Лингвистические детективы - Николай Шанский

Указанное различие в семантике глаголов одеть и надеть характеризует нормативное употребление, сложившееся в русском литературном языке первой половины XIX в.

В настоящее время как в разговорной речи, так и в письменной глагол одеть нередко употребляется вместо (вернее – на месте!) глагола надеть. Некоторыми лингвистами (см. хотя бы: Правильность русской речи. М., 1965. С. 136) такое употребление характеризуется как «противоречащее традиционным литературным нормам», как грубое нарушение норм литературного словоупотребления.

Такой пуризм вряд ли, однако, оправдан, поскольку речевая практика уже в течение более трех столетий расходится с нормативными предписаниями, идущими, кстати, еще от «Справочного места русского языка» А. Греча (СПб., 1843) (подробно см. об этом в статье: ЦейтлинР. М. Об одной старой ошибке в словоупотреблении // Вопросы культуры речи. М., 1963. Вып. 4. С. 110–119). Ср.: Шуба одеванная («Олонецкие акты 1661–1662 гг.»); И одевъ одежды своя («Книга земледелательная 1705 г.»); Он чулочки одевает («Псковские песни XIX в.») и т. п. Глагол одеть вместо надеть не только употребляется современными писателями, но и встречается у классиков нашей литературы, ср.: Каждую пятницу Цыганок одевал короткий до колен полушубок и тяжелую шапку (Горький); Одевши рубаху, штаны, опорки и серый халатик, он самодовольно оглядывал себя (Чехов); Только встал я тогда поутру-с, одел лохмотья мои, воздел руки к небу и отправился к его превосходительству Ивану Афанасьевичу (Достоевский) и т. д.

Что такое бесталанный – «несчастный» или «бездарный»?

Вопрос, может ли слово несчастный употребляться в значении «бездарный», кажется странным. Ведь прилагательные несчастный и бездарный имеют совершенно различные значения.

И все же такой вопрос оказывается в известной степени закономерным. Правда, не по отношению к слову несчастный, а по отношению к его архаическому синониму бесталанный. В академическом «Словаре современного русского литературного языка» (М.; Л., 1950. Т. 1. С.435) прилагательное бесталанный толкуется как устаревшее слово, имеющее лишь значение «неудачливый, несчастный, обездоленный». Только с таким значением оно раньше и употреблялось: И казнили Степана Калашникова Смертью лютою, позорною; И головушка бесталанная Во крови на плаху покатилася (Лермонтов); Ох, в несчастный день, В бесталанный час, Без сорочки я Родился на свет (Кольцов) и т. д. Однако сейчас это прилагательное довольно часто употребляют и со значением «не имеющий таланта, бездарный». Ср.: Мы против пошлости, безыдейности, бесталанности, в каком бы жанре искусства они ни давали о себе знать; Стихи были небесталанными (Из газет); Когда порою, без толку стараясь, Все дело неумелостью губя, идет на бой за правду бесталанность – Талантливость, мне стыдно за тебя (Евтушенко).

Как появилось такое значение у слова бесталанный? На первый взгляд может показаться, что бесталанный возникло из бесталантный фонетически. Но это не так; т между двумя н не выпадает (ср. галантный, пикантный, толерантный и т. д.). В действительности употребление прилагательного бесталанный в значении «бездарный, не имеющий таланта» возникло в результате ошибки, вследствие путаницы слов талан «счастье, удача, фортуна» (тюрк. талан «счастье, успех, добыча» – суффиксальное производное от тал – «грабить, отнимать») и талант «способность, дарование» (из французского языка) и замещения в слове бесталантный основы талант– основой талан-. В связи с этим возникает уже практический вопрос: правильно ли такое употребление слова бесталанный? Факты говорят, что нормой его считать нельзя: 1) оно противоречит живому еще этимологическому составу слова: бес-талан-н(ый); 2) в русском языке для выражения понятия «не имеющий таланта» есть хорошие синонимы бездарный и бесталантный.

Странность прилагательного молчаливый

А что, собственно говоря, странного в этом слове? Прилагательное как прилагательное, обозначает склонного к молчанию, соотносится с глаголом молчать. Однако есть все же в этом слове «особинка».

Она заключена в том, что суффикс– лив– присоединяется в нем к инфинитивной основе, включая классовый показатель глагола – а-, молч-а-лив(ый), тогда как по правилу он следует за образующей основой глагола без классового показателя (ср. болтливый, а не «болталивый», хвастливый, а не «хвасталивый» и т. д.).

Такое словообразовательное своеобразие этого прилагательного объясняется тем, что оно только кажется нам образованным с помощью суффикса– лив-, а на самом деле возникло как производное посредством суффикса – ив– (подобно словам спесивый, ленивый, лживый, льстивый, красивый и др.) от существительного молчаль «молчание», сейчас утраченного (ср. в древнерусском языке: Отъ млъчали роди слово).

Как членится на морфемы и как образовано прилагательное сердитый?

Эти разные вопросы в одинаковой степени интересны, хотя и не очень сложны. С точки зрения современного русского языка морфемный состав слова сердитый представляется простым и прозрачным, правда не без некоторых довольно любопытных деталей. Поскольку оно имеет значение «такой, который сердится» и прямо и непосредственно соотносится с глаголами сердиться и сердить, оно делится на непроизводную основу сердʼ-, суффикс – и– (ср. сердиться – сержусь), суффикс – т-, окончание – ый и воспринимается нами сейчас как производное от глагола сердиться (или сердить), если его объяснять как слово, имеющее значение «такой, который рассержен», «сердит».

Глагольный суффикс– и– (ср. хвалить, грузить, гневить и т. д.) и окончание – ый являются частыми и обычными и замечаний как будто не требуют. Некоторых, возможно, смутит в этом слове непроизводная основа сердʼ-, ее связанный характер (она известна только в соединении с каким-либо суффиксом). Однако связанные непроизводные основы в нашем языке – не редкость: птица – птаха, прибавить – убавить, крепкий – крепость и т. д. Важно помнить, что сердʼ-в словах сердитый, сердить и сердиться – это то же самое, что серд– в слове сердце в значении «гнев, злоба». Как, между прочим, и в паре сердце – предсердие (с суффиксами и – иј-). (Подробнее см. в заметке «Два сердца в одном сердце».)

Особое наше внимание должен привлечь в слове сердитый суффикс– т-. Как это ни странно, привычный и непримечательный суффикс – т– (хорошо известный уже ученику 6 класса) должен быть у нас на примете прежде всего. Ведь это суффикс страдательных причастий прошедшего времени. Получается, что в составе прилагательного мы выделили суффикс, свойственный причастию. А для этого надо иметь основания. Не сомневаюсь, некоторые из вас сочтут, что такие основания есть. Почему бы не считать прилагательное сердитый бывшим страдательным причастием от глагола сердить, подобным словам надутый, развернутый, тронутый, тертый, забитый и т. д.? Тогда все как будто встает на свои места: – тв сердитый – вполне законный суффикс «страдательности». Однако верно ли такое решение? Следует отметить, что оно относится уже не только к определению характера суффикса – тв нашем прилагательном, но и к установлению способа его образования (из причастия!).

Оказывается, такое решение неверно. И вот почему. В страдательных причастиях суффикс– т– присоединяется или прямо к корню (надутый, тертый, забитый и пр.), или к суффиксальному – н-у– (тронутый, развернутый, подтянутый и др.). Ни от каких иных по структуре глаголов страдательные причастия на – тый не образуются и не образовывались. Значит, суффикс – т– в слове сердитый хотя и равнозначен сейчас суффиксу – т– в прилагательных типа надутый, развернутый и т. д., но по происхождению иной. Он появился здесь в результате распадения на две морфемы – и– и – т– единого суффикса – ит– после того, как (еще в дописьменную эпоху) наше слово сердитый стало непосредственно соотноситься с глаголами сердиться и сердить, а не с тем словом, от которого было образовано. А произошло это потому, что производящее существительное было утрачено.