Товарищи в борьбе - Станислав Поплавский

Вскоре двое офицеров, освобожденных из фашистского плена, посетили меня на командном пункте.

- Подполковник польской армии командир кавалерийского полка Стефан Моссор, - представился высокий худощавый человек в изрядно потрепанном, залатанном, но тщательно вычищенном мундире.

- Подполковник Кольб, офицер югославской армии, - доложил второй и по привычке щелкнул стоптанными каблуками.

Я усадил их за стол, угостил консервами, хлебом и чаем. Завязалась беседа. Впрочем, больше говорили гости, я же слушал их горестные повествования.

В этом лагере они, как и многие другие узники, пробыли всю войну. Последние недели особенно голодали и, разумеется, не получали никакой медицинской помощи. Люди гибли от истощения и болезней.

- Мы уже потеряли всякую надежду на освобождение, - рассказывал Моссор. - В конце января комендант объявил военнопленным, что лагерь переводится в глубь Германии. "Пойдете пешком, - распорядился он. - Ведь вы, кажется, не хотели бы попасть в руки большевиков". Военнопленные догадывались, что дела фашистов плохи. В нашей польской группе был портативный радиоприемник, и мы, рискуя жизнью, слушали передачи из Советского Союза, Польши и других стран антигитлеровской коалиции. Знали об освобождении значительной части Польши, о деятельности Польского комитета Национального Освобождения, о том, что возрожденное Войско Польское плечом к плечу с Красной Армией сражается с гитлеровскими захватчиками... Поэтому-то значительная часть пленных офицеров не покинула лагерных бараков. У фашистов не хватило, к счастью, времени на расправу с непокорными.

- Я не поверил себе, - продолжал Моссор, - когда увидел прекрасно вооруженных польских солдат, грозные танки и тяжелую артиллерию.

- Это советская техника, - уточнил югославский офицер.

- Вот именно, настоящих друзей узнают в беде, - подхватил Моссор. - Наш народ никогда этого не забудет...

Несколько дней спустя на митинге в Ястрове, организованном узниками по случаю их освобождения, было решено послать председателю Крайовой Рады Народовой благодарственную депешу. Она заканчивалась словами:

"Клянемся, что позор фашистского плена смоем своей кровью, борьбой и трудом во имя возрождения могучей демократической Польши, взаимодействующей с прогрессивными странами, сражающимися за свободу".

В лагере томились в неволе и офицеры запаса, среди которых находился выдающийся польский писатель Леон Кручковский, а также писатель и публицист Станислав Рышард Добровольский. В армейской газете "Звыценжимы!"{25} появилась в те дни статья Леона Кручковского. Она заканчивалась словами:

"Наверное, теперь даже для самых закоренелых противников перемен и прогресса стало понятным, что другой Польши быть не может и не будет...

Из кошмара фашистской неволи освободил ее и возвращает к жизни солдат возрожденного Войска Польского в союзе со своим братом-славянином, солдатом Красной Армии".

Через несколько недель мне довелось побывать в лагере возле Кломино. Его мрачные бараки пустовали: все способные носить оружие ушли с Войском Польским на запад, а больные и истощенные нашли приют в госпиталях.

В одном из госпиталей лечился и Леон Кручковский. В Ястрове он часто навещал редакцию армейской газеты. И вот однажды мы встретились.

- Никогда не забуду волнующей встречи с польскими жолнежами, - сказал мне Кручковский, и его лицо озарилось мягкой улыбкой. - Я имел счастье впервые увидеть нашу молодую армию в ее победоносных действиях под Надажыце. Внезапное ее появление было чудом. Так бывает в сказке, когда добрый волшебник убивает злого демона. Приятно, должно быть, командовать добрыми волшебниками в польских конфедератках?

- Конечно, - улыбнулся я. - Но ведь и вы были офицером. В свое время тоже, надо думать, испытали эту радость?

- Я служил в старой польской армии. А это не то. У нее не было ни сильной освободительной идеи, ни могучего меча. Лишь в народной Польше с помощью Советского Союза армия обрела и то, и другое.

Я вспомнил этот разговор с Леоном Кручковским, когда телеграф принес скорбную весть о его безвременной кончине. Похоронили писателя с военными почестями, как офицера, на варшавском военном кладбище Повонзки, в Аллее заслуженных.

Глава одиннадцатая.

Через Померанский вал

Прорыв Померанского вала был самым трудным экзаменом для нашей армии за всю войну. И хотя сражение это началось в момент, когда две советские танковые армии действовали южнее нас, на рубеже Одры (Одера), противник все еще оставался сильным, его Померанский вал представлял собой труднопреодолимое препятствие. От польских воинов требовались огромные усилия, чтобы сокрушить здесь врага.

Гитлеровское военное командование, лихорадочно готовясь к агрессивным войнам, уже с 1934 года приступило к созданию мощной укрепленной полосы на востоке Германии. Тогда-то на границе с Польшей и возник Померанский вал. Он мог служить прикрытием для гитлеровских войск при их нападении на восточных соседей и мощным оборонительным рубежом на берлинском направлении. Кстати, Померанский вал именно так и использовался. В 1939 году он обеспечивал сосредоточение немецко-фашистских армий для удара по Польше, а вот теперь, в 1945 году, прикрывал восточные границы Германии.

Подробные данные обо всех сооружениях и их расположении нам стали известны лишь после прорыва Померанского вала. До этого система его обороны была для нас полной загадкой. Даже штаб фронта не располагал точными сведениями. Все нужное приходилось добывать через наземную и воздушную разведку, путем допроса пленных, а то и просто в ходе боев.

Вал имел три полосы обороны, первую из которых, полосу прикрытия, польские войска уже прорвали. Вторая - главная - проходила по рубежу Дудыляны, западнее Надажыце, по западным берегам озер Добре, Здбично, Смольно, Любянка и далее охватывала полукольцом город Валч.

Третья полоса - отсечная позиция - протянулась на запад от Надажыце через Иловец, Сверчину, затем поворачивала на юг к Жабину, Боруйско и Лович Валецки. Расположение ее надо признать весьма удачным и для нанесения контрудара в южном направлении, и для обороны Колобжега и Щецина. Интересно, что полоса прикрытия Померанского вала и его отсечная позиция появились лишь в конце 1944 - начале 1945 года, когда советские войска стали приближаться к границам фашистской Германии.

Местность в этом районе благоприятствовала обороне. Лес хорошо маскировал огневые точки, а цепь озер служила естественным препятствием для наступающих. Межозерные дефиле были невелики, шириной всего от 200 до 1000 метров. Достаточно сказать, что в пятнадцатикилометровой полосе наступления польской армии озера занимали 7,5, а леса и болота - 4 километра. Враг соорудил здесь 45 дотов - в среднем по 3 дота на километр фронта.