Экзорцисты - Джон Сирлз

Я посмотрела на его руки и заметила крошечную подкову среди игральных карт. Дядя протянул руки и прижал меня к себе, и наше прощальное объятие получилось очень крепким. Он заговорил в мое ухо, наудачу выбрав здоровое, предложив звонить в любое время и что Роуз об этом знать совсем не обязательно. Когда он меня отпустил, я попрощалась с ним и с Ллойдом и пошла к машине.

Я думала, что Хикин сразу начнет меня расспрашивать, как только я сяду в его старенький автомобиль. Мысль о том, чтобы рассказать ему все, что мне довелось узнать, не переварив новую информацию, меня угнетала, поэтому я была ему благодарна, когда он предложил сначала поесть, – репортер принес для меня сэндвичи и чипсы. Я так и сделала, достав ланч из пакета, пока он запускал двигатель. «Фольксваген» отъехал от тротуара, и я смотрела, как в зеркале заднего вида постепенно уменьшаются фигуры Хоуи и Ллойда, стоявших возле старого кинотеатра, пока они совсем не исчезли.

И только после того, как мы выехали на автостраду, а я расправилась с сэндвичами и чипсами, Хикин заговорил. Он сказал, что я, наверное, устала, хотя было еще только три часа дня. А то, что произошло внутри кинотеатра, мы можем обсудить, когда я буду готова, как и те незаконченные истории из жизни моих родителей, которые он начал рассказывать. Я действительно устала – чувствовала себя выжатой как лимон, – поэтому только кивнула в ответ и прислонилась головой к окну. Мне показалось, что прошло совсем немного времени, когда машина свернула с автострады и мы оказались на узких улицах Дандалка. Только теперь репортер нарушил молчание:

– Пока я ждал тебя возле кинотеатра, я кое о чем подумал.

Я повернула к нему голову. В тускнеющих лучах солнца заблестели пряди его седых волос, а на покрытое морщинами лицо легли странные тени.

– О чем?

– Ты говорила, что не хотела бы забыть определенных вещей. И я вспомнил про записи интервью с твоими родителями. Их голоса на пленках. Полицейские заставили меня отдать им кассеты, но тебе следует попросить детектива их вернуть, чтобы у тебя остались хотя бы записанные голоса.

Мы уже выехали на Баттер-лейн, и Хикин остановился на том самом месте, где мы встретились с ним утром. Я сказала, что обязательно спрошу про записи, а он дал мне свою визитку с номером домашнего телефона на случай, если он мне понадобится. Я поблагодарила его и распахнула дверцу. Но у меня в голове вертелся вопрос, который я хотела ему задать в заповеднике, но не смогла.

– А вы и моя мама были… – Я замолчала, мне все еще было трудно произнести эти слова.

– Влюблены друг в друга? – сказал Хикин вместо меня.

Я кивнула.

– Нет, Сильви. Я бы хотел чего-то большего между нами. Но твоя мать оставалась верной твоему отцу и своим дочерям. Я бы солгал, не признав, что ее отказ послужил для меня причиной не изменять некоторые части книги. – Он замолчал и вздохнул. Я видела, что Хикина обуревают сожаления. – Ну, раз уж разговор зашел о моей книге, то ты найдешь многие ответы на тех страницах, которых до сих пор избегала. Быть может, будет лучше, если ты все узнаешь оттуда. Не исключено, что это произойдет не завтра, не на следующей неделе и не в следующем году. Но момент, когда ты будешь готова, обязательно наступит.

И, пока он говорил, я поняла, что время пришло. Когда окажусь дома одна, достану книгу из полицейской сумки, которая хранится в шкафу в комнате Роуз, и дочитаю ее до конца. Но я не видела смысла рассказывать об этом Хикину, просто поблагодарила его еще раз и вышла из машины. Уже начало темнеть, и он включил фары, чтобы мне было удобнее идти к дому. Когда я подходила к крыльцу, двигатель его «Фольксвагена» заглох, и ему пришлось завести его снова. А потом он уехал.

Я стояла перед нашим домом, рядом с табличкой «Посторонним вход воспрещен!». Посмотрела на пикап Роуз у тротуара и на свет, все еще горевший в подвале. Вошла в дом и поняла, что больше не выйду оттуда до понедельника, когда поеду в полицейский участок. Осталось пятнадцать или даже четырнадцать часов. Мысль об этом, а также неизбежная встреча с сестрой заставили меня пожалеть, что я вернулась так рано.

Спустились сумерки, и я прошлась вдоль пустого фундамента на противоположной стороне улицы. Довольно долго стояла у края, рядом с вывернутыми корнями упавшего дерева. Как это делала Роуз, я наклонилась, взяла пригоршню камней и стала бросать их в металлическую трубу, торчавшую из бетона. И тут мои воспоминания о Роуз вытеснили мысли об Абигейл, камнем чертившей на стене карту, перед тем как из ее ладоней пошла кровь.

Теперь ты понимаешь, Сильви? Теперь ты понимаешь, как сильно я нуждаюсь в твоей помощи?

Устав от мыслей об Абигейл и от бросания камней, я присела на край фундамента и принялась болтать ногами, как делают люди, сидящие на бортике бассейна. Прошло много времени, солнце село, и над лесом начала подниматься луна. А потом, на фоне нескончаемого ш-ш-ш-ш, возник нарастающий звук двигателя машины. Я повернула голову и увидела сияние фар на голых ветвях дерева. Автомобиль замер рядом с тем местом, где в ночь Хеллоуина целовались две ведьмы.

Я медленно встала. Из машины вышел человек и зашагал по направлению к нашему дому с каким-то предметом в руках. Еще один подросток с куклой, которую он решил забросить на наш участок, – так я подумала в первый момент, потому что человека было трудно разглядеть в ярком свете фар. Но скоро я поняла, что это женщина с мрачным лицом с тотемного столба, одетая в платье без оборок.

Я застыла на месте, как в заповеднике, когда ждала, что птица сядет мне на руку. Женщина приблизилась к нашему участку и остановилась. Я подождала немного, и когда она вошла во двор, я быстро прокралась вдоль дороги к ее микроавтобусу с заведенным двигателем. Она оставила дверцу приоткрытой, я проскользнула внутрь, наклонилась через сиденье и протянула руку к отделению для перчаток, которое сразу открылось. Я вытащила оттуда потертую Библию с многочисленными подчеркиваниями на тонких страницах, как в Библии моей мамы. Я уронила ее на пол, нащупала конверт и вытащила из него желтый листок бумаги. В тусклом свете приборного щитка прочитала:

Николас Санино, 104 Тайдуотер-роуд…

Послышались шаги и странные звуки – мотив, который часто напевала моя мама. Я подняла голову и оглянулась. Женщина возвращалась к машине и была уже так близко, что увидела бы меня, если бы я вышла на дорогу. Так бы мне и следовало поступить: встретить ее лицом к лицу. Но паника заставила меня все засунуть обратно в отделение для перчаток и быстро перебраться через сиденья – в следующее мгновение я шумно упала на пол микроавтобуса. Протянув руку, я схватила одеяло, усыпанное песком, и спряталась под ним.

Почти сразу же женщина подошла к машине, и я по-няла, что мелодия, которую она напевала, не имела ничего общего с песней моей мамы и была полна фальшивого веселья. Мамина мелодия уходила постепенно, а незнакомая женщина резко прервала пение. В наступившем молчании я приготовилась к тому, что задняя дверца сейчас распахнется, женщина сорвет с меня одеяло и обнаружит незваного гостя. Но щелкнула закрывшаяся передняя дверца, потом коробка передач, и женщина развернула микроавтобус.

Когда она доехала до конца улицы, тик-тик-тик моего сердца стало отчаянно громким, даже сердце кролика Роуз не стучало так от страха. Да и ш-ш-ш-ш стало громче. Я засунула руку в карман куртки, чтобы нащупать фотографии моих бабушки, дедушки, отца и дяди, – я не могла их видеть, но надеялась, что они принесут мне хоть какое-то утешение, как обещал Хоуи. Однако микроавтобус выехал на главную дорогу и начал набирать скорость, а я поняла, что умудрилась где-то уронить фотографии. Они потерялись, как когда-то вещи множества людей в кинотеатре. Но и это еще не все. Мой фиолетовый дневник, чьи страницы были заполнены тайнами из жизни моих родителей, а также моими собственными, исчез вместе с ними.

Ушедшая

В толстых старых романах, которые мама заставляла меня читать, у персонажей постоянно бывали сны-предчувствия. Джейн Эйр снились дети, иногда они плакали, а порой затихали у нее на руках. Пип[55] страдал от лихорадочных кошмаров, в которых он превращался в кирпич, замурованный в стену, не способный пошевелиться.

В ту ночь, когда я выбросила Пенни в колодец, а потом скользнула под одеяло, оставив груду лошадиных ног на письменном столе, меня должны были преследовать бурные кошмары. Мое подсознание могло выдать самые разные образы: Пенни, выбирающаяся из своей водяной могилы, моя мать, которая пробуждается и видит ее мокрое тело рядом с собой в постели. И еще того хуже, мне могло присниться, что это я сама оказалась в ловушке под землей и зову на помощь. Но я спала спокойно, как в те дни, когда кукла еще не попала в наш дом. Меня разбудили сердитые голоса реальной жизни, пробившиеся в мое безмятежное подсознание.