Том 6. Мертвые души. Том 1 - Николай Гоголь

Текст РЛ, соответствующий шести первым главам поэмы, является в основном копией РМ. Следует, однако, учесть, что между этими двумя рукописями встречаются разночтения; иногда они незначительны и их можно объяснить обычными ошибками переписчика; иногда же разночтения существенные и дают основание предположить, что РЛ переписывалась в какой-то мере при участии автора, в процессе создания копии изменявшего текст (быть может, он частично диктовал, а возможно, делал предварительные наброски на отдельных листках, впоследствии утраченных). Общий объем разночтений настолько невелик, что ставить вопрос о существовании полной промежуточной рукописи едва ли имеется основание. Рукопись РЛ начата в 1840 г., закончена в начале 1841 г. Она является почти полной редакцией «Мертвых душ». Гоголь подверг всю рукопись серьезнейшей правке. Во время этой работы он писал: «Я здоров, чувствую даже свежесть, занимаюсь переправками, выправками». «Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том „Мертвых душ“. Переменяю, перечищаю, многое перерабатываю вовсе и вижу, что их печатание не может обойтись без моего присутствия. Между тем дальнейшее продолжение его выясняется в голове моей чище, величественней, и теперь я вижу, что может быть современем кое-что колоссальное, если только позволят слабые мои силы. По крайней мере, верно, немногие знают, на какие сильные мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет».[6]

Творческая работа отразилась на всем тексте; рукопись испещрена большим количеством собственноручных исправлений, записей на полях, переработками на отдельных листах, подшитых к этой книге. На протяжении всей рукописи появился второй слой текста — новая редакция поэмы.

Наиболее значительной переделке подверглась вторая глава: расширено описание комнат Манилова, введен новый текст об отношениях Манилова с женой; краткий диалог Чичикова с Маниловым о покупке мертвых душ переработан, и, наконец, более подробно описано впечатление, которое произвела на Манилова необычная просьба Чичикова. в главе пятой окончание сильно изменено и дополнено размышлениями автора о том, что «русский народ мастер метко выражаться» и «нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так сметливо бы вырывалось и вместе так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово». Совершенно заново написано начало шестой главы. Первые страницы текста этой главы утрачены. Сохранившаяся часть начинается с описания усадьбы Плюшкина. Вся глава подверглась большой правке, особенно в местах, посвященных описанию внешности Плюшкина и его комнаты. Для контраста со скупостью Плюшкина введен образ помещика, который «веселится во всю ширину русской удали и барства». Этот последний отрывок несколько раз перерабатывался Гоголем на отдельном листе (вшит в РЛ).

Главы седьмая, девятая — одиннадцатая появляются в РЛ впервые. Начало седьмой главы характеризуется большим количеством исправлений; текст восьмой главы сильно отличается от первоначального текста сохранившейся части этой главы, примыкавшего, очевидно, к РМ. Промежуточный вариант, повидимому, утрачен, и установить последовательность правки не представляется возможным; однако видно, что некоторые выражения первоначального текста полностью перешли в РЛ. Много работал Гоголь над описанием бала у губернатора; отдельные места этого текста переделывались несколько раз. Глава девятая вся подверглась чрезвычайно большим исправлениям; кроме вписанного между строк нового текста, в рукописи есть записи на полях, наброски на отдельных листах. Написано новое начало десятой главы; этот автограф заменил не сохранившиеся листы с предыдущим текстом. Довольно много исправлений внесено в «Повесть о капитане Копейкине»; в конце десятой главы на отдельном, вклеенном в тетрадь, листе рукой Гоголя написан несколько измененный текст окончания этой главы, но предыдущий остался незачеркнутым. Приводим его в вариантах под строкой.

В последней, одиннадцатой, главе большое внимание уделил Гоголь лирическому обращению к Руси: «Русь! Моя пустынно раздольная родная Русь… Что слышится мне в тоскливой твоей песне, несущейся по тебе от моря до моря. Что слышится в ней и зовет и хватает меня на сердце, какие лобзающие звуки несутся мне в душу и вьются около моего сердца… Чего ты хочешь от меня, какая непостижимая связь, что глядишь ты мне в очи, и всё, что ни есть в тебе, вперило на меня очи». Этот отрывок, кроме исправленного вписанного между строк текста, сохранился в автографе на отдельном листе, вклеенном в РЛ. Много исправлений внесено в первоначальную историю Чичикова, а также в текст объяснений автора с читателями о том, почему «не избрал он в герои совершенного и добродетельного человека».

Текст РЛ печатается полностью. Под строкой приведены зачеркнутые места, т. е. первый слой, являющийся в основном копией РМ, и все авторские исправления, сделанные в процессе работы над РЛ и тогда же отвергнутые.

Зачеркнутый первоначальный слой (необходимый в данном случае для восстановления всего творческого процесса) печатается без особого обозначения. Чтобы не дублировать в подстрочных вариантах больших отрывков первого слоя, совпадающих с публикуемой в этом же томе рукописью РМ, вместо полного текста этих отрывков приводятся только их начальные и последние слова со ссылкой на соответствующие страницы. Исправления, сделанные в процессе создания РЛ, приводятся с литерой а; если же к одному месту имеется несколько вариантов, то последовательно с литерами: а, б, в и т. д.

Переработанная рукопись, по мысли автора представлявшая законченный текст произведения, потребовала переписки набело, и в марте 1841 г. стала создаваться следующая рукопись РК (шифр 10-го изд.: НР), законченная в августе того же года (даты указаны в воспоминаниях Анненкова).

Эта рукопись находится в Библиотеке Украинской Академии наук в Киеве (до 1934 г. принадлежала Нежинскому историко-филологическому институту). Она представляет собою тетрадь в синем кожаном переплете с золотым тиснением: «Рукопись Гоголя. Мертвые души. 1». На форзаце круглая печать Гоголевского музея при Историко-филологическом институте кн. Безбородко и печать Библиотеки Историко-филологического института кн. Безбородко. В правом верхнем углу наклеен ярлык: «Библиотека И.-Ф. института кн. Безбородко. Рукописн. отд. 59». Там же шифр: (А.28 I 2)/3303.

Первые три листа чистые и ненумерованные, но один из них в общий счет страниц вошел. С четвертого начинается первая глава «Мертвых душ» (заглавия нет; начало рукописи: «Глава 1»). Всего в рукописи 406 страниц (занумеровано 383). Первые 154 написаны рукою В. А. Панова, следующие рукою П. В. Анненкова. Стр. 197–202, ненумер. стр. после 300 и стр. 359–383 — автограф. Несколько стр. рукой неизвестного. В нескольких случаях вшиты листы с переработанным текстом. Рукопись содержит полный текст поэмы, нехватает лишь нескольких страниц. В конце подшиты 16 листов разного формата. Это разрозненные черновики, появившиеся в результате переделки отдельных мест.

Третья по счету рукопись «Мертвых душ» в первоначальном своем виде является уже не механической копией предыдущей, а новой редакцией произведения: переписчик писал под диктовку Гоголя, значительно изменявшего текст в процессе этой работы. Сначала Гоголь диктовал Панову. Вскоре Панова сменил приехавший в Рим Анненков, который продолжал писать под диктовку автора. Анненков вспоминает: «<Ежедневно после завтрака> отправлялись мы в разные стороны до условного часа, когда положено было сходиться домой для переписки поэмы. Тогда Гоголь крепче притворял внутренние ставни окон от неотразимого южного солнца, я садился за круглый стол, а Николай Васильевич, разложив перед собой тетрадку на том же столе подалее, весь уходил в нее и начинал диктовать мерно, торжественно, с таким чувством и полнотой выражения, что главы первого тома „Мертвых душ“ приобрели в моей памяти особенный колорит. Это было похоже на спокойное, правильно разлитое вдохновение, какое порождается обыкновенно глубоким созерцанием предмета. Николай Васильевич ждал терпеливо моего последнего слова и продолжал новый период тем же голосом, проникнутым сосредоточенным чувством и мыслию. Превосходный тон этой поэтической диктовки был так истинен в самом себе, что не мог быть ничем ослаблен или изменен… Случалось, что он прекращал диктовку на моих орфографических заметках, обсуживал дело и, как будто не было ни малейшего перерыва в течении его мыслей, возвращался свободно к своему тону, к своей поэтической ноте». Далее Анненков вспоминает, как он при некоторых сценах разражался хохотом. Гоголь обычно останавливал его, хотя иногда и сам не выдерживал и вторил Анненкову «сдержанным полусмехом». «Когда по окончании повести <о капитане Копейкине> я отдался неудержимому порыву веселости, — пишет Анненков, — Гоголь смеялся вместе со мною и несколько раз спрашивал: „Какова повесть о капитане Копейкине?“… Еще гораздо сильнее выразилось чувство авторского самодовольствия в главе, где описывается сад Плюшкина. Никогда еще пафос диктовки, помню, не достигал такой высоты в Гоголе, сохраняя всю художническую естественность, как в этом месте. Гоголь даже встал с кресел (видно было, что природа, им описываемая, носится в эту минуту перед глазами его) и сопровождал диктовку гордым, каким-то повелительным жестом. По окончании всей этой изумительной VI главы я был в волнении и, положив перо на стол, сказал откровенно: „Я считаю эту главу, Николай Васильевич, гениальной вещью“. Гоголь крепко сжал маленькую тетрадку, по которой диктовал, в кольцо и произнес тонким, едва слышным голосом: „Поверьте, что и другие не хуже ее“».[7]