Зимнее солнце - Влада Ольховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она была одного роста с Матвеем, не полной, но крепкой. Лицо женское, не красивое, просто с мягкими чертами. Косметику Нина игнорировала как явление, перед посетителями представала такой, какая есть: широкое, будто чуть вогнутое лицо, крупный круглый нос, близко посаженные голубые глаза. На коже – сеть морщин, скорее мимических, чем возрастных, намекавших, что она любит хмуриться и возмущенно поджимать узкие губы. Волосы острижены коротко, будто сама поработала ножницами перед зеркалом, но на кончиках кокетливо подкрашены в желтый цвет, ярко контрастировавший с природным коричневым.
Взгляд был внимательный, настороженный, в чем-то почти звериный. Улыбка, которую по привычке нацепила Нина, ничего на самом деле не значила.
– Чем могу помочь? – поинтересовалась она. Голос оказался чуть хрипловатый, намекавший на увлечение сигаретами.
– Поговорить с вами хотел. Меня зовут Матвей, я из команды журналистов, которые снимают сюжет о девушке в лесу.
– Теперь уже двух девушках, да? Я знаю, кто вы. Змеегорье – слишком мелкая дыра, чтобы хоть что-то упустить. Ну и зачем вам я?
– Почтальоны, как и врачи, обычно знают много – и это особенный вариант правды, доступный только им.
– Исключительно за этим?
Матвей обычно быстро определял, кого можно обмануть, а кого не проведет даже самая искусная ложь. Его это не смущало. Правда тоже могла стать неплохой основой для беседы.
– Нет. Не только за этим.
– Хоть брехать не пытаешься, – хмыкнула Нина. – Пошли на улицу, перекурю, раз на тебя время тратить приходится.
Она набросила потрепанную темно-зеленую куртку и вместе с Матвеем покинула тесный почтовый зал. Зима снова баловала ясным небом, по которому уже стелились розовые и желтые полосы заката. Снег мягко срывался с пышной хвои под собственной тяжестью. На оголенных ветках переминались нахохлившиеся птицы.
Нина закурила, наблюдая за близкой стеной деревьев.
– Меня уже полиция допрашивала, кстати. И с тобой я говорить не хочу.
– Но все равно говоришь, – заметил Матвей. – Почему?
– Знаю я вас, журналюг… Вы мстительные. Вы жизнь портите похуже, чем менты. Не поговоришь с тобой сегодня – ты такими меня помоями завтра обольешь, что мне жизни даже в Змеегорье не будет. Хотя дальше только край света!
– Разве на том уголовном процессе журналисты тебя оболгали?
Нина на секунду задумалась, потом покачала головой, выпуская в морозный воздух кольца сизого дыма.
– Нет, лгать-то они не лгали… Но зачем же было все подробности выкладывать? Что я ей черепуху в пол втоптала, что по грудной клетке прыгала… Я, кстати, не прыгала, просто била ногой. Они еще фотки где-то надыбали…
– Но ведь это случилось. То, о чем они говорили.
– Так ведь я за это присела! И срок свой отмотала. А они из меня чудовище слепили! Здесь никто не знает… И не должен узнать.
– За что ты убила ту женщину?
– Это здесь при чем? – удивилась Нина. – Все было очень давно.
– Не так уж давно. Так за что же? На суде ты сказала, что вы были подругами.
– Да уж… Подругами, – криво усмехнулась она. – Не разлей вода! Там долго накапливалось многое… Злость, горечь… Она меня кинуть собиралась. Я ей доверяла на все сто, раз за разом спасала ее задницу, а она мне как отплатила? Ну, я и не выдержала однажды. Она мне говорит: я уйду! А я ей говорю: никуда ты не уйдешь! Дальше – помутнение, ничего не помню… Очнулась, когда от нее один фарш остался. Ментов, между прочим, сама вызвала и бежать не пыталась! Что, доволен теперь? Встает у тебя от таких рассказов, а?
– Я не для этого спросил.
Матвей действительно не испытывал удовольствия от подобных историй – слишком уж живо воображение рисовало все, о чем говорила Нина. Но ему нужно было не просто узнать, что случилось, а услышать это от нее. То убийство значительно отличалось от того, что произошло в лесу.
При этом Матвей видел и определенное сходство. Нина потеряла контроль тогда – и убийца Майи явно потерял контроль во время изнасилования. Возможно, с годами Нина просто научилась обуздывать захватывавшую ее животную страсть, но все равно получала от этого удовольствие. То, что Майю изнасиловали, было незначительной погрешностью. Насиловать можно не только естественным путем.
Нина продолжала наблюдать за ним глазами умного, опытного зверя.
– Так что, подозреваешь меня? – спросила она. – Что я тех телок грохнула?
– Я этого не говорил. Зато ты сказала «телок». Формально убитая там только одна.
– Ой, да ладно… Знала я Дашку. Я ведь в Черемуховой тоже работаю, там своей почты нет! Девка была мерзкая, но не без мозгов, сама бы она не померла. Думаю, ее тоже грохнули.
– И это все? Речь только о них?
– О ком же еще?
– Почтальон много путешествует, – указал Матвей. – Много говорит, много знает, видит… Возможно, ты замечала что-то подозрительное? Тут на хуторе одна пожилая дама живет, она утверждает, что регулярно крики из леса слышит. Может, и ты слышала или замечала что-то? Вещи Дарьи укрыл снег, но Майю убили осенью, до снега, а ее вещи так и не нашли – ни одежду, ни рюкзак.
– Думаешь, их убийца почтой отправил? – хохотнула Нина. – Нет, ничего я не видела. Что же до бабки Нади… нашел, кого слушать! Я когда к ней прихожу, она мне рассказывает свои сказки про чертей, леших и русалок. Она давно уже не в себе… Она резко сдала. Как до нее дошло, что уже пенсия, а она так и не стала великой журналисткой, так и отъехала крыша. Она даже порывалась как-то заявление в полицию клепать о том, что у нее под окнами русалки вопят, на силу отговорила!
И вроде как она иронизировала – вполне обоснованно, это понял бы любой, кто хоть раз встречал Надежду Барабашеву. Вот только Матвею не понравился ее взгляд: насмешливый, с вызовом. Многозначительный тон тоже не понравился, Нина будто дразнила его тайным знанием, столь необходимым ему и доступным только ей.
Кто-то другой на месте Матвея засомневался бы, решил, что ему мерещится. Но он привык доверять себе, знал, что это не интуиция – это наблюдательность. Нина определенно что-то скрывала и гордилась этим.
Забавно… В рамках профиля, предварительно составленного Матвеем, убийца как раз был склонен к доминированию над окружающими и самолюбованию, но не настолько глуп,
