Стена Зулькарнайна - Джемаль Гейдар Джахидович

К власти в России в 1917 году пришла определенная группировка контрэлиты. “Контрэлита”, так же как и элита, является безусловно международным всемирным космополитическим феноменом. Однако в отличие от реально властвующего полюса его оппонент обладает гораздо меньшей персональной определенностью. Контрэлита — не стабильная корпорация одних и тех же кланов. Это живое, подвижное, меняющееся скопление личностей, каждая из которых не вписана в династическую преемственность. Единственно стабильным аспектом контрэлиты сквозь все исторические поколения остается ее генотип: одинокий герой, представитель касты воинов, выпавший из классовых и родоплеменных парадигм и вставший на позиции сознательного бунта против установленной иерархии.

Россия в XVIII и особенно в XIX столетиях была местом интенсивного формирования контрэлиты как доминирующей общественной группы. Наиболее острым контрэлитным документом в этом плане стал роман Ф.М. Достоевского “Бесы”. Характерным атрибутом социальной атмосферы “Бесов” является радикальное смешение разноклассовых элементов, сплавленных воедино общей ненавистью к существующему и готовность к беспорядкам, смерти и крови. “Смерть” вообще выступает руководящим принципом внутренней мистики контрэлиты, так же как “жизнь” (не в пошлом буржуазном, конечно, смысле) стоит в центре корпоративного мировидения элиты.

Здесь же необходимо отметить и традиционную роль еврейства в судьбах противостояния элит и контрэлит, по крайней мере на Западе и по меньшей мере со времен позднего средневековья. Особая роль евреев в западной политике связана с тем, что феодалы, противостоящие церкви, обращались к ним как к союзникам, имеющим международную финансовую оргструктуру и связи. Именно благодаря этому была преодолена изолированность и маргинальность еврейского конфессионального анклава в Европе. В России выход радикальной части беднейшего еврейства за рамки гетто стал возможным благодаря союзу с контрэлитой — ставрогиными и верховенскими, в типологии Достоевского. Вряд ли, даже несмотря на особую слабость романовского режима, контрэлита смогла бы прорваться к политической власти без поддержки беднейшего радикального еврейства — исторических наследников зелотов, сражавшихся против римского господства. Однако не следует и всерьез относиться к излюбленным монархо-патриотическим тезисам о “еврейском” характере большевистской революции. В последнем счете ее ударной силой был сплав балтийских братишек с деклассированным дворянством при широкой опоре на вооруженного сектанта.

Этот уникальный прорыв контрэлиты к власти был нейтрализован Сталиным и его деидеологизированной неоимперской бюрократией с начала 30-х годов. Те, кого Сталин поднимал на руководящие посты, а также их физическое и социально-генотипическое потомство не становились элитой; как мы сказали в самом начале, элиту можно уничтожить, но ее нельзя создать. После разгрома контрэлиты, которая до этого уничтожила элиту, Россия стала страной, вообще лишенной этого фактора как в позитивном так и в негативном аспектах. Бюрократический контрреволюционный режим, возобладавший благодаря Сталину в СССР и продолжающийся в агонизирующей форме сегодня, систематически преследовал, бросал на пулеметы в Отечественной войне, травил в ГУЛАГе, выбивал в “горячих точках” все те ресурсы, которые могли бы быть мобилизованы в “пассионарном луче”. В итоге, Бжезинский имеет в виду именно это, говоря о России как о черной дыре. Это техническое выражение, описывающее территорию, которую не контролирует соответствующий сегмент мировой элиты. Тем самым это особо опасная территория, ибо теоретически остается шанс, что контрэлита может повторить в ней опыт 17-го года. Поэтому для мирового правящего класса крайне важным является то, чтобы в России действовала четко отработанная система предотвращения пассионарных социально-политических инициатив, чтобы эта “черная дыра” охранялась качественными “сталкерами”.

Смысл политического режима, действующего сегодня в нашей стране, именно в этом. Кремль — не элита, бандиты — не элита, олигархи — не элита. Это сброд, которому настоящая элита поручила быть смотрящими на зоне под названием “Россия” и не допускать того, чтобы новое поколение контрэлиты начало бы “резать актив и сук”. Этим же объясняется и особая контрреволюционная роль еврейского фактора в современных российских условиях, так же как 85 лет назад у этого же фактора была особая революционная роль. Помятуя о социальной мобильности евреев, мировая элита, в которую евреи в действительности никогда не входили и не входят, просто подкупает их, чтобы не допустить их смычки с радикальными революционными силами. И здесь на первый план выступает организация российско-исламского противостояния. Ведь сегодня именно ислам становится громадной цивилизационной базой, на которую может опереться современное поколение международной контрэлиты, никогда не упускавшей из виду нашу страну.

КОНЕЦ РОССИИ И АМЕРИКАНСКАЯ НОЧЬ НАД МИРОМ

Современный этап истории характеризуется специфическим противоречием, парадоксальность которого до сих пор еще не оценена глубоко. С одной стороны, существует феномен глобализма, который опирается (что бы там ни говорили оптимистические сторонники глобализации, видящие в ней исключительно благоприятную экономическую сторону) на сращивание не зависящей от национальных государств международной бюрократии с транснациональными корпорациями и мировой мафией. С другой стороны, тот же самый период характеризуется беспрецедентной за всю историю человечества концентрацией политической, военной и экономической мощи в руках одного национального правительства — США. Некоторые аналитики пытаются обойти это противоречие, рассматривая глобализм как главное направление американской стратегии. В действительности есть попытка со стороны США “оседлать” глобализм, превратить его в свой ресурс. Тем не менее американский истеблишмент остро ощущает это противоречие.

Глобализм как система политических, финансовых и мафиозных связей, опутывающая весь мир и не зависимая от каких бы то ни было национальных интересов, в том числе и американских, бесспорно, представляет собой главную угрозу для национальной государственности США. Дело в том, что совокупный ресурс международных сил, заинтересованных в глобализации, сравним, а возможно, и превышает соответствующие параметры США. Единственное, чем не обладает интернациональный глобалистский истеблишмент, — это самостоятельный силовой ресурс. Поэтому США, сделавшие своим макропроектом превращение собственной национальной администрации в правительство земного шара, рассматривают любой крупный силовой ресурс в мире как возможное орудие в руках глобализма, являющегося сегодня единственным оппонентом Вашингтону.

Главным в списке таких ресурсов остается российский ядерный потенциал. Россия сегодня — единственная страна, которая благодаря еще не до конца растраченному военному наследию СССР способна уничтожить Соединенные Штаты. С точки зрения основной заботы США русская политическая элита представляет собой источник повышенной опасности, в некотором роде, может быть, даже более значительный чем бывшее советское руководство в эпоху “холодной войны”. Речь идет о пресловутых связях российских олигархов и политиков с международным криминалом, который входит составной частью в глобалистский новый истеблишмент. (В этой перспективе особый интерес представляет активность Ватикана на российском направлении. В последнее время вновь созданные при резких возражениях со стороны РПЦ католические структуры России стали активно заниматься формированием русской национальной идеи. Появилось Русская католическая церковь (РКЦ), занявшая отчетливо патриотическую национальную позицию. С учетом антиамериканской позиции Ватикана и традиционных связей экуменического клерикализма с глобалистскими структурами можно предположить, что один из наихудших для США сценариев может реализоваться с неожиданной стороны.) С этой точки зрения никакие уверения российских политиков в своей лояльности США не могут перевесить того факта, что финансовые интересы коррумпированной российской бюрократии и бизнеса тесно переплетены со структурами, которые США либо недостаточно контролируют, либо рассматривают как подлежащие преследованию. Создается довольно парадоксальная ситуация: политический класс России начиная с президента Путина всячески провозглашает новую эру партнерства между Россией и США, в особенности напирая на сотрудничество в сфере антитеррористической кампании, инициированной Вашингтоном после 11 сентября 2001 года. Такую декларацию, особенно в свете реальной уступчивости Москвы по отношению к американским притязаниям на военное господство в постсоветском пространстве, трудно дезавуировать в открытой форме. Вместе с тем американские политики и влиятельные аналитики неоднократно указывали с той или иной степенью откровенности, что США отныне не нуждаются ни в консенсусе мирового сообщества, ни в какой-либо поддержке со стороны союзников для оправдания своих действий. В ряде документов, таких, например, как исследования Национального разведывательного совета США “Глобальные тенденции 2015”, отчетливо проходит мысль, что Россия вообще не может быть союзником США в силу своей обреченности как государства. Иными словами, на фоне добровольно избранного стратегического одиночества США (при предполагающейся автоматической поддержке со стороны всех режимов, пока еще не объявленных “в розыск”), Россия не только не является другом, но, напротив, представляет собой источник единственной по-настоящему серьезной военной угрозы, которую необходимо устранить. Это означает, что главным направлением, в котором американцы видят развитие России как страны, является ее распад и уход с мировой сцены при взятии под контроль того, что останется от ее нынешних ядерных сил и высоких технологий, имеющих военное применение. Такая перспектива упоминается в аналитических документах лишь как один из возможных сценариев российского будущего, однако нет сомнения, что в действительности вся американская стратегия сегодня направлена на окончательный демонтаж России. В сущности, именно к этому сводилось содержание бесед Збигнева Бжезинского, которые он проводил в Москве в ходе своего недавнего визита, в том числе и с ведущими представителями российской военной мысли. Бжезинский оценил, что у России нет внутренних ресурсов для того, чтобы переломить нисходящую тенденцию в своей политической судьбе. При этом он сослался на опубликованную в одной из болгарских газет карту предстоящего распада России, где были очерчены возникшие на ее месте три новых образования: Европейская Россия до Волги, Сибирско-Уральский регион и Дальний Восток. По словам американского стратега, это один из наиболее мягких вариантов дезинтеграции евразийского пространства, соответствующий американскому видению. Каким же образом предполагается осуществить распад России в достаточно близкие сроки, поскольку затягивание нынешней неопределенной ситуации на фоне пробуксовки антитеррористической кампании может привести к масштабному геополитическому кризису самих США (напряженность отношений с Западной Европой, формирование нежелательных альянсов, в частности Москва — Пекин и т.п.)? Очевидно, что радикальным решением, которое устроило бы американскую администрацию, мог бы оказаться конфликт между Россией и Китаем, в ходе которого обе стороны перестали бы существовать как суверенные государственные образования. Однако спровоцировать этот конфликт не так просто. Несмотря на то что в Кремле, по многим свидетельствам, существует синдром синофобии, вряд ли можно подтолкнуть нынешний московский режим к отчетливому антикитайскому курсу. В еще меньшей степени реально спровоцировать на антироссийскую позицию сверхосторожный Пекин. Единственным выходом в такой ситуации остается оперировать самой российской политической элитой как ведущей дезинтеграционной силой, поощряя то, что американские аналитики считают “кризисом пространства” в России. Согласно уже упоминавшемуся документу, “Глобальные тенденции…”, главной проблемой, которая станет перед Россией в ее попытках выйти из кризиса, будет противоречие между сверхцентрализмом Москвы и неуправляемостью ее огромных слабоструктурированных территорий. Решающим моментом в провоцировании “кризиса пространства” должно стать стремительное наращивание американского военного присутствия в Средней Азии и Казахстане. (Астана сегодня получила уже формально более привилегированный статус, чем Россия, поскольку Казахстан объявлен Белым домом “государством с рыночной экономикой”. Военное же сотрудничество между Казахстаном и США началось задолго до 11 сентября.)