на расстоянии мили от нас блеснул огонек, ослабленный ночным туманом.