Танковый десант - Евгений Бессонов

Я остался жив. Меня не смогли убить днем или ночью, зимой и летом, в хорошую и плохую погоду, в поле и в лесу, в крупных и малых населенных пунктах. Не смогли убить или покалечить, как многих других. Что мне помогло выжить? Ответить на этот вопрос трудно. Не я один выжил. Взять, например, моего солдата Николая Чулкина – он не был даже ранен. А сколько полегло в боях хороших ребят, молодых, здоровых, тех, которых я вел в бой, и многих других моих однополчан, освобождая нашу Родину – Союз Советских Социалистических Республик от фашистского нашествия, громя гитлеровцев в Польше, Германии и Чехословакии...

Война – это страшная вещь. В ней гибнет самое ценное – человеческая жизнь. Как мог, я старался защитить своих солдат от смерти. Для этого мне приходилось быть требовательным до суровости. Солдаты – это не воспитанницы института благородных девиц. Каждый имеет свой характер, воспитание и образование, возраст, национальность. Чтобы выжить самому и сохранить их жизни, надо сплотить людей, создать между ними дружбу, товарищество, взаимопомощь.

Победа далась нам дорогой ценой. Каждая успешная операция оплачена кровью солдат и офицеров. Я склоняю голову перед всеми павшими, перед их подвигом. Вечная слава им! Их подвиги не померкнут в веках. Память о них останется со мной до конца моей жизни.

ЭПИЛОГ

В мае 1945 года мы стояли под Прагой, а в июне того же года бригада передислоцировалась к границе Венгрии с Австрией. Населенный пункт я не запомнил. Построили в лесу из теса и досок шалаши для всего личного состава батальона. Тес мы с Цикановским достали на одной деревообрабатывающей фабрике, правда, за какие-то деньги, но дешево. Для себя, офицеров роты Глущенкова, Шакуло, меня и Михеева, достали кровати. Кроме того, Дрозд достал для меня перину, подушку, одеяло и даже простыни. В связи с этим многие мне завидовали. Мы прошли медицинский осмотр, видимо, был приказ проверить здоровье офицерского состава. Рост у меня был 182 сантиметра, вес 76 килограммов, возраст 22 года. Признали здоровым.

Так мы простояли около месяца. Занимались спортом: бегали по пересеченной местности, перетягивали канат и даже устроили первенство бригады по футболу. Я играл за батальон. Затем нас сняли с этого места, и мы своим ходом направились к Вене. На одном из привалов батальон стоял несколько дней, а я отдыхал в доме на перине с подушкой. Хозяев не было. Зашли командир батальона Козиенко, его заместитель Герштейн, помощник начштаба Романов и командир пулеметного взвода Цикановский. Разбудили меня. Комбат мне говорит: «Хватит спать, задание есть. Вам с Цикановским поручается достать вина. Берите машину и поезжайте». Кто-то добавил: «Без вина не возвращайтесь». Вина мы привезли приличную бочку, литров на 600. В обед всему личному составу раздавали это сухое вино в нормальных дозах. Пьяных не было.

Через несколько дней батальон передислоцировался ближе к Вене. Мы стояли около города Винер-Нойштадт, в поселке Хиртенберг, в 30 километрах от Вены. Оттуда 15 августа 1945 года я отбыл в отпуск в Москву, первый в бригаде из младших офицеров.

В ноябре мы покинули Австрию и остановились в г. Веспрем (Венгрия). Туда же прибыла и моя жена. Я ведь женился 5 сентября 1945 года, в отпуске в Москве, на своей однокласснице М.Д. Журавлевой, с которой живу 57 лет. Казарма была большая, в несколько этажей. В ней разместился весь личный состав бригады. Офицеры жили в отдельных домиках, в комнатах по 2–4 человека. В Веспреме мы с женой жили на окраине города у венгра, занимали комнату с чугунной печкой-«буржуйкой», на которой и еду готовили, и чай грели.

Регулярно проводились занятия с личным составом, но больше для отвода глаз. После войны надоели тактические занятия, атаки условного противника и прочее. Солдат старших возрастов стали увольнять. Стали увольнять и офицеров. С июня по ноябрь 1945 года были уволены в запас врач Панкова, Гущенков, Кашинцев, Михеев, Оплеснин, Цикановский, Кесь, Костенко и другие офицеры.

В бригаде создали роту, вернее школу, в которой были две роты: одна по подготовке сержантов, вторая по подготовке шоферов. В этой школе было приблизительно 200–250 человек. Меня назначили командиром этой разношерстной команды в конце октября 1945 года. Правда, комбат Козиенко возражал против моего назначения и все время требовал моего возвращения в батальон, где я с конца войны официально командовал ротой. В конце концов по его настоянию меня освободили летом 1946 года от командования этой школой. Да и подготовка почти закончилась – курсантам были присвоены сержантские звания, но шоферы еще сдавали экзамены на право вождения автомашины. Это происходило уже в Бернау (Германия), куда в июне 1946 года была переброшена 4-я ГТА, в том числе и наша бригада.

В Бернау мы с женой получили двухкомнатную квартиру, отопление было печное. Ох и хороши были у немцев печки, отделанные изразцами! Топились они брикетным углем. Были газ, вода, ванна с нагревательной колонкой. Там уже у нас была кое-какая мебель: металлическая кровать, стол, диван, гардероб, приемник «Телефункен», столовые приборы и даже утюг. Мы жили в городе возле бывших немецких казарм, где размещалась бригада. Командир бригады, его заместители, командиры батальонов жили в особняках на одну или две семьи. Многие были с семьями, женами и детьми.

Продовольственный военный паек выдавали на меня и на жену, а когда у нас родился сын, то и на него (за вычетом сигарет). Если в Венгрии можно было обменять барахло на продукты, то в Германии с этим было тяжело, поскольку у населения продуктов почти не было. Только в Берлине на черном рынке можно было обменять сигареты на продукты, вернее, на деликатесы: колбасу, копченую рыбу и другие продукты, которых не было в наших пайках. В принципе, пайка хватало, и мы даже ординарца кормили обедом, когда он не ходил в солдатскую столовую.

По возвращении в батальон меня с ротой отправили в г. Фридрихаген, на охрану бывшего немецкого центра по разработке ракет ФАУ. Но в ту пору мы не знали, что это было. Знали только, что в этом учреждении работают наши специалисты, некоторые в чине полковников и лауреатов Сталинской премии (они носили значки лауреатов). Пробыли мы там три или четыре месяца, а затем (кажется, в ноябре) вернулись в расположение части в Бернау.

В октябре 1946 года были введены денежные оклады в соответствии с воинским званием и занимаемой должностью. В связи с этим размер моего денежного довольствия возрос с 1200 рублей до 1500 или даже до 1700 рублей. Точно не помню. Кроме того, нам давали немецкие марки. Правда, купить на них ничего нельзя было, да и покупать было нечего. Хотя в парикмахерскую можно было сходить – они уже открылись. Расплатиться можно было просто сигаретами.