Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1 - Сборник статей

За неделю до годовщины начала «ужасной войны», Орешников пишет: «в настоящий момент идет решающая битва на всем нашем австро-германском фронте». Паника распространялась: 14 июля «Кочубей из Царского села перевозит свои картины из опасения бомбардировки с аэропланов немцами…» 16 июля «Правительство подготовляет общество, что Варшава должна быть сдана». Алексей Васильевич внимательно следит за деятельностью Государственной думы; «немало горькой правды и справедливой критики сказано по адресу нашего плохого правительства. Хороша речь Милюкова, которой аплодировал новый военный министр Поливанов. Чиновников Военного министерства обозвали прямо казнокрадами. Правильно», – с несвойственной ему резкостью пишет автор дневника 20 июля. Через 3 дня после того, как была сдана Варшава (24 июля), «от германцев было предложение о мире чрез датского короля, отклоненное нами». Алексей Васильевич, убежденный кадет, его не комментирует, видимо, он еще не созрел для принятия подобного предложения, несмотря на ситуацию… Некоторые вскоре воспоследовавшие события (подрыв германского крейсера и 2 миноносцев в Рижском заливе, успехи на кавказском фронте, взрыв англичанами турецкого броненосца – записи 28–29 июля), казалось бы, внушали некие надежды. Однако автор излагает телеграмму лидера октябристов и председателя 4-й Госдумы М. В. Родзянко Главнокомандующему, т. е. тому же великому князю Николаю Николаевичу, «по поводу воспрещения начальником штаба Киевского [выделено автором дневника – А. Х.] военного округа печатать в газетах речи левых партий Государственной думы; такое воспрещение названо крупной государственной ошибкой» и дает свою оценку: «Наше правительство толстолобо, не поймет». 30 июля он вносит запись об инициативе военного министра по расследованию «непорядков, поставивших армию в тяжелое положение» и, не веря себе, удивляется: «Неужели наше правительство решится само себя высечь?» Об «ужасных беспорядках в администрации, об изменах в военных кругах, недостатке снарядов» Орешников слышал уже 9 июня от коллег нумизматов П. В. Зубова и С. И. Чижова. 6 августа прошел слух, что «все непорядки по артиллерии бывший военный министр Сухомлинов слагает на главного начальника артиллерии великого князя Сергея Михайловича, узел затягивается».

В тылу по разному разбирались с причинами военных неудач и по разному к этим разборкам относился Орешников. С толпы громил, еще в конце мая расправившихся с предпринимателями немцами в центре города – на Красной площади (Верхние ряды), на Варварке, на Кузнецком мосту, на Мясницкой, Покровке и т. д., ответственность за это он почти снял, увидев опытную руку организатора «беспорядков». С некоторым удовлетворением он, женатый на полу-немке, полу-итальянке, воспринял известия о казни немцев, поставлявших оружие в армию «По-видимому, – пишет он 4 августа, – русским немцам нанесен жестокий удар, едва ли они будут проявлять ту наглость, какую мы видели и чувствовали до сих пор». Казни евреев, занимавшихся теми же поставками, он не прокомментировал, но несколько позднее – 13 августа выразил надежду на то, что «вопрос о повсеместном разрешении жительства евреев, кажется, благополучно будет разрешен. Давно пора уничтожить этот позор».

Между тем поражения по-прежнему преследовали российскую армию на всех фронтах. Бомбардировки Ковна (Каунаса), захваченного германскими войсками 7 августа, как и северных фортов Новогеоргиевска, эвакуация Белостока и Вильны (Вильнюса) привели Алексея Васильевича к выводу: «Плохи наши военные (и внутренние) дела».

Особо следует остановиться на судьбе Новогеоргиевска, о захвате северных фортов которого Алексей Васильевич писал 8 августа. История падения этой крепости – «символа Российской имперской власти в Польше» до сих пор будоражит умы. А. И. Уткин назвал ее самой крупной, неожиданной и позорной потерей Первой мировой войны. Того же мнения придерживается А. А. Смирнов. Порт-Артуром на Висле назвали свое исследование о сдаче крепости И. М. Афонасенко и М.А. Бахтурин[185]. Неоднократно обращался к этой теме известный польский (?) военный историк эмигрант А. А. Керсновский.

У этой крепости долгая и запутанная история. Во время шведского «потопа» в устье Нарева при его впадении в Вислу была сооружена основательная крепость (Bugskansen). После поражения шведов в 1660 году ее снесли, и в течение 150 лет устье Нарева оставалось незащищенным. Лишь в конце XVIII века этот регион перешел в состав России, и датский инженер на русской службе Я. П. Сухтелен сделал план новой крепости, названной Закрочим, как и ближайший польский город. Он расположил ее в полутора верстах от реки на левом берегу Вислы, с тем, чтобы она служила защитой с запада. Построить ее он не успел, задуманное строительство перешло в руки французских инженеров, поскольку созданное после Тильзитского мира 1807 года Варшавское герцогство находилось под протекторатом Наполеона. Ф. Шассу Лоба перенес место строительства «Модлины» на правый берег Вислы между ней и Наревом, на так называемый Шведский остров. На строительстве в 1811 году было занято до 20000 рабочих, однако оно не было закончено. От французского начинания остались полукруглые валы внутри существующей ныне крепости, которая была создана уже российскими силами.

Возникновение и судьбы крепости в Российской империи изучены довольно подробно. Наиболее доступным для неспециалиста является сочинение С Дроздова, обобщившего многочисленные публикации на эту тему[186]: Автор воздает должное не только Наполеону, оценившему важность стратегического положения крепости Модлин на Висле в устье Нарева, где его войска сумели продержаться до 25 декабря 1813 года, но и польским повстанцам 1831 года, сделавшим ее своим центром, что в том же году было использовано императором Николаем I, душителем этого восстания, поручившим своему брату Михаилу создать более совершенное сооружение, которое 25 февраля 1834 года было переименовано в крепость св. Георгия, а 14 марта – в Новогеоргиевск. Стоимость этого сооружения стала предметом превратившегося в анекдот разговора двух императоров Вильгельма и Николая I. Российский со смехом сообщил австрийскому, что ни Бог, ни начальник инженеров Варшавского округа И. И. Ден, знающие эти данные, тайну не выдают.

Польским повстанцам 1863 года во главе с Я. Домбровским уже не удалось воспользоваться модернизированным укреплением, усовершенствование которого продолжалось и позднее. В 1874 году во Франции были приобретены электрические прожекторы для освещения окружающей территории. После визита в Новогеоргиевск Александра III в 1884 в условиях осложнения российско-германских отношений внутри крепости были возведены новые укрепления. Она же, подобно балтийским портам, служила перевалочным пунктом для экспорта из России зерна, для чего внутри крепости было проложено 26 километров железнодорожных путей[187]. Однако незадолго до войны судьба крепости висела на ниточке. Военный министр генерал от кавалерии В. А. Сухомлинов в 1910 г. предложил снести все западные крепости, как устарелые, и на их месте возвести новые. Некоторая нехватка денег и неожиданно разумная позиция императора, настаивавшего лишь на усилении крепостей[188], спасла большую часть этих оборонительных сооружений (к началу войны были взорваны лишь боевые казематы в фортах Варшавы). Гарнизон крепости имел в достатке и оружия и продовольствия. Однако комендант крепости – с 1907 года кавалерист, а по призванию географ, ботаник и альпинист, не имевший абсолютно никакого военного опыта. Н. П. Бобырь сначала сделал противнику подарок – сдал те самые передовые форты Новогеоргиевска, о которых писал А. В. Орешников, в ночь с 19 на 20 августа бежал сам, а затем распорядился сдаться всему гарнизону, что тот за небольшим исключением и произвел. 90 тысяч человек сдались в плен. Противнику достались 1200 пушек, некоторые доныне стоят в Париже на Эспланаде инвалидов. Победу над Российской империей праздновали и в другой империи – Османской. В честь нее весь Стамбул был увешан турецкими флагами.

Поражение российской армии на этом этапе войны, очевидно, было психологически связано с неготовностью военного руководства страны к ведению войны нового типа. Кавалеристы предвоенного времени еще не умели координировать действия разных родов войск – наземных (прежде всего мощной артиллерии) и воздушных (небо над воюющими на фронте сторонами полностью принадлежало противникам России). Ситуация несколько напоминает ту, что сложилась в начале Великой Отечественной войны в 1941. Слабость верховной власти, прибегавшей в основном к непрофессиональным услугам собственных родственников, имеет зеркальное отражение в 1941 году. Верховный главнокомандующий во время войны, а в канун ее Первый секретарь ЦК КПСС Сталин полностью полагался на проверенных людей – руководителей НКВД и верных друзей кавалеристов, с удовольствием истреблявших умников, которые толковали о войне нового технологического типа, и 21 июня в 8 часов вечера, как это сделал Л.М. Берия, успокаивали Сталина, что Гитлер на нас не нападет. Непрофессионализм руководителей Российской империи и СССР стоил народу 2, 25 миллиона жизней защитников страны и – 11, 45 миллиона[189].